§ 4. Правовая природа традиции

Когда говорится о вещном договоре, имеется в виду лишь то, что он

приводит (неважно, самостоятельно или в совокупности с иными

элементами сложного состава) к вещному, а не обязательственному,

эффекту1. Именно такой смысл вкладывал в данное понятие и сам

Савиньи, впервые предложивший и обосновавший категорию вещных

договоров (dingliche Vertrage), противопоставив их договорам

обязательственным2. Понимаемая таким образом, категория вещного

договора вовсе не противоречит ни идее функциональной генетической

связи, которая существует между обязательственной сделкой

и традицией, обусловливая транслятивный эффект последней3 ,

ни тому бесспорному положению, что обязательственный договор

«имплицитно» содержит в себе волю сторон перенести на основании

него право собственности и оправдывает переход такового4. Все это

имеет отношение к понятию каузы традиции (iusta causa traditionis)

и не исключает ее квалификацию как вещной сделки.

С другой стороны, искусственным представляется возражение,

что «в догматической конструкции “вещный договор” необоснованно

сливаются понятия сделки и правоотношения, ею порожденного,

ибо сам по себе юридический факт вещным или обязательственным

быть не может»5. В действительности никакого слияния

здесь не происходит, и идея отождествления юридического факта с

юридическим отношением никому бы не пришла в голову, если бы

ее не стал развивать сам автор цитированного замечания, рассуждая

о необходимости разграничивать и без того несопоставимые понятия

договора и правоотношения и ссылаясь в качестве доказательства

на относительность и срочность связи сторон договора, не харак

1

Не исключается, однако, что наряду с вещным он может иметь и обязательственный

эффект, будучи направленным, например, на прекращение обязательства.

2 См.: Savigny F. C. Op. cit. Bd III. § 140. S. 313. Это имеет в виду и М. И. Брагинский,

когда называет вещным реальный договор дарения (см.: Брагинский М. И., Витрянский

В. В. Указ. соч. С. 225–227). В этом же смысле: Бекленищева И. В. Указ. соч.

С. 17 сл.

3 См.: Vacca L. Usucapione (diritto romano) // Enciclopedia del Diritto. T. XLV. S. l.

(ma Milano), 1992. P. 1103 s.

4 См.: Zimmermann R. The Law of Obligations. Roman Foundations of the Civilian Tradition.

Cape Town, 1992. P. 240.

5

Синицын С. А. Указ. соч. С. 9. Этот контрдовод цитируется также в упомянутом

учебнике гражданского права МГУ (с. 51) и лишь поэтому заслуживает специального

рассмотрения.

Глава I. Чистое волеизъявление, предоставление и их недействительность

терные для вещных отношений1. Напрасно и опасение Е. А. Суханова,

что введение в научный оборот «конструкции “вещной сделки”…

привело бы к неизбежному смешению вещных и обязательственных

прав, противоречащему основным принципам отечественного правопорядка

»2. Как раз напротив, данная категория, если ее понимать

в установленном выше собственном смысле, послужила бы четкому

разграничению вещного и обязательственного эффекта договора,

а также самих оснований возникновения вещных и обязательственных

прав, способствуя противостоянию все более нарастающей

угрозе девальвации этого классического деления в отечественном

правоведении.

На очевидном недоразумении покоится и приведенное выше

возражение о неспособности традиции, совершенной по договору,

не направленному на отчуждение имущества, породить вещный эффект.

Его автор не учитывает (отождествляя, возможно, понятия

вещного эффекта и перехода права собственности) такое несомненно

вещное последствие передачи, как переход титульного владения,

сопровождающийся предоставлением новому владельцу вещноправовой

защиты против любых нарушений его владения, в том числе

и со стороны собственника (ст. 305 ГК).

1 См.: Синицын С. А. Указ. соч. С. 10. Примерно в этом же ключе рассуждает

В. В. Бердников. Характерной чертой распорядительных сделок, к числу которых

относится и традиция, пишет он, является «возможность непосредственно изменить

имущественно-правовое положение лица, что условно именуется транспортной

функцией. Разумеется, при самой процедуре переноса какого-либо субъективного

права, совершаемой лицом посредством распорядительной сделки, еще не возникает

вещного правоотношения, в противном случае пришлось бы признать существование

последнего между двумя лицами, что противоречило бы сути абсолютных правоотношений.

Вещный эффект появляется только как последствие совершения распорядительной

сделки, окончательное свидетельство результата ее действия. Строго говоря,

распорядительная сделка делает возможным возникновение у лица определенного

субъективного права (в ряде случаев одновременно с принятием имущества (завладения

им)), но сама по себе характеризуется только совершением конкретного действия

по переносу такого права, и поэтому вряд ли ее можно наделять вещным свойством»

(Бердников В. В. Указ. соч. // Законодательство. 2002. № 2. С. 18 сл.). Конечный вывод,

однако, вовсе не вытекает из предшествующих ему рассуждений, с которыми,

конечно, трудно спорить ввиду общеизвестности содержащихся в них положений.

К тому же явно отвлеченным от реальности выглядит представление автора о «процедуре

переноса права» как некотором растянутом во времени процессе, как если бы

речь шла о перенесении из одного места в другое материального объекта.

2 Гражданское право / Отв. ред. Е. А. Суханов. 3-е изд. Т. II. М., 2005. С. 51.