Иоганнес р. Бехер. О великих принципах нашей литературы

В последние годы в нашей литературе произошло нечто чрезвычайно важное. Это «чрезвычайно важное» можно было бы обозначить как процесс очеловечивания, примеры которого мы встречаем в целом ряде произведений. Наша литература стремится отбросить все схематичное и в единстве гуманистического с народным, свободолюбивого с отечественным сделать зримыми начала подлинно национальной немецкой народной литературы, начала возрождения немецкой литературы.

Такое развитие находится в полном соответствии с политической необходимостью, охарактеризованной на VII Конгрессе Коминтерна в докладе товарища Димитрова и отвечающей принципам движения Народного фронта.

Часть левой литературы перед захватом власти Гитлером пребывала в состоянии экспериментаторства и авангардистской замкнутости, да и рабочей литературе едва ли удалось выразить в волнующих своей человечностью образах, воодушевляющим, захватывающим языком социальные и национальные интересы немецкого народа и тем самым стать поборницей немецкой свободной литературы. «Каждое литературное произведение было насквозь пронизано тенденцией... Но я думаю, что тенденция должна сама по себе вытекать из обстановки и действия, ее не следует особо подчеркивать...» (Энгельс)¹.

Преодоление подобных явлений распада и изоляции осуществляется теперь в тяжелейших обстоятельствах эмиграции. Суровый и горький урок, который эмиграция преподает также и литературе, укрепил реалистические черты в творчестве свободомыслящих немецких писателей. Если Альфред Дёблин в докладе в Союзе защиты немецких писателей в Париже требует очеловечивания нашей литературы и при этом ссылается на Максима Горького, великого человеческого писателя, то это следует понимать как признак того, что реализм становится преобладающим направлением для писателей, входящих в Народный фронт.

Это наступление реализма разворачивается не равномерно и часто противоречиво. Различные географические регионы, в которых теперь оказались немецкие писатели, — причем сами эти регионы являют собой различные стадии развития классовой борьбы — представляют сложную, богатую оттенками картину движения нашей литературы.

В самой Германии, помимо нелегальных литературных публи-

¹ Первая часть цитаты по смыслу близка фразе из работы Ф. Энгельса «Революция и контрреволюция в Германии». — См.: К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения, т. 8, с. 16. Вторая часть цитаты из «Письма к Минне Каутской» от 26 ноября 1885 г. Ibid., т. 36, с. 333.

326

каций, открыто существует литература, которая в многообразных, тщательно скрытых формах высказывает свои протест против господствующего режима. В сознании многих писателей живет мысль о социально-критических произведениях, в которых отразится жизнь в третьем рейхе и которые при первой же возможности будут написаны. Глубочайшие, в высшей степени правдивые картины самых черных дней немецкого позора придут к нам оттуда.

Те, часто почти стенографически зафиксированные картины боев, что донесли до нас наши героические писатели в рассказах об Интернациональных бригадах и батальонах, представляют собой очевидное обогащение нашей литературы. Немецкая героическая песнь, пропетая нашими поэтами и звучащая на фронтах Испании, предвещает и скорый расцвет могучей немецкой литературы.

Для тех же писателей, что разбросаны по другим странам, предоставляется возможность собрать богатый интернациональный опыт и именно в сопоставлении с иноязычными литературами перепроверить и закрепить подлинно национальный характер своей литературы. До сих пор лишь слегка затронутая нами тема немцев за пределами Германии может быть раскрыта как раз с этой позиции.

Живущие в СССР писатели находятся в несравненно более благоприятном положении не только в смысле материального обеспечения. Строительство социализма и очеловечивание общественных отношений наилучшим образом поддерживают все реалистические устремления; социалистический реализм является самым верным выражением нового, универсального и гармоничного человека. [...] Заботу о человеке художник должен воплотить и в самом произведении, придавая черты заботливости и любви своим образам, наполняя их всем пламенем своей страсти. Героическое и сверхчеловеческое писатель видит собственными глазами как нечто живое, зримое, становящееся все более человеческим, все более типичным для человека; повсеместные успехи способствуют тому, чтобы побудить и художника постоянно превосходить самого себя, постоянно подниматься над самим собой, создавая значительные произведения. Решение социальных и национальных проблем, прогресс в разных областях науки, особенно в осмыслении истории, предоставляют литераторам, нашедшим в СССР убежище, массу живого материала для изучения, причем материала в виде окружающей действительности, в которой писатель, не будучи навязчиво поучаемым, неизменно ощущает себя в омолаживающем процессе учения.

Не случайно, что процесс нового открытия культурного наследия начался именно в СССР, что в СССР это наследие самым основательным образом изучается и самым заботливым образом сохраняется. Уже один этот факт опровергает мнение, будто мы «единственно» могли бы помочь выявить и обработать

327

классический материал, применимый в антифашистской борьбе. Художника оценивают не только по тому, на какую сторону он встает по своим политическим убеждениям, но и по тому, насколько последовательно он как создатель человеческих образов оказывает сопротивление античеловеческим, варварским тенденциям своего времени. Эта до известной степени «вторая сторона» художника, которую вульгарный марксизм игнорирует настолько, что уничтожается всякая художественность, заслуживает при анализе нашей литературы особого внимания. И поэтому Дьёрдь Лукач прав, когда он говорит: «Классики дают нам масштаб и образец того, как богато и глубоко может быть воплощена богатая и глубокая человечность. Многие из наших современников, находясь в плену варварских предрассудков империалистического периода, почти утратили всякий масштаб истинного изображения человека. Они принимают нагромождение излишних, незначительных деталей за жизненную правду, а абстрактный схематизм за типизирующую квинтэссенцию действительности. Выдающееся прогрессивное и воспитательное воздействие таких писателей, как Горький и Роллан, Томас и Генрих Манн, состоит именно в том, что во всех своих произведениях по этому ключевому вопросу литературы они боролись против античеловеческих и антихудожественных тенденций своего времени, что в их творчестве еще веет великий живой освободительный дух классического периода». Вряд ли стоит говорить о том, что возвращение к жизни, освоение наследия не имеет ничего общего с пугалом эклектического академизма.

Нельзя обойти молчанием и тот факт, что отсутствие ведущей критики в наших газетах и журналах не способствует реалистическому росту нашей литературы. Мы слишком слабо противостоим той поверхностной хвалебной критике, какую можно встретить повсюду. Само собой разумеется, и речи нет о том, что литературный метод может быть надменно предписан сверху или даже введен под угрозой. Ни за кем не может быть признано право на положение литературного бога. Как раз в литературе фактор убеждения является решающим; литературный метод оправдывает и утверждает себя, как и прежде, в свободном соревновании достижений. Реализм по самому своему существу совершенно демократичен. Менее всех других методов он позволяет делать из себя пропись для эпигонов. Такой школы он не создает, и даже Максим Горький не будет иметь подражателей в дурном, поверхностном, формалистическом смысле этого слова. Реализм — это всегда нечто иное, чем единообразие. Поскольку он отражает жизнь самым верным образом, у него нет иных границ, нежели беспредельные границы самой жизни. Но «в литературе всякий ценен не сам по себе, а лишь в своем взаимоотношении с целым»¹. Более чем досадно, если критическая

¹ К. Марке, Ф. Энгельс. Сочинения, т. 1, с. 477.

328

статья несет в себе лишь передачу содержания и дружескую улыбку критика и не представляет мужественной, принципиальной позиции, с которой писатель виден в своем отношении к целому. «Сплошной панегирик и расшаркивание»¹, практикуемые из боязни или из-за невежества, не принесут нам никакой пользы. При всем этом в трех журналах немецких писателей — «Мас унд верт», «Ворт», «Интернационале литератур. Дойче блеттер» — нашлось бы достаточно места, чтобы дать слово воспитывающей, реалистической критике.

Мы хотим достичь великой цели. И в том, чего мы хотим, мы не уступим ни одному периоду истории немецкой литературы. Мы убеждены, что лучшим из нас удастся «полное слияние большой идейной глубины, осознанного исторического содержания... с шекспировской живостью и богатством действия... Но дальнейший шаг вперед, который следовало бы сделать, заключается в том, чтобы эти мотивы более живо, активно и, так сказать, стихийно выдвигались на первый план ходом самого действия...» (Энгельс. Письмо Лассалю)². Именно самобытность, реалистичность делают политическое естественным, таким, в чем это политическое не ограничивается лишь частью жизни, но всесторонне охватывает целостный могучий жизненный процесс, всего человека. Только благодаря высокому «классическому пониманию» литературы мы сможем утвердить свое право стать впредь подлинными представителями великих свободолюбивых традиций. «Классическая» задача, которую нам предстоит решить, состоит в достижении народности классиков, в создании таких народных образов, примеры которых во множестве дает классическая литература. И тогда созданные нами образы станут для масс, порабощенных фашизмом, образцом народного подъема. Лишь предъявляя к нашим писателям высшие требования, мы сможем быть на уровне нашей эпохи. Так не будем же приуменьшать своего предназначения! Мы призваны стать эпохальными выразителями немецкого страдания и немецкого величия.

Человеческое слово утрачивает при фашизме всякое истинное содержание. Им манипулируют самым безответственным образом. Оно служит единственно для легкого распространения лжи и обмана и для их оправдания. Конечно, эти извратители смысла и словесные крючкотворы извергают из себя речеподобные звуки, но что им за дело до уже произнесенного; то же, что они еще собираются сообщить, будет по меньшей мере столь же шумно возвещать о противоположном всему объявленному ранее. Высказанное — это только маска, за которой скрывается нечто совершенно иное, «невыразимое». Создается мистическая словесная мишура, слова переиначиваются и выворачиваются, становятся кулисой черной биржи. Фраза искусно затемняется, так что и

¹ Ibid., с. 477.

² К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения, т. 29, с. 492.

329

через малейшую щель не может пробиться светлая искорка правды.

Фашистскому расхищению и оглуплению языка мы противопоставляем очищение и обогащение его. Казарменным командам и жаргону убийц мы противопоставляем свободное человеческое слово. Мы неуклонно придерживаемся смысла и значения слова и призвания языка соединять людей. Мы не стесняемся связывать себя словом, мы стоим за то, что мы говорим, мы за то, чтобы слово и дело были неразрывны; «Слово — истинный завет» — вот наш лозунг. Мы разоблачим затхлое колдовство фашистских тайн. На нашей стороне сознание, свет, ясность, тогда как фашисты изгоняют мысль, нагнетают опасную мглу. Неверию фашистов в обновление немецкой литературы, их стремлению уничтожить все поэтическое, поскольку оно призвано высказать «истинное содержание человеческого сердца», противостоим мы, в труднейших условиях эмиграции выступающие сторонниками той высшей концепции литературы, которая создана великими гениями человечества. Честь, сознание силы и достоинство литературы стоят на нашей стороне.

Немецким антифашистским писателям принадлежит заслуженно выдающееся место в сфере интернациональной литературы, ведь именно они своим истинно немецким боевым словом сумели встретить варварский гитлеровский фашизм, презирая непосредственную опасность, всемерно поддерживая те силы сопротивления, которые сплачиваются внутри Германии, в гуще немецкого народа. Но гитлеровский фашизм — это главный поджигатель войны в мире. Таким образом, антифашистская литература Германии, даже тогда, когда об этом обстоятельстве особо не говорится, выдвинута как передовая линия боевой литературы против войны, а внутри фашистского военного лагеря она звучит как призыв к миру между народами.

Эти великие принципы должны быть всегда на виду в нашей литературе и должны соблюдаться в организационной работе, которую предстоит наладить. От этих великих принципов исходит объединяющая нас сила, преодолевающая всякое разобщение. Они должны определять и наше товарищеское отношение друг к другу. Некритичная похвальба противоречит духу этих великих принципов. Чрезмерная заносчивость одних может лишь повредить целому. «Ибо победа никогда не бывает делом одиночек. В час торжественного звона колоколов называют победителем того, в чьих руках соединились победы неисчислимых других. И кто дерзнет сказать, не один ли из тех многих, кого никто не знает, бросил на весы ту самую крупицу, что заставила одну чашу весов перевесить другую и тем самым засвидетельствовать удачу?»

1938