2. Рациональные определения смысла

 

В течение последних ста лет понятие "смысл" получало разные трактовки.

 

Возникла необходимость найти нечто общее во всех определениях, категоризовать их таким образом, чтобы содержащееся в этих определениях рациональное зерно было сохранено, но при этом и выступило бы как одно из многих рациональных определений. При этом надо было учесть и то, что такое обобщающее и категоризующее определение должно было:

 

-    во-первых, задействовать понятия "деятельность" и "коммуникация" как наиболее общее при описании человеческой мыследеятельности и жизнедеятельности;

-    во-вторых, оказаться наиболее близким к тем представлениям о "смысле", которые закреплены в употреблении слова "смысл" в национальных языках.

 

Последнее требование традиционно соблюдается с некоторым трудом: словоупотребление в этой области разных национальных языков различно, поэтому автор определения должен приблизить определение к представлениям, свойственный его родному языку. В данном случае таким языком оказался русский язык. При этом, впрочем, было учтено почти все из того, что представляется существенным носителю любого языка. Среди этого существенного:

 

1. Связь определения смысла с определением понимания.

2. Смысл выступает как абстрактно выделенное взаимодействие человека и бытия, данного нам в ситуациях бытия.

3. Это взаимодействие есть "связь и отношения".

4. Смысл не только раскрывает ситуацию употребления языкового выражения, но и характеризует отношение человека к миру.

5. Это отношение активно: смысл можно восстановить, но смысл можно и придумать.

 

Учет всех этих требований к определению смысла позволил Г.П. Щедровицкому дать классическое определение: смысл есть "та конфигурация связей и отношений между разными элементами ситуации деятельности и коммуникации, которая создается или восстанавливается человеком, понимающим текст сообщения" [Щедровицкий 1974:91]. Разумеется, увидеть множество связей и отношений, вообще увидеть богатую конфигурацию можно из внешней позиции деятельности, например, при интерпретации. В этой позиции и производятся смыслы как результат процессов понимания. Что же касается места смыслов в процессе понимания, то во всех конкретных и частных случаях усмотрения смысла понимающий субъект находится не во внешней позиции, а в позиции практической, ограниченной конкретными задачами действования. Поэтому в практике усматривается не "весь" смысл, а лишь какие-то его частные аспекты. Вместо смысла как целостной структуры усматриваются смысловые характеристики конкретного акта конкретного реципиента и конкретного средства текста, предметно представляющего нечто из смысла. Это "нечто из смысла" существует "объективно", но при этом зависит и от личности реципиента, и от особенностей текста.

 

Как показал Г.П. Щедровицкий, "когда происходит передача представлений смысла из более "высоких" позиций в более "низкие", связи и отношения структуры переводятся в функциональные характеристики "захваченных" ею материальных элементов. "Поэтому при смыслообразовании происходит текстообразование, причем текст **** образуется из функции не является полным: "захватывается" каждый раз далеко не весь смысл, не вся его конфигурация, а только нечто из этой конфигурации (структуры). "Когда говорят обычно, что текст сообщения осмыслен, что мы уловили смысл того или иного явления, что в нашем сознании появился соответствующий смысл и т.п., во всех подобных выражениях и оборотах проявляется характерное для обыденного сознания смешение разных категориальных слоев системного объекта; ведь во всех этих случаях речь идет уже не о структуре смысла в целом, а лишь о проекциях этой структуры на материал элементов, захваченных ею, следовательно, не о структуре смысла, а о смысловых организованностях текста, ситуации, сознания и т.п." [Щедровицкий 1974:96].

 

При этом захватывании какого-то аспекта смысла выпячивается то внетекстовый объект - денотат, то предицируемое свойство этого объекта - содержание как предикация, то многоместные отношения в означаемом.

 

Ноэмы, их связи и отношения, все составляющие смысла лежат в очень многомерном логическом пространстве и принадлежат разным плоскостям рассмотрения этих конструктов. В этом огромном логическом пространстве есть место и для референции, для значения, для предметных представлений ("образов"), для эмоций, для собственно человеческих чувств, для значащих переживаний, для дорефлективного опыта, для категоризаций и для воспоминаний. Смысл способен вместить все, к освоению или построению чего готова активная онтологическая конструкция (дух) человеческого субъекта во множестве индивидуальных инобытий этого субъекта. Можно по-разному поделить пространство смыслов - например, на объективное и субъективное. Как говорит К. Мерло-Понти [Merleau-Ponty 1973:83], объективное и субъективное едины в своих крайностях.

 

Действительно, они входят в единую конфигурацию связей для понимания как смыслообразования. Они вместе образуют рациональность как единство всего в смыслообразовании. "Улисс" Джемса Джойса - книга о связи и единстве всего сущего - есть художественное перевыражение рациональности (вопреки мнениям некоторых литературоведов, писавших о том, что этот писатель якобы "проповедовал иррациональность").

 

Такая феноменологическая позиция при рассмотрении смыслового пространства - своеобразное новооткрытие нашего собственного мира.

 

Число смыслов в этом пространстве может возрастать также в силу мощи индивидуального смыслообразования и смыслообновления. Смыслы могут обладать новизной - благодаря тем обновлениям конфигурации связей и отношений (в ситуациях деятельности и коммуникации), которые обусловлены интертекстуальным опытом индивида. Это - источник граней смысла и смыслов с гранями. При понимании хороших текстов эти смысловые инновации не случайны, а системны, подчинены смысловым экспектациям. Смысловые организованности также системны: "Текстовое событие строится так, что альтернативные употребления любого элемента поддаются объяснению при приписывании им функции в рамках вспомогательной подсистемы" [Beaugrande 1983:93]. Как только появляется инновация, система находит ей место путем начала работы по построению подсистемы смыслов, а в той подсистеме можно построить и более мелкие, но также поддающиеся системному обозрению таксоны.

 

Построение Г.П. Щедровицким наиболее точного, полного и богатого определения смысла создает благоприятные условия для того, чтобы данное определение легко в основу построения понятия "смысла". Для этого, разумеется, надо привлечь все другие рациональные определения, имплицитным образом входящие и в определение Г.П. Щедровицкого. Все определения и трактовки, которые восходят к Готтлобу Фреге - первооткрывателю (1892 г.) принципиального различия между референцией и смыслом. До Фреге смысл также определялся. Так, стоики определяли смысл слова как выраженную в нем мысль [Mathus 1953]. Г. Фреге [Frege 1892:29] высказался об объективности смысла - в отличие от представления и указал на то, что слово выражает (drueckt aus) свой смысл и обозначает (bedeutet или bezeichnet) свое значение [там же: 31]. По учению Фреге, разные смыслы обращены на один и тот же онтологический референт, взятый в качестве десигната. Я делаю десигнацию человека Х: мальчик. Его мать зовет его сын, сестра - брат. Такое смыслообразование лежит еще в рамках когнитивного понимания, где все смыслы явны, нет скрытых смыслов.

 

Смысл делает онтологическую картину в рефлективной реальности человека объектом, взятым определенным способом. Одно и то же содержание соотносительно с выражениями "Победивший под Йеной" и "Побежденный под Ватерлоо" [Husserl E. 1968:I:§12].

 

Смыслы при этом оказываются разными: здесь разные смысловые организованности, в то время как и содержание и значение стремятся к отсутствию граней понимаемого. Именно поэтому рефлексия Р/М-К, фиксирующаяся в коммуникативной действительности, важнее для формирования смысла, а не содержания. Поэтому, кстати, Г.П. Щедровицкий [1987] и решил - работая, в основном, с содержаниями для когнитивного понимания - что главная сумма фиксаций рефлексии есть

 

1. P/мД + P/М.

 

Между тем, главная сумма фиксаций рефлексии при образовании как явных (в когнитивном понимании), так и неявных (в распредмечивающем понимании) смыслов будет

 

2. P/мД + P/М-К + P/М.

 

Впрочем, эти способы суммирования фиксаций рефлексии не противоречат друг другу: (2) просто служит дополнением к (1).

 

Каждый отрезок текста, каждое слово обозначает некоторый объект, но выражает представление об объекте, которое детерминируется самим объектом. Во всем этом приходится разбираться реципиенту уже в рамках семантизирующего понимания, то есть еще до когннитивной работы. "Двуногое без перьев" и "Разумное существо" обозначают одно и то же и семантизируются одинаково, но уже в рамках этих семантизаций смыслы оказываются разными [Salmon 1982]. Выступая против философского натурализма, Э. Гуссерль [Husserl 1965:153] отметил, что понять нечто с учетом даже только природного, не-духовного, фактора можно двояко:

 

1. Природа Древней Греции берется натурально, как она была тогда, и понимающему кажется, что он понял Древнюю Грецию хотя бы только с природной стороны, но все же понял.

2. Природа Древней Греции берется "как она была видна древним грекам, как природная реальность, данная их взору в окружающем их мире".

 

(2) - это не "объективный мир", а смысл 'увиденность материи глазами таких-то и таких-то людей'. Например 'древняя усмотренность Подола в Киеве' или 'усмотренность Андреевского спуска в Киеве' при рефлектировании над опытом чтения романа Булгакова "Белая гвардия". Там, то есть в мире таких смыслов, были боги, демоны и т.п. Такова была "среда", в том числе и природная среда, состоявшая и/или состоящая из смыслов типа 'смысл среды'. Эта среда, взятая как мир смыслов, всегда идеальна, она есть духовное явление, что никак не мешает геолого-минералогическим фактам и т.п. о Подоле в Киеве или об Аттике в Греции. Однако объективный мир, доступный человеку, вовсе не чужд миру духовному. Мир материальный и мир смыслов для реального человека выступают как единое в различном.

 

"Способ явления объекта субъекту" [Гальперин 1976:45], "способ, посредством которого объект задается именем" [Карнап 1959:185], "образ-значимость" [Коршунов 1979], "способ, каким задается объект" [Новиков Л.А. 1982:16] - все эти определения смысла подчеркивают приоритетность смысла по отношению к значению. Существенно, что смысл определяет не только данное значение, "но также и весь размах возможных экстенсий - для всех логически возможных ситуаций" [Carnap 1956:246]. При этом логически возможные ситуации могут противоречить реальным фактам, отсюда - теория смыслов "возможных миров".

 

Вообще Г. Фреге и его последователи дают много новых определений смысла, и все эти определения существенны при построении понятия "смысл". Могут быть полезны и некоторые другие определения. Поиск этих определений имеет давнюю историю. Так, основное требование древнеиндийской поэтики - искать и строить смыслы, то есть "скорее искать внутреннее значение (= смысл) текста, чем значение составляющих его слов" [Kunjumi 1963:278-279]. В сущности, это одно из возможных определений смысла, известного как "дхвани" задолго даже до наиболее известного нам теоретика древнеиндийской поэтики Анандавардханы [1974]. Последний указал типы ошибочных определений. Эта типология ошибочных определений не утеряла интереса и в наше время, через тысячу лет после ее появления. По Анандавардхане, ошибаются при определении смысла

 

1) те, которые говорят, что дхвани нет;

2) те, которые считают, что дхвани - это вторичное обозначение (бхакта);

3) те, которые говорят, что сущность дхвани невыразима словами.

 

Существенно, что о дхвани как неявных смыслах говорила в Древней Индии не только поэтика, но и эстетика [см.: Шептунова 1984].

 

Интересных определений, данных смыслам в ХХ веке, очень много, как много и определений неинтересных, не продвигающих нас к построению понятия "смысл". Для различения интересных и неинтересных определений полезно определить самые условия определения смысла. Если определение смыслов делается косвенно, через "бога" или через "теорию отражения", через авторитеты или через "факты проявления" смыслов, познавательный эффект бывает незначителен. Э. Гуссерль [Е. Husserl 1965:146] считал, что не из "фактов" проявления смыслов надо исходить в определениях, а из самих смыслов, причем надо исходить прямо, дабы схватить сущность бытия важнейших смыслов. Каждый смысл заслуживает нового рассмотрения и новой научной оценки, и на основании этой работы могут быть выведены интересные определения. К. Мерло-Понти [Merleau-Ponty 1973:69] предлагает такие условия для построения определений смысла и смыслов:

 

1. Все смыслы уже там - на своем месте в человеческих онтологических конструкциях.

2. Их целесообразно рассматривать в абстракции от их генезиса.

3. Нет причинных объяснений смыслов: переживаемое должно быть "взято как оно есть".

 

Как мы видим, именно в рамках феноменологической традиции удалось найти основные признаки самого способа существования смыслов. В частности, смыслы не существуют в пространстве, не воспринимаются чувственно - это отличает их от реальных объектов. Они существуют не во времени - это отличает их от представлений. Они существуют социально [Frege 1956:307], не становясь при этом ни материей, ни "внутренним состоянием индивида". Как отмечает И.С. Алексеев [1986:74], способ бытия смыслов несубстанциален: "Смысл нельзя хранить, передавать, преобразовывать, как информацию - его можно только порождать, продуктивно или репродуктивно."

 

Слова не несут в себе смысл - они получают смысл, наделяются им только в актах понимания их человеком... Словесная форма - это превращенная форма бытия смысла, нередко отчуждаемая от понимающего человека, произносящего или читающего (слушающего) эти слова, и объявляемая содержащей в себе смыслы". Смыслы существуют между текстом и понимающим субъектом в результате взаимодействия текста и человека. Смыслы - искусственно-естественные объекты, то есть нечто рукотворное, но все же существующее как бы само по себе. Во множестве случаев, особенно в условиях распредмечивающего понимания, смыслы выступают как эстетические объекты, что впервые было показано в феноменологии еще в начале ХХ века [напр., Conrad 1908; Conrad 1909].

 

Смыслы не индивидуальны. Индивидуальными смысловыми организованностями они становятся только при проекции на индивида, что является предметом изучения психологии. Гуссерль [Husserl 1965:116] отмечает, что феноменология рассматривает не Dasein, а сущность.

 

Поэтому она не интроспективна, а рефлективна. Индивидуальное, усматриваемое психологическим или интроспективным путем - это не сущность, хотя при изучении индивида можно найти, конечно, и его сущность. Иначе говоря, не будучи сущностью, индивидуальное "имеет" сущность, но не ту, которая существенна для смысла как общественного явления. По Гуссерлю [там же: 110] смыслы поддаются определению как "объективное". Они поддаются изучению на основе науки и опыта.

 

Смыслы - не "слепки с природы", а сама "особая природа", поскольку они имеют свойства и поддаются извлечению из "вечного потока" формирования онтологической конструкции, из рефлективной реальности, из процесса рефлексии, "размазанной по всем тарелкам" (Г.П. Щедровицкий). Поддаются они и интерсубъективной оценке. Если угодно, говорит Гуссерль, смыслы не имеют "природы", но они имеют сущность. Последняя схватывается и адекватно определяется при непосредственном усмотрении в ходе рациональной рефлексии. Для такой рефлексии нет разницы, обращена ли она на "опыт мысли", "опыт чувственности", "опыт чувства": в смысле все эти следствия опыта и рефлексии над ним слиты в единстве. Не случайно о смыслах иногда говорят в духе Гербарта как об "интеллектуальных чувствах", а о чувствах говорят как о "невербализованных смыслах" [Батурина 1982].

 

Многогранность смысла как идеального конструкта позволяет обращать на него множество определений. Смысл - это "духовная реальность" [Schwart 1972], "постулированный абстрактный объект с определенными постулированными свойствами" [Church 1956], отношение к предметам и явлениям [Чистякова 1979:102], коммуникативная сущность высказывания [Торсуева 1979]. Верно и то, что смыслы - это "предметно-смысловые, неявные формы культурно-исторического синтеза" [Быстрицкий 1979:43], что в них заключены "готовности к действию" [Асмолов 1979:62]. Не подлежит сомнению, что этот перечень определений будет пополняться другими обоснованными определениями.