Фридрих вольф. Мы — сила!

Никогда больше не допустим такого безумия! — клялись мы в осыпающихся блиндажах, когда ураганный огонь косил молодежь по обе стороны фронта под Верденом и в Аргонском лесу, когда раненые умирали с предсмертным воплем «Проклятье!» или «Мама!» на белых от пены губах. «Мама!» — завопил молодой солдат гитлеровской армии, которого мы подобрали на участке Сталинград — Миллерово, когда вместе с сапогом сошло все мясо его отмороженной ноги и обнажились голые кости. Только после 1918 года мы узнали, что смертоносные снаряды, обрушивавшиеся на нас,

349

тайно переправлялись Крупном через Швейцарию во Францию в самый разгар первой мировой войны, что немец Крупп и француз Крезо работали рука об руку. А немецкие матери, чьи сыновья не вернулись из «похода на Восток» и сотнями тысяч лежат в русской земле под Москвой, Сталинградом, Курском, знают ли немецкие матери сегодня, что в самый разгар второй мировой войны германский концерн «ИГ Фарбениндустри» обделывал свои кровавые гешефты с американским химическим трестом? Большинство этого не знают. Многие не хотят этого знать.

Нежелание знать как раз и является одной из причин того, что сегодня положение дел снова на острие меча. И поэтому мы, писатели, молчать не можем.

Люди — не машины забвения.

Конечно, международные короли пушек, опирающиеся на прессу, радио и другие институты общественного мнения, — это могущественная сила. Они используют свое могущество для блефа, для шантажа, прибегая к ним именно потому, что их сила уже не та, что прежде, прибегая к ним именно потому, что 700 миллионов трудящихся, объединенных в социалистический лагерь во главе с Россией, могут дать действенный отпор нарушителям мира.

И есть еще одна сила, которая вышла на арену вместе с рабочими и крестьянами, — писатель. Писатель сражается своим оружием, своими особыми средствами, он не дает человеку превратиться в «машину забвения». Писатель стремится обнажить закулисные стороны войны, внести ясность в умы людей, излечить их от лености сердца и вялости мысли. Даже Наполеон вынужден был признать в конце своей карьеры, что перо острее меча.

Ирония Бомарше, с которой он обрушивался на сословные преимущества в «Безумном дне, или Женитьбе Фигаро», камня на камне не оставила от авторитета феодального деспота Людовика XVI и уже в 1784 году была «революцией на марше». Золя своим «Я обвиняю!» выступил в одиночку против всего продажного генштаба и одержал в 1901 году нашумевшую победу, победу отважной гуманности, победу духа и слова. Памфлет Льва Толстого «Не могу молчать!» прозвучал в 1905 году в царской России, как набат. Еще острее и ближе для нас звучат обвинения, в которых Максим Горький высказал то, что накопилось на сердце у миллионов рабочих.

И все же сегодня ситуация другая.

Писатели всего мира — могучая сила.

Сегодня, когда империализм готовится к новой преступной авантюре, ему противостоит не отважный писатель-одиночка, нет, сегодня во всем мире выросли как из-под земли сотни прогрессивных писателей, художников, ученых, сражающихся за свои идеи.

350

На всех континентах вступают они в единый фронт с трудящимися. Такого еще не бывало. С удивительной быстротой объединились писатели осенью 1946 года на конгрессе во Вроцлаве и Варшаве в единый фронт мира. Сейчас они вновь встретились в Нью-Йорке, а в апреле съедутся в Париж. Да, объединившиеся писатели быстро стали политической силой. Их голос не умолкнет теперь ни на час, они стали неумолчной совестью народов. Их голос услышат и там, где не хотят ни о чем слышать. И то, что сегодня эти писатели, и среди них многочисленные деятели советской культуры, собрались именно в Нью-Йорке, доказывает реальную силу единого фронта писателей.

Нелогичность и опасности войны.

И все же надо быть начеку!

В августе 1939 года, за две недели до начала войны, встретились в одном из отелей на побережье Южной Франции французские, английские, американские, немецкие писатели и политические деятели самых разных взглядов. Разговор, разумеется, шел о том, будет ли война. Возможна ли вообще война?

Большинство писателей и опытных политиков считало тогда, что война невозможна. Почему? Потому что при наличии современных средств уничтожения — газов и авиации — вся Европа через несколько недель превратится в кладбище, а в хаосе не заинтересованы даже поджигатели войны. Развязать такую войну было бы нелогично даже для капитализма.

Такие аргументы приводились тогда. Однако в этой аргументации был существенный просчет: она была бы правильной, если бы капитализм был «логичным». Но дело в том, что на определенной фазе развития он становится «нелогичным» и авантюрным. Он превращается в «собственного могильщика»; за примерами ходить недалеко, сошлемся на Гитлера, Чан Кайши и их вдохновителей. Бестия становится опасной, когда она отчаянно отбивается, прижатая к стене, когда «внутренний кризис» и экономический кризис разрастаются в высокоразвитых капиталистических странах и война с ее гонкой вооружений кажется единственным выходом. Тогда стряпаются авантюры и провокации вроде Атлантического пакта, совершаются «нелогичные» дела вроде инфляционного путча в Берлине.

В чьих руках сегодня молния?

Задача писателя в наши дни — своевременно реагировать на события, широко обрисовывать истинное положение вещей. Писатели должны возвестить народам, что прошло то время, когда массы были лишь покорными и беззащитными жертвами поджигателей войны. Теперь народы обладают силой; они сильны, как тучи, буря и молния! И, если надо, эта буря, эта молния раз и навсегда покончит с врагами мира. Да, сейчас поджигатели войны не смогут метать гром и молнию: народы этого не допустят.

351

Так пусть же дрожат подстрекатели войны перед нашей мощью! Пусть силы тьмы и циничного уничтожения ненавидят и боятся нас! Их ненависть нам не страшна, мы охотно приемлем ее как плату за то, чтобы наконец, наконец-то сохранить нашу смену, новое поколение молодежи, от гигантского бесчеловечного уничтожения.

1949