Антонио грамши. Социализм и культура

Недавно попалась нам на глаза статейка Энрико Леоне, где автор в весьма свойственной ему мудреной и туманной манере повторяет некоторые расхожие места о культуре и интеллектуализме по отношению к пролетариату. При этом автор противополагает культуре и интеллектуализму практику и исторический факт, ради которых рабочий класс своими собственными руками готовит будущее. Считаем нелишним вернуться к этой теме, не раз уже затрагивавшейся в «Гридо». Более строго и научно она разрабатывалась прежде всего в молодежном «Авангардия», в ходе полемики между Бордигой из Неаполя и нашим Таской.

Вспомним два отрывка. Первый принадлежит немецкому романтику Новалису (1772 — 1801). Он говорит: «Высший вопрос культуры есть вопрос овладения своим собственным трансцедентальным «я», вопрос одновременного бытия «я» и «я» своего собственного «я». Неудивительно поэтому полное отсутствие чувств и разумения у других. Без абсолютного постижения самого себя невозможно истинно уразуметь других».

Второй отрывок — отрывок Джамбаттисты Вико («Первый Королларий о речи посредством Поэтических Характеров у Первых Народов» в «Основаниях новой науки») — мы перескажем. Вико дает политическое толкование известному афоризму Солона, впоследствии примененного Сократом к философии: «Познай самого себя». Вико утверждает, что этими словами Солон увещевал плебеев, считавших самих себя скотского происхождения, а знать — происхождения божественного. Солон призывал их поразмыслить о самих себе и уразуметь, что по природе своей они такие же люди, как и знать, и что, следовательно, плебеев необходимо уравнять со знатью в гражданских правах. И в этом сознании человеческого равенства плебеев и знати Вико усматривает историческую основу и причину возникновения в античном мире демократических республик.

Мы вовсе не случайно поставили рядом эти два отрывка. В них, как нам кажется, в общих чертах заключены, определены и

168

выражены те границы и принципы, на которых должно строиться правильное понимание культуры и, в частности, культуры в ее отношении к социализму.

Пора оставить привычку относиться к культуре просто как к своего рода энциклопедии. Тогда человек предстает исключительно как вместилище и хранилище эмпирических данных, неосмысленных и разрозненных фактов, которые надо сложить в его мозгу наподобие словарных колонок, а в нужный момент в ответ на тот или иной запрос из внешнего мира выдать их. Такой подход к культуре воистину вреден, особенно для пролетариата. Он порождает некие «мятущиеся натуры» — людей, ставящих себя выше всего остального человечества только потому, что они накопили в памяти известное количество данных. Они щеголяют ими при всяком удобном случае и тем самым воздвигают стену между собой и окружающими. Такой подход к культуре порождает худосочный интеллектуализм, который так славно бичевал Р. Роллан. Такой подход наплодил массу выскочек и прожектеров, которые для общественной жизни опаснее, чем микробы туберкулеза или сифилиса для красивого здорового тела. Какой-нибудь студентик, нахватавшийся верхов из латыни и истории, или адвокатишка, урвавший куцый дипломчик по нерадивости и недосмотру профессоров, думают, что они отличаются даже от самого квалифицированного рабочего, и смотрят на него свысока. А ведь что делает рабочий в жизни, совершенно ясно и необходимо, и на своем месте он во сто крат важнее, чем другие на своем. Это уже не культура, а буквоедство, не знание, а пустозвонство. И как раз с такой культурой и надо бороться.

Настоящая культура не имеет с этим ничего общего. Она — высокая организованность, самодисциплина, она — овладение собственной личностью, овладение высшим сознанием, благодаря которому удается постичь свое собственное место в жизни, свое в ней предназначение, свои права и обязанности. Но все это не может получиться само собой, без активного вмешательства, без действий и противодействий. Такое бывает в растительном и животном мире, где каждая особь подвергается действию естественного отбора и приспосабливается к жизни бессознательно и неотвратимо. Человек же есть прежде всего дух, то есть продукт истории, а не природы. Иначе непонятно, почему при извечном существовании эксплуатируемых и эксплуататоров, тех, кто производит все богатства, и тех, кто их расточает исключительно в своих корыстных интересах, до сих пор не был еще построен социализм. Дело в том, что только постепенно, шаг за шагом человечество осознало свое место и завоевало себе право на существование, независимо от того, что навязывает ему исторически раньше утвердившееся всевластное меньшинство. И осознание это возникло не под давлением грубых животных инстинктов, а благодаря размышлению — сначала у отдельных людей, а затем и у всего класса в целом. Люди размышляли о том, почему происходит то-то и то-то и как лучше

169

подготовить переворот, уничтожить кабальную зависимость и приступить к переделке общества. Это означает, что каждой революции предшествует напряженная критическая деятельность, процесс приобщения к культуре и распространения новых идей в массах, которые до этого ими совершенно не интересовались. Ведь до этого люди только и думали, что о своих собственных интересах как в экономике, так и в политике. Их совершенно не интересовали те, кто находится в таком же положении, как и они. Последний тому пример стоит к нам ближе всего и поэтому менее других отличается от нашего случая — это пример Французской революции. Ей предшествовал культурный период, названный Просвещением, на которое так обрушиваются поверхностные и оторвавшиеся от жизни критики-теоретики. Но это вовсе не было или, по крайней мере, было не только беспечное порхание энциклопедических умов, которые как ни в чем не бывало рассуждали обо всем на свете, когда человеком своего времени считался будто бы лишь тот, кто прочел «Большую энциклопедию» Д'Аламбера и Дидро. Там было не одно только жалкое буквоедство и умничание, подобно тому, как это происходит на наших глазах в низкопробных «Народных университетах». То была настоящая революция, благодаря которой, как прозорливо замечает в «Истории итальянской литературы» Де Санктис, вся Европа как бы прониклась единым сознанием, стала неким буржуазным духовным интернационалом, в равной мере сопричастным общим бедам и невзгодам. Это было наилучшей подготовкой будущего кровавого переворота во Франции.

В Италии, Франции, Германии горячо спорили об одних и тех же вопросах, об одних и тех же институтах, одних и тех же принципах. Каждая новая пьеса Вольтера, каждый новый памфлет действовали подобно искре, которая летела из одного государства в другое, из одной области в другую. И повсюду и сразу же у нее находились одни и те же приверженцы и одни и те же противники. Штыки наполеоновских армий шли по уже проложенному пути. До них здесь поработало невидимое воинство книг и брошюр, разлетавшихся из Парижа начиная еще с первой половины XVIII века. Они-то и подготовили людей и общественные институты к необходимости нововведений. Позднее, когда благодаря событиям во Франции сознание единства еще более окрепло, достаточно было народу заволноваться в Париже, как такие же волнения возникали в Милане, Вене и в самых мелких городках. Нынешним верхоглядам все это кажется естественным и само собой разумеющимся. А ведь это было бы совершенно непонятно без культурных предпосылок, способствовавших появлению определенного умонастроения. И заключается это умонастроение в готовности людей пойти на все ради дела, которое считается общим.

То же самое повторяется сегодня и с социализмом. Именно критика капиталистической цивилизации породила и продолжает порождать единое пролетарское сознание. И критика в этом случае означает культуру, а вовсе не идущее само по себе естественное

170

развитие. Критика означает как раз то осознание своего собственного «я», в котором Новалис видел цель культуры. «Я» противополагает себя другим и осознает свое отличие от них. Поставив перед собой какую-либо цель, «я» судит о фактах и событиях не только в себе и для себя, но и с точки зрения того, толкают ли они вперед или же тащат назад. Познать самого себя означает стать самим собой, овладеть самим собой, быть не таким, как все. Это означает преодолеть хаос, подчиниться порядку, но своему собственному порядку и своей собственной устремленности к каким-либо идеалам. Но все это неосуществимо, если мы ничего не знаем о других, об их жизни, о том, как они стали тем, чем стали, и как создали ту культуру, которую создали и на место которой нам хотелось бы поставить свою собственную. Это означает понять, что такое природа и ее законы, с тем, чтобы познать закономерности жизни духа. И научиться всему этому, не теряя из виду конечной цели: глубже познать самого себя через других, а других через самого себя.

Говорят, всеобщая история — это не что иное, как ряд попыток человека освободиться от исключительных прав, предрассудков и идолов. Если это так, то непонятно, почему пролетариату — новому звену в этой же цепи — не нужно знать, как, почему и кто был его предшественником и какую пользу можно из этого извлечь.

1916