2. Мыследеятельностный принцип классификации

 

Все названные выше классификации исходят из квазинатурального бытования смыслов, т.е. смыслы берутся в сущности как естественные объекты. В рамках реального бытия человека они и представляются таковыми; например, наличие той или иной ценности, темы, ценностно-тематической рубрики кажется естественным. В противоположность таким квазиестественным классификациям возможна классификация конструктивная, представляющая мир смыслов как искусственное образование: каждый смысл:

 

1) пробуждает рефлексию в одном из поясов СМД; получается пробужденная рефлексия трех типов:

Р/мД Р/М-К Р/М;

 

2) дает сочетания с другими поясами фиксации рефлексии, то есть могут быть смыслы, пробуждающие рефлексию так: ****

Р/мД Р/мД+Р/М-К Р/мД+Р/М;

Р/мД + Р/М-К + Р/М;

Р/мД + Р/М + Р/М-К

(эти сочетания различаются по значимости добавленной фиксации);

Р/М-К Р/М-К + Р/мД Р/М-К + Р/М;

Р/М-К + Р/мД + Р/М Р/М-К + Р/М + Р/мД;

Р/М Р/М + Р/М-К Р/М + Р/мД;

Р/М + Р/М-К + Р/мД Р/М + Р/мД + Р/М-К.

 

Таким образом, получается 15 классов смыслов, выделенных по критерию "место фиксации рефлексии, пробужденной данным смыслом" (герменевтическое определение), "место фиксации рефлексии, приводящей к появлению данного смысла" (риторическое определение), "мозаика ноэм при указании на топос в онтологической конструкции" (феноменологическое определение).

 

Смыслы, пробуждающие рефлексию в поясе мыследействования (Р/мД) - это стоящие за текстовым знаком общие представления как часть материала рефлективной реальности. Здесь смысл может иметь именование, совпадающее с наименованием физических объектов: "море как представление", "представление о море", "воспоминание о море", "Россия - наша родина", "дети как напоминание о моем детстве", "большое расстояние - это и то, что у Ямщика, и то, что у меня" и т.п. В контент-анализе такие предметы составляют целую строку исследовательской аналитической процедуры, причем они выступают не как просто "вещи", а как "переживаемое восприятие представлений о вещах" [Schmid 1973:30].

 

Это восприятие представлений и сами эти представления даны не "в натуральном виде", а существенно преобразованы самим фактом своей привязанности к рефлективной реальности, как и самим фактом ноэмопорождения на базе этой рефлективной реальности. Поэтому эти представления часто даны, например, в виде "мотива", например, "мотив заколдованной принцессы" [Гофман. Крошка Цахес и мн. др. тексты разных авторов - см. Лейтес 1980:10]. Косвенность представлений приводит к тому, что целая группа смыслов имеет характер "припоминания сознания другого". В хороших иллюстрациях к детским книгам художники припоминают не реальное детство, а свое, хранящееся в их рефлективной реальности "представление о детском сознании" [см. об этом: Лебедев В.В. 1933]. Как писала С. Лангер [Langer 1953:59], "то, что выражает искусство - это не реальное чувство, а представление о чувстве, подобно тому как язык выражает не реальные вещи и явления, а представления о них". Что же касается искусства, то оно дает "знание того, как протекают чувства" [Langer 1948:198; Langer 1953:126]. В этом отношении Лангер следует за В. Дильтеем [1987:117], который характеризует "анализ цельного духовного переживания в его несравнимости с любым нашим опытом чувственного восприятия природы". И далее [там же: 122]: "Внутреннее самоощущение и внешнее восприятие никогда не осуществляются в одном и том же акте, а потому факт духовной жизни никогда не дан нам одновременно с фактом нашей телесной жизни". Это относится к смыслообразованию всегда - даже тогда, когда появление смысла сопряжено с рефлексией, фиксирующейся только в поясе мыследействования (Р/мД).

 

Так обстоит дело со смыслами, соотносительными с Р/мД. Что же касается смыслов, соотносительных с Р/М-К, то они, в свою очередь, делятся на три подтипа: пробуждающие рефлексию над опытом действования с дискурсом, с текстом, с языком. Действование с дискурсом дает человеку опыт распознавания коммуникативной цели, и этот опыт занимает определенное место в рефлективной реальности и каждого человека, и нации, говорящей на данном языке, и всего человеческого рода. Однако надо сразу отметить, что работы Остина и Серля по прагматике приобрели такую популярность, что некоторым исследователям стало казаться, что все вообще смыслы - это смыслы прагматические. Вопросы, связанные с взаимодействием людей в коммуникации, с явными и скрытыми целями высказывания ("иллокутивными силами", по Остину) в ходе коммуникации, с правилами разговора ради сотрудничества, с оценкой говорящим информированности и целей собеседника (пресуппозиция), с отношением говорящего к сообщаемому им же - очень важные вопросы, но ведь кроме дискурса существуют и тексты культуры, и язык, то есть еще два никак не менее важных конструкта, к которым у человека тоже есть отношение, от которых человек тоже получает побуждение, в которых он тоже старается нечто усмотреть и понять. Поэтому Р/М-К обращена не только на опыт действования в дискурсе, но и на опыт действования с текстом и языком. Главное же заключается в том, что, кроме Р/М-К, существует еще и Р/мД и Р/М, которые практически никак не перевыражаются в прагматических смыслах и почти никак не находят места в знании прагматики.

 

Важнейшие прагматические смыслы связаны с усмотрением или выражением коммуникативной цели. И.М. Кобозева [1986:15-16] отмечает, что определение цели требует несомненных усилий рассудка. Предложение "Я поговорю с твоими родителями" должно пониматься с учетом некоторой индивидуации - жанровой отнесенности: ведь здесь может быть сообщение; обещание; предупреждение; угроза.

 

Сила выбора дискурса в качестве исследовательского материала имеет явное преимущество сравнительно с простой текстовой записью этого предложения на бумаге: дискурс включает не только текст, но и ситуацию общения, не только лингвистические, но и ситуативно-экстралингвистические средства, которые и позволяют человеку в условиях семантизирующего и отчасти когнитивного понимания определять, какова же здесь "иллокутивная сила". Характерно, что это определение обычно связывают с условиями устной коммуникации, мало обращая внимания на то, что тексты культуры также обладают способностью выводить реципиента к определенным граням понимаемого, но при этом вовсе не прагматическими методами. Вместе с тем нельзя не признать и полезности прагматических методик и важности прагматических смыслов. Вместе с тем, в сложившейся практике лингвопрагматики все же интенциональность берется только в качестве указания на желаемое: некто говорит "Я поручаю тебе контроль над этим участком леса" именно потому, что он имеет такое желание - поручить собеседнику эту работу, то есть сделать так, чтобы тот делал эту работу. Осознанно-деятельностная установка в рамках Р/М-К здесь налицо, но все же следует помнить, что множество "комиссивов" выдается без осознания желания, при огромном плюрализме целей и при очень значительной их неопределенности. Типология "интенций", узко трактуемых как "намерения", не покрывает подавляющего большинства высказываний, потому что мир смыслов, в котором живет человек - это отнюдь не только мир намерений, исполнения указаний, принятия к сведению, выражения уже "готовых к моменту речи" чувств и пр., хотя в мире смыслов все это обязательно встречается и, следовательно, заслуживает внимания.

 

Дж. Серль [Searle 1985:179] указывает классы смыслов (фактически - метасмыслов), характеризующие, по его мнению, способ реализации интенциональности: репрезентативность - сообщение о положении дел; директивность - побуждение к действию; комиссивность - возложение обязанностей; экспрессивность - выражение чувств (извинение и пр.); декларативность - заявление. Эта классификация действительно есть классификация авторефлективных метасмыслов, пробуждающих рефлексию над опытом действования в дискурсе, то есть Р/М-К. Позже чистота и ограниченность этой классификации стали нарушаться. Например, Г.Г. Почепцов [1980] вводит термин "менасив", который скореее обозначает смыслы, не вмещающиеся в приведенную классификацию. То же можно сказать о "ретрактиве" [Wunderlich 1976], то есть "заявлении о невозможности выполнить обещание, уточнении относительно утверждения и т.п." Обратившись к словарю и работая при этом по ценностно-тематическому принципу, можно найти все прагматические смыслы в их минимальном виде, например, "обещать" или "заявлять", но, конечно, не "заявлять о невозможности выполнить то, что раньше довелось обещать" (только что упомянутый "ретрактив"). Смыслы, подобные такому "ретрактиву", состоят не из одной ноэмы, а более, причем обязательно присутствует одна или две ноэмы предицирования: Он обещал; Он взял назад то, что он обещал и т.п. Серль не занимается несбыточными проектами исчисления таких смыслов, он берет за основу смыслы в виде одной-единственной ноэмы и классифицирует их [Searle I.K. 1985:182, сл., 198 сл., 211 сл.], причем остается все время в рамках англйского языка. Добавив еще какие-то ноэмы, можно модифицировать любой из этих прагматических смыслов, создав и вообще что угодно, "донативы" (donare - одаривать), "хезитативы", "абицеративы" (abicere - переставать заботиться), включая детализации ("настаивать, рыдая"), т.е. можно сделать то же самое, что можно сделать с любыми не-прагматическими смыслами, работая с ними по принципу выкристаллизовывания ноэм в расчете увидеть в реальных ситуациях что-то более сложное.

 

Существует еще один большой раздел смыслов, соотносительных с Р/М-К, причем именно в области дискурса и именно в области "иллокутивных сил", но почему-то этому разделу лингвистическая прагматика уделяет мало внимания. Это - колдовство и "обзывание", тесно между собой связанные. Иллокутивная сила "обзыванья" - изменение мира, что является иллокутивной силой и регулярного (профессионального) действования колдунов, магов и других людей сходных профессий [Hirch R., Andersson L.G. 1985]. Задействование рефлективной реальности строится здесь на переживаниях, которые дискурсивно можно перевыразить следующим образом: "Раз я кому-то сказал "сука", то тот человек и есть сука, потому что я верю, что он есть сука". Иллокутивная сила заключает в себе коммуникативную цель - достичь идентичности имен и вещей (наивный реализм). При этом наивный реализм "обзыванья" сходен с таковым в магии, которая превращает людей в не-людей, имеющих наименования, с которыми люди отождествляются. Вообще в "магическом смыслообразовании", кроме "обзыванья", участвуют также разговоры взрослых с детьми ("ты сделаешь так, как я хочу", что иногда выходит за пределы семейных и детсадовских контактов и становится смыслообразующим принципом в тюрьме, армии, некоторых сектах и партиях), некоторые разновидности риторики, пропаганды и рекламы, некоторые эвфемизмы, иногда - поэтические формы [Thieberger 1985].

 

Сказанное касается по преимуществу той стороны дискурса, которая связана с побуждением. В дискурсе, с другой стороны, перевыражены и отношения, например. межличностные - симпатия, власть, отдаленность [Brockriede 1968]. Есть и более частные смыслы в рамках Р/М-К, например, "приспособленность речей к рассудку ребенка", наряду с многим из того перечня, которым интересуется прагмалингвистика (извинение, возражение, несогласие и др.).

 

Следует отметить, что мы все время говорили до настоящего момента об опыте действования в дискурсе как об опыте, составляющем рефлективную реальность. Следует помнить, что от ситуативности как опыта дискурсных ситуаций человек с возрастом все больше отходит к опыту текстообразования, то есть человек все больше отрывается от непосредственности дискурса. В одном экспериментальном исследовании [Reeder, Wakefield 1987] показано, в частности, что смыслы в парах "Просьба / Предложение" и "Просьба / Вопрос" у детей в возрасте от двух до пяти лет сначала различаются на основании ситуации общения, далее - на основе подхода, обусловленного показателями текста. Это, конечно, самые начальные смыслы, с которыми имеет дело ребенок; в отношении множества других смыслов долгое время опыт действования в дискурсе играет в рефлективной реальности детей и подростков большую роль, нежели опыт действования с текстами. Даже во взрослом состоянии люди разных стран, разных эпох, разных социальных и культурных слоев по-разному прорываются из мира ситуативности смыслов в мир смыслов как ценностей - средств "энергизации духа", "укрепления воображения", "органа знания у субъекта в качестве чего-то большего, чем отдельный наблюдатель" [Knights 1963]. Лишь этот прорыв из мира ситуаций в мир ценностей делает статус ценностей сходным со статусом фактов [Lepley 1957:25-27], а статус фактов ставит во взаимозависимость со статусом интерпретаций этих фактов. Припоминание ситуаций - только начальный ход то ли рефлексии, то ли к рефлексии; зрелая рефлексия над опытом осмысливания и интерпретации текстов культуры дает совсем другой эффект. Придя в собор в Магдебурге и увидев там гениальную скульптуру "Памяти павших" (1931) Эрнста Барлаха (1870-1938), человек ситуаций усматривает информатив (изображения людей по-разному обмундированы), а из экспрессивов видит более всего кондолатив (практический смысл "делаю так, чтобы ты соболезновал"): ведь памятник традиционными средствами говорит зрителю о своей принадлежности к жанру надгробий, а надгробье с прагматической точки зрения всегда кондолативно. Человек ценностей, увидев эту великую скульптуру, может, например, прежде всего обрадоваться тому, что известная партия, правившая в Магдебурге в 1933-1945 г., не уничтожила памятник: ведь это уже в 1931 году был памятник будущим жертвам фашизма. Вообще смыслы и значащие переживания человека ценностей многочисленны и не входят в классификацию Дж. Серля. Кроме того, человек ценностей имеет склонность соединять ноэмы и выходить к вторичной смысловой предикации. Он, кончено, догадается, что национально-социалистическая партия по своей логике действования должна была либо убить скульптора, либо запретить ему заниматься искусством. Конечно, можно сказать, что иллокутивная сила "Памяти павших" как раз и есть "проспицератив" ("вперед-смотрятив"), но ведь не все догадываются о предстоящих захватах власти такими партиями; едва ли и сам Барлах об этом догадывался в 1931 году - стало быть, не могло у него быть в наличии "интенции" типа "сделать так, чтобы все предвидели, что автору скульптуры через некоторое время запретят заниматься искусством". На рубеже прорыва из мира ситуаций в мир ценностей заканчивается релевантность прагматики. Мы переходим из мира дискурсивных ситуаций в мир собственно текстовых смыслов.

 

Никто никогда этих смыслов не исчислял, нет таких красивых схем смыслообразования, как те, которые Дж. Серль построил для исчисления побуждений (отчасти и отношений) в дискурсе. Между тем, действование с текстами значительно рефлективнее, чем действование в дискурсе, причем немалую лепту в эту рефлективность вносит интертекстуальность мировой культуры. Среди таких интертекстуальных смыслов - группа "присущесть такому-то вечному образу": "Донкихотство", "Донжуанство", "Колебания Гамлета", "Проблемы Гамлета". Сюда же относятся как источники смыслообразования Прометей, Каин, Иуда, Герострат, Эдип, Отелло, Ромео и Джульетта, Обломов, Чичиков.

 

Все подобные смыслы плюралистичны по существу. Например, смысл типа "хлестаковщина", "карамазовщина" имеет собственный набор ноэм в рамках каждого данного произведения литературы. Читатель всегда рефлектирует, но не всегда "отдает себе отчет" в том, "что выражается этой кличкой", хотя и понимает смысл текста [Миллер 1900:241]. Как только мы выходим за рамки данного сиюминутно-читаемого текста, рефлексия становится дискурсивной и высказывается в виде интерпретаций по-разному. Например, А. Белкин [1973:102] считает, что "карамазовщина" - это "сила низости"; В. Кантор [1983:75]: видит в "карамазовщине" "злое шутовство", В.Е. Ветловская [1977:107] - "соединение шутовства и дьявольщины". Различие интерпретаций все же не лишает единства текстовой смысл, именуемый "карамазовщина".

 

Другая группа смыслов, соотносительных с Р/М-К - группа "смыслы-реактиваторы", например, "способность услышать и передать текстовыми средствами шум морских полн" ("Улисс" Дж. Джойса, хрестоматийное место в тексте).

 

Некоторые смыслы, соотносительные с Р/М-К, возникают из той части рефлективной реальности, которая обязана своим происхождением не дискурсу, и не тексту, а языку как некоторой системе, хранящейся в словарях и грамматиках, а из них попадающей в развивающую (методологическую) рефлексию школьника над собственной речью. Например, А.П. Чудинов [1991:77] выявил целую группу смыслов, фактически пробуждающих Р/М-К и принадлежащих при этом общим смысловым моделям, охватывающим всю глагольную лексику:

 

1. Намеренность - ненамеренность; контактность - неконтактность; реальность - потенциальность и т.п.

2. Смыслы, связанные с более частными признаками глагола как смыслоносителя: экстенсивность - интенсивность действия.

3. Смыслы, которые вырастают из категориально-лексических признаков отдельных групп глаголов. Например, в глаголах речи возможно бинарное смысловое противопоставление "звучание" / "передача сведений".

 

Вообще смыслообразование, соотносительное с Р/М-К над языком, достаточно разнообразно - здесь и "воспоминание о внутренней форме слова", и "включение в смысл квазисубстанциального, вещеподобного характера слова" [Werner, Kaplan 1963] - типа "древесина - шершавое слово". Все подобные случаи - случаи пробуждения не тех разделов рефлективной реальности, которые выросли из опыта действий в дискурсе или из опыта действий с текстом: здесь рефлективная реальность для рефлексии, фиксирующейся в поясе мысли-коммуникации (Р/М-К), состоит из собственно языка.

 

Важное место в мыследеятельностной классификации смыслов занимают смыслы, соотносительные с Р/М. Как правило, они парадигматичны: в каждой форме общественного сознания есть свой способ построения смыслов и своя система смыслов. Так, в религии это принцип "олицетворения" сверхъестественного, "вера в существование олицетворенного сверхъестественного" [Дулуман 1974:83]. Философия часто оперирует не только реальными смыслами (типа "память о столе"), но и универсалиями, т.е. смыслами, не имеющими временных характеристик [Cunningham 1976:6]. В искусстве велика роль смыслов группы "воображаемое", т.е. "гипотеза нереального" [Sartre 1973:61]. Сартр исходит из того, что сознание интенционально и здесь - направлено на нечто, но в этом "нечто" есть какая-то доля "ничто". Этот негативный момент действия - источник образа. Это особая разновидность смысла: он имеет и предметность реального, т.е. как только смысл-образ возникает, сразу перебрасывает мостик от Р/М над конструктом "нереальное" к Р/мД над предметно представимым.

 

В числе смыслов, соотносительных с Р/М, такие смыслы космогонического характера, как "величие мира", "значительность всего сущего". Эти смыслы опредмечены, например, в работах голландских портретистов XV века - Яна ван Эйка, Рогира ван дер Вейдена, Гуго ван дер Гуса [об этом: Гершензон-Чегодаева 1972:132]. Рядом с этой темой смыслов - идеалы вообще, эстетические, этические и политические в частности. Как правило, это непарные смыслы. Далее стоит парадигма смыслов, характеризующих социально-психологические черты человека и общества - "асоциальность", "антисоциальность", "просоциальность" [Nowakowska 1977], "способ чувствования" человека [Кант 1966:541], смыслы группы "моральное сознание" (на базе онтологических картин человеческих отношений), напр., "недопустимость посягательства на жизнь человека" и более частные - "уполномоченность", "искренность", "серьезность", "последовательность", "желание убедить в своей правоте". Вокруг метасмысла "судьба" группируется ряд привычных смыслов - "власть судьбы", "перемена судьбы", "ожидание перемены судьбы". Смыслы "истинность" и "ошибка", "предрассудок" имеют модифицирующие семы "экономический", "религиозный", "социальный", "теоретический", "эстетический". Весьма часто эти смыслы воспринимаются читателем или слушателем как смыслы, исходящие из продуцента, из его субъективности, "души", из того, что он "хочет сказать нам". Это, если можно так выразиться, "душевные смыслы". Они часто объединяются или варьируются с модифицирующим их "модальным смыслом". Модальности многочисленны: важно, например, удивление или сомнение по поводу производимого смысла. Уже в текстах для когнитивного понимания принципиально важно, имеем ли мы дело с сомнительным или несомненным, на что обратил внимание еще Декарт [1950:282]. Модальность "переживание автором чувства уверенности" - одна из важнейших модальностей любых выражаемых или перевыражаемых смыслов. Есть и более частные модальности, например, модальность "странности" ["отношение субъекта к ненормальному миру", к необычному - см. Малышева 1990:18]. Модальность может быть обращена не только на продуцента, но и на нечто представленное в тексте в связи с "динамикой силы" - с чем-то "причиняющим", что, в свою очередь, делится на "допускающее", "мешающее", "помогающее" [Talmy 1988].

 

Наиболее неявно представленные смыслы, не определенные модальностью и даже не имеющие определенного отношения к продуценту и к изображаемому, выступают в роли "настроений". Это слово имеет в некоторых языках музыковедческое происхождение [Lecke 1967], однако рефлексия, пробуждаемая смыслами-настроениями - это вовсе не Р/М-К, а именно Р/М: настроения - это момент состояний, известных нам по их сложнейшим парадигмам и известных именно благодаря чистому мышлению.

 

Вернее было бы говорить об имплицитно вводимых смыслах-импульсах. Например, Шиллер не дает в своих пьесах номинации смысла "категорический императив" (по Канту), но этот смысл как-то присутствует именно благодаря Канту, хотя и в преобразованном виде. Возможно, импульс есть "теоретическое настроение" ("пахнет Кантом", "чем-то неуловимо напоминает Яна Амоса Коменского с его идеями"), т.е. это настроение возникает из единства знаний и собственно человеческих чувств. Если же мы имеем дело с "практическим настроением", то здесь уместно определение, которое дает А.Н. Лук [1968:22]: "Настроение - равнодействующая многих чувств. Это состояние отличается известной длительностью, устойчивостью и служит фоном, на котором протекают все остальные элементы психической деятельности". Определение является психологическим, и это обстоятельство требует другого термина, характеризующего уже не психику человека, а его действование с текстами - отсюда весьма распространенный термин "тональность" как смысловая (Р/М) характеристика текста. Может возникнуть вопрос: как же фиксация рефлексии в "возвышенном" поясе чистого мышления может перевыразиться в такой "низкой" "мелочи действования", каковой является тональность - перевыраженное настроение, то есть перевыраженное психическое состояние индивида. Ответ на этот вопрос заключается в том, что мыследеятельность состоит не только из упорядоченного предицирования, выводящего к понятиям, но и из смыслов-переживаний. Понимание географической карты безусловно относится к поясу чистого мышления, однако когда я беру в руки карту Рязанской области, чтобы посмотреть, какова излучина Оки у Елатьмы, я не предицирую структуру "Елатьма находится в Мещерской стороне, а Мещерская сторона находится на востоке от центра области": я чувствую, что искать надо с правой стороны, хотя я об этом не думаю. Это мое чувствование, это мое обращение к смыслу-переживанию, а не к научному понятию, во-первых, весьма парадигматично (если бы меня интересовали излучины Оки под Рязанью, я бы чувствовал, что смотреть надо не направо, а налево); во-вторых, это чувствование обеспечивает более продуктивную работу с картой, чем при дискурсивной рефлексии над опытом распределения населения и поездок по рекам в Русском Нечерноземье. Недискурсивность, обыденность рефлексии типа Р/М так же существенна, как всякая недискурсивность рефлексии (в Р/мД и в Р/М-К). Если описанный способ работы с географической картой методологически надежен, то не менее надежен сходный способ работы с текстом, в котором опредмечены тональности или который может пробудить какую то тональность. Усмотрение тональности - важнейшее требование при распредмечивающем понимании, а исследователь должен стремиться к исчислению тональностей. Разумеется, есть тональности более типовые, есть и менее типовые (чувство "чего-то избяного", "притупление беспокойства" и т.п., построенные на сочетании ноэм или на включении вторично-предицирующей ноэмы). Существуют исчисления тональностей текста, выполненные на национальных языках. Например, список Кэйт Хевнер:

 

I.        Spiritual, Lofty, Aweinspiring Dignified, Sacred, Solemn, Sober, Serious

II.      Pathetic, Doleful, Sad, Mournful, Tragic, Melanchol, Frustrated, Depressing, Gloomy, Heavy, Dark

III.    Dreamy, Yielding, Tender, Sentimental, Longing, Yearning, Pleading, Plaintive

IV.    Lyrical, Leisurely, Satisfying, Serene, Tranquil, Quiet, Soothing

V.      Humorous, Playful, Whimsical, Fanciful, Quaint, Sprightly, Delicate, Light, Graceful

VI.    Merry, Joyous, Gay, Happy, Cheerful, Bright

VII.  Exhilarating, Soaring, Triumphant, Dramatic, Passionate, Sensational, Agitated, Exciting, Impetuous, Restless

VIII.Vigorous, Robust, Emphatic, Martial, Ponderous, Majestic, Exalting

 

Мы рассмотрели смыслы, соотносительные с тремя типами фиксации рефлексии - Р/мД, Р/М-К, Р/М. Типология фиксаций рефлексии при этом выступала как классификационный признак. К этому надо добавить, что независимо от типа фиксации рефлексии все смыслы поддаются если не классификации, то хотя бы различению по "способу данности", по "тетической характеристике". Гуссерль [Husserl 1950:133] вообще считал, что ноэма - это предложение, пропозиция, стоящая из двух частей: "тетический компонент" + ядро. Так, читая стихотворение Трефолева "Ямщик", читатель может встретиться со смыслом (построить смысл, выйти к смыслу, восстановить смысл, придумать смысл...) "Я вижу простор" или "я вспоминаю простор". Когда я характеризую стихотворение Трефолева и говорю, что я вижу простор, я этими знаками "я", "вижу", "простор" обозначаю себя и мною видимое. Но при наличии ноэматических кавычек 'Я вижу простор' это уже знаки не меня и не простора. Это знаки ноэматического смыслообразования в той форме, в какой оно доступно всем представителям человеческого рода. Это - "Простора-усмотрение", имеющее еще и способ данности "Я вижу" плюс ноэматическую характеристику "форма вторичной предикации": "Субъект видит простор", то есть: Субъект + способ данности + переживание. Эти семиотические особенности отмечал уже У. Куайн [Quine 1940], применительно к смыслам - Д. Каплан [Kaplan 1968].

 

С точки зрения способа данности, т.е. по "тетическому показателю" можно по-разному проводить таксономизации. Вот одна из них:

 

1. Семантический способ данности - тетические характеристики типа "усмотримости", "видимости", "слышимости". Это составляет около 60% всех способов данности - во всяком случае, не меньше половины случаев, связанных с пониманием текстов культуры.

2. Прагматический способ данности (для текстов культуры): "Он хочет сказать мне"; "Этот автор презирает меня, читателя"; "Автор учит, велит, прощает, заботится...". Таких способов данности в текстах культуры - около 10%. Совершенно ясно, что в устном дискурсе диалогического или полилогического характера доля таких способов данности может резко повышаться - до 50%, а в разговоре на тему "Ты меня Уважаешь?" - до 100%.

3. Интротекстуальные смыслы - "та именно темпоральность", "та именно локальность", "тот именно Воланд", т.е. способы данности, отсылающие к рефлексии над ранее воспринятым куском текста. Сюда же относятся жанроуказующие способы данности ("А вот здесь надо читать внимательнее" и т.п.). Всего этот таксон охватывает около 10% всех способов данности (применительно к текстам культуры).

4. Феноменологические способы данности, т.е. способы, ориентированные на интендирование топосов онтологической конструкции субъекта: "Я переживаю Х", "Я переживаю У", "Чтение вызвало у меня слезы жалости". Это составляет около 20% способов данности, но играет при понимании особую роль. Если типы (1), (2) и (3) совмещаются лишь спорадически, то тип (4), занимая относительно скромное самостоятельное место среди способов данности, все же присутствует почти всегда и при других (доминирующих) способах данности. Поэтому вопрос о значащих переживаниях заслуживает особого рассмотрения.

 

Другая таксономизация способов данности - разделение смыслов на высказанные и невысказанные. Невысказанное - "не данное знанию", по причине:

 

a) непрезентированности смысла сознанию;

b)неполноты данных о ситуации, представленной в тексте;

c) предоставления решения о смысле нам, реципиентам;

d)отказа автора от решения.

 

Здесь возникает импликационность смысла: "невысказанный смысл" дается как нечто:

1) доступное для реципиента, если он хочет понять (так писали Ибсен, Чехов);

2) перевыражающее социальное отчуждение, например, в известной драме Бюхнера "Воццек" одноименный герой говорит не свое, а чужое, скрывая свой смысл;

3) перевыражающее неадекватность человеческого общения (Беккет, Мрожек, А. Блок).

 

Еще одна таксономия смыслов по способу данности:

 

А. Смысл для реципиента:

1) усматриваемый и переживаемый [напр. "раса" в индийской поэтике - см. Алиханова 1964:26];

2) усматриваемый, но не переживаемый (при этом реципиент может знать, что кто-то другой это переживает, и стараться понимать дальше "по эмпатии", как бы "получая указания" от того "более чувствительного", который не только знает, что можно или нужно переживать, но и действительно переживает. Это - особый тип рефлексии, играющий огромную роль при чтении старых текстов, когда-то провоцировавших сильные переживания);

3) переживаемый, но не усматриваемый (Можно так и умереть, не объяснив, почему у тебя "мурашки по спине" от Тулуз-Лотрека, "что ты там такого нашел").

 

Б. Смысл для продуцента:

1) Опредмеченный и названный,

2) Названный, но не опредмеченный,

3) Опредмеченный, но не названный.

 

Поскольку называние (именование) делает нечто предметом сознания (совместного знания), можно неименованные (и плохо поддающиеся именованию) имплицированные смыслы рассматривать как (хотя бы в некоторых случаях) используемые, но не осознаваемые. Тогда все смыслы по их данности будут разделены так:

1) осознаваемые и переживаемые;

2) осознаваемые и не переживаемые;

3) не осознаваемые и при этом все же переживаемые.

 

Существуют и более частные проявления способа данности смысла. Классифицируя смыслы, Н.Л. Галеева в своей кандидатской диссертации [1991] построила такую таксономию: смысл-оценка, смысл-переживание, смысл-ретроспекция, смысл-побуждение, смысл-знание. Фактически это не столько классификация смыслов, сколько классификация способов их данности, т.е. не только смысловая, но и тетическая классификация. Добавим к этому, что могут быть и более мелкие способы данности: смысл-ценность, смысл-сущность, смысл-характеристика (людей, вещей, свойств, состояний, готовностей, отношений), смысл-прогноз, смысл-напоминание, смысл-способ (методологическая рефлексия).

 

Каждый способ данности может варьироваться по модальностям этого способа данности. Например, смысл-знание меняется в зависимости от того, какая модальность сопровождает способ данности смысла: категоричность, уверенность, предположительность, неуверенность, сомнение.

 

Все эти смыслы, взятые в любой классификации - это смыслы переживаемые, что и накладывает отпечаток на весь мир смыслов. Мир смыслов - это мир значащих переживаний, и от этого зависит и интенциональность, и интендирование, и все бытие человека.