Леон муссинак.Социалистический реализм

Во введении «К критике гегелевской философии права» Карл Маркс писал: «Критика сбросила с цепей украшавшие их фальшивые цветы — не для того, чтобы человечество продолжало носить эти цепи в их форме, лишенной

¹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 6, с. 171.

87

всякой радости и всякого наслаждения, а для того, чтобы оно сбросило цепи и протянуло руку за живым цветком»¹.

Для нас, писателей-революционеров, создать произведение социалистического реализма как раз и означает протянуть руку за живым цветком.

Нам предстоит сказать то, что до нас не было сказано, да и не могло быть сказано. Для этого мы должны обратиться к тем художникам прошлого и настоящего, в чьих великих творениях наиболее полно и правдиво отразилась эпоха. Но не менее важно для нас искать и находить новые пути и средства, творчески осваивать литературное наследство, найти стиль, созвучный нашим деяниям, и создавать произведения, которые бы не пассивно отражали, но активно выражали каждый шаг нашего осознания действительности. В решающий час, когда на смену старому, мистическому и спиритуалистическому мировоззрению пришло молодое, материалистическое и диалектическое мировоззрение Маркса, писатель, по нашему твердому убеждению, обязан искать для своих произведений новые самобытные формы, где в самой разнообразной манере — трагической или комической, патетической или фантастической или, если возможно, в гармоническом слиянии их, иначе говоря, со всей страстью и щедростью, во всем величии и красоте, а значит, наиболее действенно и с наибольшей пользой, наиболее жизненно и правдиво — нашло бы выражение новое содержание той идеи, что отныне каждый день и каждый час направляет наши поступки и определяет наше место в борьбе классов, в битве трудящихся за завоевание власти, за победу социализма.

К чему так упорно разделять человека, художника и борца? К чему так упорно настаивать на том, что позиция, даже «долг» писателя могут быть определены только его совестью человека и художника, единственно подлинной, по мнению критики? Совесть писателя-революционера оказывается, таким образом, отягощенной всеми преступлениями против искусства.

Старый спор, и пора бы уж с ним давно покончить. Критиков смущает то, что искусство ставится на службу идее. Критика охотно выдвигает в качестве аргумента, что теория как таковая никогда не порождала истинно художественного произведения. Не говоря уже о том, что история литературы опровергает подобное утверждение, критика приписывает к тому же писателям-революционерам грехи некоторых буржуазных писателей, которые не смогли подняться над собственными интересами (примеры можно легко найти в довоенной литературе). В борьбе мы пускаем в ход все, что кажется действенным, но, когда мы начинаем строить, мы предпочитаем новое оружие. Поэтому оружие, которое мы выковываем, должно отвечать своему предназначению и своему времени. Надо постепенно, заботливо, вдохновенно,

¹ К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения, т. 1, с. 415.

88

талантливо, если есть талант, приспособить его к потребностям тех, кому оно предназначается и кто еще не привык к подобному оружию. Приспособить к потребностям не означает низвести до уровня потребностей, а, наоборот, усовершенствовать. Ведь пролетарии штурмуют небо.

Я знаю, что для свержения буржуазии большая часть оружия будет взята из ее собственного арсенала. Но неужели художник должен отказаться от риска, от поисков, от трудных и опасных путей и сидеть сложа руки до тех пор, пока трудящиеся не обеспечат ему, как в Советской России, условия, необходимые для творчества? Разум говорит нам «нет». История говорит нам «нет». Наша совесть говорит нам «нет». Жизнь говорит нам «нет». Маркс говорит нам «нет». Маркс говорит нам: «Протяни руку за живым цветком».

Многие еще думают, что такая позиция писателя навязана нам извне вместе с лозунгом «социалистический реализм». Но раз выбор сделан, может ли воображение, мысль, творчество писателя идти по иному пути, чем тот, который он сам для себя избрал?

Суметь распознать всюду, вплоть до самых сложных, тайных, неуловимых движений сердца и ума человека, укоренившиеся буржуазные мысли, идеи, чувства, веру, желания, буржуазные привычки и предрассудки; показать и объяснить с помощью реалистического вымысла, к чему ведут классовые конфликты, противоположность интересов, вкусов, физических, моральных, интеллектуальных и социальных потребностей, борьба цинизма и благородства, эгоизма и мужества; наконец, описать чудовищный и всеобъемлющий процесс разложения буржуазии и обнаружить то, что уже нарождается, вырастает из ее тления, новую силу и новую власть, идущие на смену упадку, — разве для романиста, драматурга, поэта подобная задача банальна, унизительна, надуманна, второстепенна?

Разве существуют низкие темы для искусства? А не зависит ли все от того, как эти темы трактуются?

Мы верим в то, что в поступках людей, чьими соратниками мы стали, выражаются их действительные чувства. Мы верим также, что произведение искусства отражает действительность, потому что для нас действительность, будь она дружественная или враждебная, прежде всего и главным образом революционна. Наше мировоззрение решительно подводит нас к социализму. Это касается не только наших книг, но и нашей жизни.

И ответьте мне, раз уж мы об этом заговорили: неудержимое стремление рассказать о мужестве и борьбе писателей, которые посвятили свою жизнь делу революции, которые считали себя солдатами революции, выразить их чувства — разве в вашем обществе все это считается объектом, недостойным искусства? Существуют десятки способов говорить о любви, о смерти, да и вообще о судьбе человека. Разве может писатель-революционер забыть о том, что, как напоминал один коммунар, на весах

89

буржуазного правосудия «падаль с епископского двора перетянет мертвого рабочего»? А такая ли уж это очевидная, простая истина? Мы по горло сыты презрением! И на наших весах мертвый рабочий весит больше, чем епископская падаль.

Мы не хотим убаюкивать людские беды. Не меньше красоты и величия в том, чтобы показать подлинные страдания, причины этих страданий и таким образом дать людям возможность узнать вкус подлинного счастья.

То, что вопрос о социалистическом реализме вызвал споры, и порой ожесточенные, свидетельствует лишь о том, что этот вопрос был многими плохо понят или не понят вообще и что не всякий писатель может в мгновение ока стать «инженером человеческих душ». Эти споры свидетельствуют о том, что в СССР есть писатели, а точнее, литературные критики и искусствоведы, не очень квалифицированные и прикрывающие недостаток собственных знаний употреблением лозунга «социалистический реализм» против самих форм искусства, — ведь искусство в своем становлении сначала должно подвергнуться испытанию, а затем использовать все накопленное буржуазной литературой, приняв ее достижения в вопросах стиля и литературной техники.

Пример советской литературы весьма ценен для нас, поскольку он показывает, что остается в литературе, а что отбрасывается и почему это происходит, хотя, конечно, нельзя забывать о том, что пока еще там и здесь, у нас, условия в корне различны. Есть люди вовсе не разбирающиеся в социалистическом реализме, как другие не разбирались в диалектическом материализме. «Правда» в 1932 году назвала их шарлатанами, которые пытаются научить, «как писать картину или как строить дом, исходя из принципов диалектического материализма».

Без сомнения, многие совершенно искренне полагают, что в искусстве как таковом (то же и в «буржуазной морали») есть вещи, «о которых не говорят». Например, о социальных и политических проблемах или еще шире — о классовых отношениях. Как будто действительность наших дней вмещается в рамки буржуазной любви и буржуазного алькова, буржуазной смерти с ее фамильным склепом и с ее дальнейшими перипетиями на небесах и у нотариуса — в рамки буржуазной судьбы и буржуазной республики!

Многие говорят с презрением: это, мол, социальный роман, социальная пьеса, словом — произведение второго сорта, раз и навсегда вошедшее с такой оценкой во все учебники по литературе и не имеющее права претендовать на что-либо большее. А если какой-нибудь герой, движимый душевным порывом, как мы с вами, отчетливо выражает свою позицию, то еще и прибавят: это, мол, пропаганда.

Надо срочно пересмотреть все эти понятия.

Однако зло много глубже.

Писатели, большей частью выходцы из буржуазии, не знают

90

жизни рабочих, а рабочие еще лишены возможности сами рассказать о своей жизни. Это дело будущего: мы пока намечаем его контуры.

К тому же часто писатель отказывается от современности, какой бы богатой, волнующей, боевой она ни была, как от негодного, неблагородного, бесполезного материала, потому что при изображении современности, как опять-таки якобы учит история литературы, без дистанции во времени не обойтись.

Социалистический реализм ставит, таким образом, перед нами, писателями страны, где революция — дело будущего, вместе с общими проблемами обновления содержания и формы романа, повести, поэмы еще и свои, особые проблемы. Мы лишены каких бы то ни было предрассудков: для нас хороши все жанры, если мы можем в них художественно трансформировать и по-новому воспроизвести действительность, в которой мы живем и которую наши поступки в свою очередь в зависимости от их значения и силы трансформируют и обновляют.

«Протяни руку за живым цветком...» Нет такого цветка, который бы мы не сорвали, только бы этот цветок вырос на земле нашей страны и расцвел под ее небом.

У нас нет предрассудков в отношении искусства. Утверждали, что железобетон не пригоден для архитектуры, что патетика Маяковского не имеет ничего общего с поэзией, что кубизм — это не живопись, что современная полифония — это не музыка, что кинематограф — антипод искусства и т. д. и т. п.

Однако каждая эпоха находила свои собственные средства выражения, можно составить их список на протяжении истории литературы; не следует забывать при этом и то, что новое время — время технических побед, что в эпоху империализма в этой области были сделаны великие открытия. Ни романист, ни поэт, ни драматург не могут не замечать того, что бурное развитие прессы и радио, фотографии и кинематографа открывает широчайшие возможности для поисков новых материалов, которые не идут ни в какое сравнение по своей значимости с материалами любой другой исторической эпохи и будут лучшими свидетелями современности. Конечно, возможны подделки и фальсификации. Но книга является для нас продолжением борьбы писателя и в большей или меньшей степени втягивает в нее читателя. Неудачи пока что неизбежны, но и они имеют свою ценность — как урок на будущее.

Обвинения в схематизме и тенденциозности могут быть и оправданными, и совершенно безосновательными; но здесь у нас нет времени обсуждать это. В своем выступлении я смог лишь кратко резюмировать спорные вопросы социалистического реализма, по которым я уже сумел составить определенное мнение. Сейчас все так или иначе подвергается сомнению. Решения еще впереди. Литература праздности, бегства от действительности и литература борьбы противостоят друг другу. Литература чистога-

91

на защищает свои привилегии от рождающейся пролетарской литературы. Писатели-революционеры должны сказать то, что до них никто не сказал, никто и не мог сказать. А как сказать это, зависит и от нас, и от тех, к кому мы обращаемся. Надо выбрать наилучший способ. Тут нет ни системы, ни легких рецептов, есть только желание. Тут нет указаний, есть лишь свободный выбор. Именно поэтому мы — революционные писатели.

«Протяни руку за живым цветком», — говорит мне Маркс.

И поэтому я — за социалистический реализм.

1936