Харри мартинсон. Модернизм

Модернизм есть понятие неопределенное и может обозначать все, что угодно.

Личные определения поэтому необходимы. Мой модернизм является враждебным культуре. Он не стремится быть асоциальным. но по природе своей таковым является. Модернизм (я имею в виду весь его путь от Гомера до Ли Мастерса) был и остается асоциальным. Он не имеет, строго говоря, никакой другой задачи, как быть абсолютно и естественно мятежным, -и не способен поэтому встроиться ни в какую-либо бюрократическую мечту о счастье, ни в организованную реакцией черную магию. Модернизм естественным образом (а не как результат программы) возникает из условий жизни, он есть серия субъективных влюбленностей и поворотов ненависти. Динамично иррациональный, он упрямо охватывает весь мир. Его образ мира — движение, а не бесплодное созерцание. Созерцательная жизнь считает, что она имеет точку опоры и может перевернуть мир. Движение же, хохоча и приплясывая, проносится мимо, творит, являясь объектом всеобщего обозрения, — и рождается нечто.

Созерцатель от культуры, который бежит от хаоса и живет воображаемой жизнью собственной прозрачности, на самом деле произрастает из хаоса, пустившего глубокие корни в нем самом, как и во всяком движении, в жизни, окружающей нас. Человеческое «я» постового еще не есть сам полицейский. Раньше постовой в нем всегда брал верх, он боялся собственного хаоса, запутывался и заключал себя под стражу сотни раз в день. Теперь же он более человек, нежели цивилизованный полицейский, и прекрасно справляется с обязанностями. Человек в нем значит больше, чем его культура, его цивилизация. Без тех иррациональных моментов, которые заключены в нем, он был бы

420

просто рациональным роботом, самозабвенным ничем. Теперь же он иррационален в себе самом и знает, что он живет, что он человек. Человек — это симфония иррационального, из его иррациональной сущности произрастает его гуманизм, его величие и ею низость, его радость и печаль. Абсолютно рационален лишь зверь.

С тех пор как больше нет основания разграничивать культуру и цивилизацию, ибо они, как два противоборствующих химических элемента, в конце концов смешались с помощью невидимой связующей формулы — нового человеческого субъективизма, — не имеет смысла далее ломать копья за культуру, понятие которой становится с каждым днем все более и более спорным.

Та культура, которую можно найти в библиотеках и церкви, на пирах и весеннем празднике в Скансене, есть не что иное, как пережитки диктаторства, культовые реликвии, но поскольку они более не влияют на происходящее в мире, то лишились своего права суда и перестали быть нормой. Синтез культуры есть ложь (хотя и привлекательная более чем когда-либо). Ложь, происходящая от слишком большой убежденности, ложь во всех благих намерениях.

После Версаля индустриализм подтолкнул европейскую культуру к грубой цивилизации. Новая жизнь. Европы — это движение, состоящее из перерывов цивилизации.

То, что модернизм до сих пор не был признан массами («широкой общественностью»), как указывает в своей статье о четырех модернистах в «Дагенс нюхетер» Стен Селяндер, доказывает лишь то, что массы не отдают себе отчета в мятежном складе своего ума.

Модернизм произошел из цивилизованных движений масс. Но массы, «широкая общественность», с выдуманной верой в самих себя, отвергают его. Это в порядке вещей. Модернизм не фактор мирового значения; если бы он был им, то перестал бы быть модернизмом. Модернизм есть нечто своеобразное, особенное, то, что уживается в каждом человеке наряду с новым видением. Модернизм представляет собой постоянно меняющееся иррациональное: пылающий огонь в человеческой груди. Он может стать будничным, застояться, надоесть самому себе, но никогда не пойдет по старым следам. Ибо настоящий модернизм возводится на предпосылках и мечтах о желаемой жизни вне зависимости от норм культуры и цивилизации или вырастает из борьбы с ними. Настоящий модернизм человечен, как человечен его смех, его детский плач и его страсть. Его основа — пылающий огонь, и он переживет все времена.

1931