Ультра (Манифест молодых писателей)

Мы, нижеподписавшиеся, молоды. Мы начинаем свой творческий путь, мы верим в себя и в то, что будущее принадлежит нам. Поэтому мы считаем нужным заявить о своем стремлении к новому искусству, которое сменило бы последнее достижение словесности — так называемую литературу двадцатого века. Мы требуем кроме того, чтобы нас заметила пресса.

Почитая то, что сделали крупнейшие представители литературы нового века, мы предполагаем пойти дальше их — первенцев

236

нового искусства. Мы заявляем, что нужен ультраизм, и зовем к сотрудничеству всех молодых испанских писателей.

Литература наша должна обновиться, она должна превзойти самое себя, как будто бы превзошла себя наша научная и политическая мысль. От литературы — к ультралитературе!

Слово «ультра» станет нашим лозунгом, а наш символ веры вместит все тенденции, лишь бы они стремились к новому. Пусть позже эти тенденции сформируются и определятся, они могут даже размежеваться. Для нас пока важно одно: призвать к обновлению и сообщить об основании журнала, который так и будет называться — «Ультра» и печатать станет только новое.

Молодые писатели, выйдем на волю и заявим твердо, что мы хотим превзойти наших предшественников!

Хавьер Боведа Сесар А. Комет Гильермо де Торре Фернандо Иглесиас Педро Иглесиас Кабальеро Педро Гарфиас X. Ривас Панедас X. де Арока

1919

Гильермо де торре. Ультраманифесты Эстетика ультраячества

1.

Я сам

Ты сам

Он сам

Так, отринув множественное число, станем читать молитву Ячества.

Единственные

Невписанные

Неповторимые

А главное — упорно держащиеся за свое «Я», которому нет и не будет равных.

Тщеславие, скажете вы? Ницшеанство?

НЕТ

Поклонение самому себе? Антропоцентризм?

Быть может.

И твердая, убеждающая вера в гордыню, которая призвана осветить и оплодотворить путь молодого и творческого ячества

2. Я

сам себе причина

сам себе критик

237

сам себе предел

На пороге славных деяний, которыми чреват ультраизм, я утверждаю высоту и незаменимость ЯЧЕСТВА которое было и будет первой из духовных добродетелей новатора и бунтаря.

Тем самым я выправляю уклонения и ошибки некоторых глашатаев авангарда — скажем, Альбера Глеза в его размышлениях «Du cubisme et des moyens de le comprendre»¹, — которые хотят объединить разрозненные, но родственные дерзания и потому ратуют за коллективное искусство, исключающее личность.

Нет! Будем строить многоличностное искусство, обращенное ко всем и вбирающее в себя мощь всех витков современности, но сохраним и возвеличим долю каждого творческого «Я»! Зачем пренебрегать светоносной силой неповторимых, мятежных дарований, которая лишь увеличит энергию могучего культа собственной личности?

Тайна умозрительных открытий, ключ к ним и к свежим эстетическим мерилам, порожденным лучшими умами, — в предельном возвеличении единственной, исключительной личности; в рождении, росте и вызревании именно этого Я, запечатленного славной печатью неповторимости и неотторжимости. Оборвав пуповину былых «влияний» и влекущих вспять реминисценций, должен родиться ТЫ САМ, несущий весть другому.

Мы похожи друг на друга, мы близки, темпераменты наши кровно связаны, но сквозь единство это незаметно проходит черта, разделяющая личные, неповторимые оттенки заведомо свободной мысли.

Ячество! Торжество «Ego» над аморфной пошлостью уравниловки. «Ego», живущего в могучем ритме духовного избранничества.

3. Ячество — высший синтез всех родственных течений, которые наперебой пытаются овладеть доблестным бастионом духовного авангарда.

Потому осознающая себя, исполненная жизни личность больше всего на свете хочет одного: самобытности.

Нам особенно близок герой, который мучительно тщится разгадать тайну собственного Я. Так, Пер Гюнт у Ибсена, остановившийся в сомнении, как герой сказки, перед загадками Великой Кривой, хочет выведать у этого египетского сфинкса тайну своего «я», растворившегося и распавшегося, пока он, словно во сне, бродил по жизни кривыми путями.

Могучий Уолт Уитмен, вобравший в себя и возвестивший миру биение толп, славит в «Песне самому себе» неповторимые доблести своего громоподобного Я, умножившего то, что дано

¹ «О кубизме и как его понять» (франц.).

238

ему при рождении, и с дивной легкостью выражающего себя в космических частицах.

Мне кажется, своеобычность — не в том, чтобы высветить видимым светом новые горизонты прекрасного. Она — внутри нас, когда проясняется наш бодрствующий разум, мы порождаем ее непроизвольно и внеразумно Ее приуготовляют долгие размышления, словно в сознании нашем творят свое тайное дело железы внутренней секреции. И выйдя наружу, своеобычность творит новые структуры, ставит небывалые цели, пролагает нехоженые, невиданные пути сквозь мглу запредельных просторов.

4. Но как определить и очертить, чем ценны, чем неповторимы, неотъемлемы и врожденны самовыражения художника или писателя-новатора? Как различит он драгоценный камень самобытности среди свойств и дарований, которые есть у него, но не у него одного?

А вот как, друзья мои! Озирайтесь вокруг, глядите сквозь косную толпу, прикладывайте ухо к бесстрастным сердцам и непроницаемым лбам. Вы услышите глухой ропот непонимания или предвзятого презренья к тому, что мы творим. Но вот кто-то протянет руку, вытянет палец, ткнет в какую-то фразу и предъявит нам конкретный упрек.

Тогда, минуя обиду, радуйтесь странной радостью и кричите: вот оно, ваше и только ваше «я»! Палец невежды, движимый злобой или пошлостью, сурово карает мою фразу и тем высвечивает ее и обнаруживает ту самую особенность, то еще небывалое, что отличает именно меня и, преломляясь в сознании рядового читателя, вызывает его невысказанное негодование. «Се que le public te reproche, cultive-le, c'est toi» ¹, — мудро советует нам Жан Кокто в «Петухе и Арлекине», молитвеннике авангардиста. Кокто дает нам мерило нашей самобытности, — ведь ей ни за что не пробиться сквозь шкуру заурядного человека. И впрямь, читатель наш, слушатель или зритель — над книгой стихов, в концерте, в театре — непременно проявит недовольство всем, что не впишется в принятые нормы, в дурацкие условности и прочные привычки. Следя за его круглой физиономией, мы обнаружим то, что у нас самобытно, — оно выйдет за рамки его понимания...

Ты нетерпеливо перебил меня, мой почтенный читатель. Нет, в этом откровенном признании я не играю парадоксами; я ни в малой мере не смеюсь над твоим сословием и не желаю ему зла. Ненависть тупицы и равнодушие литератора всегда обрамляют у нас чертой молчания и презрения неповторимые и самобытные сокровища, которые несут стране посланцы новых поколений. Так случилось и с нами, ультраистами, когда мы, порвав пуповину, дерзновенно возвестили о себе.

5. Мучительно ощущение одиночества и несвободы, когда ты страдаешь от избытка своеобычности. Но в то же время как

¹ Взрасти то, чем тебя попрекает читатель, ибо это — ты (франц.).

239

прекрасно, что ты вознесен над окружающей заурядностью, чужд ей и непонятен! Только вера в свою высоту, только избранность, только упоение своим «я» поддержит нас в благородном и тяжком одиночестве. Только они помогут нам бесстрастно глядеть, как скопища паясничающих павианов, перепевая старомодные пошлости, красуются на низкопробных выставках псевдолитературы, тогда как мы обречены на одиночество и безвестность. А все же теперь и у нас, порождающих пламенную поэзию будущего, есть свои радости, и будут еще!

6. Так примемся же, братья мои и поэты, исповедовать единственную религию ячества! Доведем до предела наши особенности и возможности, вознесем их над серостью, царящей вокруг, выйдем за пределы заурядности.

Провозгласим же ЯЧЕСТВО — вершину, куда стремятся все пути авангарда! Сольем воедино наши голоса! Пусть наш вещий клич прорвет нетронутую пелену небес.