31 Января 1958 года Ширдевана вывели из политбюро и секретариата цк. Через

несколько дней всю «оппортунистическую фракционную группу» — Ширдевана, Эльснера,

Вольвебера и Зельбмана — вывели из ЦК. Единомышленник Ширдевана Герхард Циллер

покончил с собой. Эта кадровая операция в газетах именовалась «разоблачением

оппортунистической группы». Ширдевана исключили из партии за то, что он «искажал

роль партии в рабоче-крестьянском государстве» и «недооценивал вражескую

подрывную деятельность». Заодно Ульбрихт избавился от старого коммуниста Фреда

Эльснера. В нацистские времена он эмигрировал в Советский Союз, работал в

немецкой редакции московского радио. Его не только вывели из политбюро, но и

сняли с поста заместителя председателя правительства.

После пленума решили вычистить «провокационные элементы» из партии. Профессора

Вольфганга Хариша арестовали 29 ноября 1956 года, руководителя издательства «Ауфбау»

Вальтера Янку — 6 декабря.

К чему стремились оппоненты Ульбрихта? Они хотели социализма с человеческим

лицом, как сказали бы позже. Карл Ширдеван и его единомышленники были искренними

коммунистами. Они желали большего демократизма в партии, считали, что социализм

будет легче построить, если снизить уровень противостояния с Западной Германией.

Возможно ли это было? Трудно однозначно ответить на этот вопрос. События 1989

года, когда рухнула ГДР, показали, что коммунистическая система была обречена с

самого начала. Более мягкий, либеральный стиль руководства едва ли бы превратил

ГДР в процветающее государство. Но это улучшило бы жизнь в Восточной Германии,

смягчило бы напряженность холодной войны. И не появилась бы Берлинская стена в

1961 Году.

Вторым человеком в партии стал Эрих Хонеккер.

Эрих Хонеккер в четырнадцать лет вступил в Коммунистический союз молодежи. Когда

ему исполнилось восемнадцать, в 1930 году его отправили в СССР учиться в

Ленинской школе. Он руководил земельными организациями коммунистической молодежи

до прихода Гитлера. В декабре 1935 года он попал в гестапо, прокурор требовал

его расстрелять. Имперский суд приговорил к десяти годам заключения. Хонеккер

провел в заключении девять лет. Его освободила Красная армия. Он окончил Высшую

комсомольскую школу в Москве и возглавлял Союз свободной немецкой молодежи, пока

Ульбрихт не забрал его в ЦК партии.

В этой операции Ульбрихту помог ловкий Эрих Мильке, заместитель министра

госбезопасности. Он мечтал избавиться от Эрнста Вольвебера, чтобы занять его

место.

Первым органом госбезопасности в Восточной Германии был так называемый «пятый

комиссариат» (К-5) внутри народной полиции, прообраз политической полиции.

Службу государственной безопасности формировали советники из СССР. 7 октября

1949 Года появилась Германская Демократическая Республика. 8 февраля 1950 года

образовали министерство государственной безопасности — по образу и подобию

советских карательных органов. В 1952 году сотрудники МГБ получили воинские

звания, как и в СССР.

После берлинского восстания 1953 года Ульбрихт сменил министра госбезопасности.

Ульбрихт уже тогда обратил внимание на заместителя министра Эриха Мильке,

который демонстрировал безграничную верность генеральному секретарю.

— С Мильке я впервые столкнулся в пятьдесят третьем, — рассказывал мне один из

руководителей представительства КГБ при МГБ ГДР Виталий Геннадиевич Чернявский.

— Это хитрый и коварный человек с мышлением типичного великогерманского

националиста. Он с трудом скрывал свою неприязнь к русским — и чем дальше, тем

больше. Мне он сразу был несимпатичен. Впрочем, и он мне отвечал тем же.

По совету Москвы новым руководителем госбезопасности назначили не Мильке, а

старого коммуниста Эрнста Вольвебера. Он имел кличку «красный матрос», потому

что участвовал в восстании матросов в Киле в 1918 году. В 1921 году вступил в

компартию Германии. Он был депутатом прусского ландтага, руководил подпольной

разведывательной и контрразведывательной структурой компартии. После прихода

нацистов к власти эмигрировал. По заданию советской военной разведки занимался в

Европе диверсиями против немецкого флота.

Министр Вольвебер был мрачен, и его испуганно сторонились. На приемах в

советском посольстве он выпивал три больших фужера «Столичной», закуривал сигару

и только после этого вступал в беседы. Впрочем, Эрих Мильке достиг вожделенной

цели — стал министром госбезопасности. Он провернул ловкую интригу.

Карл Ширдеван дружил с одним профессором, с которым они в нацистские годы вместе

сидели в концлагере Заксенхаузен. Этот же профессор поддерживал добрые отношения

с западногерманским политиком, которого Ульбрихт считал английским шпионом.

Мильке доложил руководителю партии, что Ширдеван через профессора выдает

секретные сведения британской разведке, а министр Вольвебер его покрывает.

«Интрига, затеянная Мильке против Вольвебера, — вспоминал Маркус Вольф, —

сомкнулась с амбициями Эриха Хонеккера, восхождению которого препятствовал

Ширдеван. Нашептывания обоих воздействовали на Ульбрихта, отличавшегося

хронической подозрительностью. Ширдеван и Вольвебер были соседями, но, насколько

мне известно, никогда не поддерживали близких отношений».

Министра Вольвебера за «фракционную деятельность» вывели из ЦК, лишили мандата

депутата Народной палаты и отправили на пенсию. Советское руководство за своего

бывшего разведчика не вступилось. Министром госбезопасности стал Эрих Мильке. Он

будет занимать этот пост до конца существования Германской Демократической

Республики.

Столичный житель Ульбрихт считал Хрущева деревенщиной, который не понимает

потребностей большого города. Холодный, контролирующий себя Ульбрихт был

шокирован непредсказуемостью Хрущева и его эмоциональными всплесками. Хрущева же

раздражала агрессивная, напористая манера Ульбрихта, который постоянно требовал

от него помощи. Но в конце концов он оценил приверженность Ульбрихта общему делу.

Политическая судьба Вальтера Ульбрихта складывалась в ожесточенной борьбе,

поэтому он привык к тому, что люди вокруг него с ним не согласны, но это не

имеет значения — он должен добиваться своего любой ценой. И он давил на Хрущева,

требуя во что бы то ни стало решить берлинскую проблему.

Ульбрихт первым публично занял жесткую позицию в надежде подтолкнуть Хрущева. В

речи, произнесенной в октябре 1958 года и опубликованной в главной партийной

газете «Нойес Дойчланд», он сказал:

— Берлин находится на территории ГДР… Западные державы разрушили юридические

основания для своего присутствия в Берлине; больше у них нет ни законных, ни

моральных, ни политических оснований для продолжения оккупации Западного Берлина.

Хрущев не мог до бесконечности уклоняться. Он занялся Берлином с присущей ему

напористостью и энтузиазмом. Весь ноябрь 1958 года Никита Сергеевич посвятил

берлинским делам. Он дважды выступал на эту тему — 10 ноября и 26 ноября. Хрущев

утверждал, что западные державы используют Западный Берлин для агрессивных

действий против ГДР и других социалистических стран. Терпеть это невозможно.

Ситуация в Берлине, столице ГДР, должна быть нормализована.

А 27 ноября западным державам был предъявлен ультиматум: они должны подписать

мирный договор или с единой Германией, или с двумя германскими государствами и

предоставить Западному Берлину статус демилитаризованного вольного города, то

есть вывести оттуда свои войска. Хрущев дал западным державам шесть месяцев.

Если западные державы откажутся, Советский Союз в одностороннем порядке подпишет

мирный договор с ГДР и передаст ей контроль над всеми транспортными коридорами,

которые соединяют ФРГ с Западным Берлином. И даже откровенно предупредил:

— Власти ГДР не будут такими же гибкими в этих вопросах, как мы.

Это было самое неприятное для Запада.

Военный персонал четырех держав имел полную свободу передвижения во всех четырех

секторах Большого Берлина. Советский Союз был обязан обеспечить доступ западным

державам в Берлин, где находились их воинские контингенты. В Центре воздушной

безопасности в Западном Берлине дежурил советский представитель, которого

союзники информировали о своих полетах через советскую зону. Машины и поезда

союзников, следовавшие в Западный Берлин через территорию Восточной Германии,

проверялись советскими офицерами, а не пограничниками ГДР. Западные державы

хотели сохранить свободный доступ к Западному Берлину и не собирались показывать

свои документы пограничникам ГДР, которую они не признавали.

Идеи Хрущева оказались неожиданностью для братских стран и для самой ГДР.

Восточногерманского посла в Москве Йоханнеса Кёнига 10 ноября, за несколько

часов до первой речи Хрущева, предупредил заведующий 3-м европейским отделом

Иван Иванович Ильичев:

— Слушайте выступление повнимательнее, будут важные заявления по германскому

вопросу.

Хрущеву нравилась эта простая схема: оккупационный режим отменяется, западные

войска выводятся, Западный Берлин оказывается во власти ГДР. Ульбрихт не выразил

особой радости. Он хотел не свободный город под боком, а полный контроль над

всем Берлином. Идея Хрущева была компромиссом между требованием Ульбрихта

получить весь Берлин и нежеланием Москвы устраивать опасный скандал с Западом.

Впрочем, Хрущев был уверен в себе и своих возможностях. Он говорил членам

Президиума ЦК:

— Войны не будет. Пять лет назад соотношение сил было иным, тогда у нас не было

водородной бомбы, мы не могли достичь территории США. Теперь Америка стала ближе,

наши ракеты могут нанести прямой удар.

Разумеется, никто в Президиуме ЦК не возразил Хрущеву. Только когда Никиту

Сергеевича отправили в отставку, Громыко поделился с помощниками:

— Войска западных держав были введены в Западный Берлин в 1945 году в обмен на

вывод американских войск из Тюрингии и по договоренности сторон. Это означало,

что их выдворение из Западного Берлина в обход соглашения было бы произволом.

Товарищ Хрущев относился к ультиматумам безответственно, легкомысленно. В

результате, мягко говоря, страна попадает в неловкое положение…

Никита Сергеевич жаждал не конфликта, а победы в дипломатической схватке. Он

хотел быть в центре мировой политики, хотел, чтобы от него зависело решение

главных проблем, верил в свое дипломатическое искусство. Он считал, что захватил

Запад врасплох и тем самым обеспечил себе неплохие шансы на победу.

Хрущев хотел участвовать в переговорах с западными лидерами, в первую очередь с

американским президентом, и добиться от них важных уступок. Он отправил первого

заместителя главы правительства Анастаса Ивановича Микояна в Соединенные Штаты с

предложением провести встречу на высшем уровне по Берлину и германскому вопросу.

Единой позиции у Запада не было.

Для Соединенных Штатов Западный Берлин был уязвимым форпостом, который трудно,

но необходимо защищать. Если США не смогут защитить Западный Берлин, союзники

утратят доверие к Америке.

— На кону, — говорил Эйзенхауэр, — судьба двух миллионов свободных немцев,

которые нам верят и к которым мы не можем повернуться спиной.

А вот англичане не считали Западный Берлин таким уж важным и уж точно не были

готовы за него воевать. На эти противоречия в Москве тоже рассчитывали.

Западные страны были готовы к большим уступкам. Британский министр иностранных

дел Селвин Ллойд соглашался заменить войска западных держав в Западном Берлине

контингентом войск ООН. Государственный секретарь США Джон Фостер Даллес был

готов иметь дело с ГДР. Канцлер Аденауэр был категорически против — не собирался

уступать Хрущеву и Ульбрихту ни пяди земли. Его поддержал французский президент

Шарль де Голль, он не считал возможным уступать советскому давлению и был

главным сторонником Аденауэра во время берлинского кризиса.

Никита Сергеевич призывал Ульбрихта к терпению:

— Западникам надо дать время отойти от прежней позиции. Через год они будут

слабее, а мы сильнее. В 1961 году ГДР превзойдет ФРГ по уровню жизни. Это будет

иметь большое политическое значение. Это будет бомба для них. Американцы не

могут признать ГДР по соображениям престижа. Они нас не признавали шестнадцать

лет, а вы хотите, чтобы они вас признали через десять лет. Надо подождать.

Возник спор и об отношении к ФРГ. Громыко заметил Ульбрихту, что печать ГДР

называет ФРГ незаконным государством, что расходится с советской позицией:

— Федеративная Республика — суверенное государство. Мы ее можем критиковать за

милитаризм, но не считать суверенным государством — это вредит нашей тактике.

Ульбрихт стоял на своем:

— ГДР — законное государство, потому что оно выполнило Потсдамские соглашения, а

ФРГ — нет.

Хрущев заключил:

— Как ГДР смотрит на эти вопросы — это ваше внутреннее дело. Мы остаемся на

своих позициях. Мы не должны повторять вашу позицию. Мы установили

дипломатические отношения с двумя германскими государствами и оба считаем

суверенными.

Никита Сергеевич рассчитывал на многое, играя с Западом. Ульбрихт же опасался,

что в какой-то момент Советский Союз пожертвует ГДР ради большой сделки с

Соединенными Штатами. Холодная война ощущалась и внутри одного лагеря. Младший

партнер побаивался, что старший за его спиной сговорится с другой стороной. Этот

страх никогда не покидал руководителя ГДР.

«Ульбрихт втайне не доверял Москве, сомневался в ее верности, — вспоминал

начальник восточногерманской разведки генерал-полковник Маркус Вольф. — Ульбрихт

боялся, что Советский Союз в случае военного конфликта между немецкими «братьями»

может предоставить ГДР ее участи».

В Восточном Берлине знали, что Молотов не хотел включать ГДР в Варшавский

договор, вопрошал:

— Почему мы должны сражаться с Западом из-за ГДР?

Почему же Хрущев иначе отнесся к Восточной Германии? Почему решил ей помогать?

Он действительно верил в коммунизм. Он хотел продемонстрировать всему миру, что

ГДР, которая находится на передовой холодной войны, победит ФРГ в соревновании,

что коммунизм привлекательнее капитализма. Он видел в ГДР важнейшего участника

этого соревнования. Это определило его отношение к Восточной Германии и самому

Ульбрихту. Он верил, что мировой социализм настолько окреп, что может одержать

победу над капитализмом мирным путем.

К тому же Хрущеву приходилось доказывать всему миру, и прежде всего

социалистическим странам, что Советский Союз, а не Китай лидер соцлагеря и что

Советский Союз способен защитить всех союзников и о них позаботиться. Эта мысль

позже повлияет на его решение отправить ракеты на Кубу.

Сближение Китая и ГДР было неприятным для Москвы. Пекин и Восточный Берлин

сошлись на почве неприятия курса XX съезда, критики Сталина и концепции мирного

сосуществования. Ульбрихт и Мао Цзэдун опасались, что Хрущев проявит мягкость,

уступчивость Западу и не поддержит их усилия в борьбе за возвращение территорий.

У них были общие проблемы: враги контролировали их территории — Западный Берлин

и Тайвань. Китайцы советовались с восточными немцами, как прекратить бегство из

страны — китайцы бежали в Гонконг, находившийся под британским управлением.

Китай поставлял ГДР продовольствие.

Ульбрихту даже не надо было заходить слишком далеко в отношениях с Китаем,

потому что китайская проблема и так не отпускала Хрущева. С каждым днем это

становилось заметнее.

Канцлер ФРГ Конрад Аденауэр говорил приехавшему в Бонн французскому президенту

Шарлю де Голлю:

— Моя надежда основывается на том, что Россия будет вынуждена отвести

вооруженные силы с Запада и выставить их против красного Китая. Мое убеждение

таково, что проблема красного Китая может в один прекрасный день стать

величайшей проблемой для всего человечества. Я считаю, что нужно использовать

все способы, чтобы по возможности превратить Россию в плотину против Китая.

Запад шел на уступки. Хрущев считал, что фактор времени на его стороне, что он

выигрывает схватку с Западом.

— Смотрите, как все изменилось, — радовался Никита Сергеевич. — Они не хотели

нам руки подавать. А теперь Макмиллан приехал. Вице-президент Никсон приезжает.

Президент Эйзенхауэр перестал причинять Советскому Союзу неприятности. Джон

Фостер Даллес, самый жесткий оппонент ослабления напряженности, лежал в больнице.

И британский премьер-министр Гаролд Макмиллан, к неудовольствию бойцов холодной

войны, в феврале 1959 года съездил в Советский Союз и остался очень доволен.

Никита Сергеевич верил, что растущий ядерный арсенал поможет ему взять верх в

берлинском кризисе. Хрущев в декабре 1958 года принял решение разместить в ГДР

ракеты средней дальности. Восточных немцев в известность не поставили.

Из Новгородской области тайно перебазировали 72-ю инженерную бригаду Резерва

Верховного главнокомандующего. На вооружении бригады состояли ракеты Р-5М (по

натовской классификации СС-3). Радиус полета — тысяча двести километров, то есть

в зоне поражения были Франция, Англия и американские базы на территории Западной

Европы. Так, впервые (и за три года до Карибского кризиса) Хрущев разместил

ракеты с атомными боеголовками за пределами советской территории.

Все работы велись ночью, чтобы не заметили американские самолеты-разведчики. Но

западногерманская агентура следила за железнодорожными перевозками и получила

достаточно точную информацию о появлении советского ядерного оружия в ГДР. В мае

1959 года командующий Группой советских войск в Германии маршал Захаров доложил

Хрущеву, что ракеты готовы к боевому применению.

23 июня 1959 года бывший американский посол Аверелл Гарриман посетил Хрущева в

Сочи и обсуждал с ним берлинский вопрос. Хрущев хотел напугать Гарримана, и ему

это удалось. В журнале «Лайф» Гарриман цитировал советского руководителя:

— Ваши генералы говорят, что удержат свои позиции в Западном Берлине с помощью

силы. Это блеф. Если вы пошлете танки, они будут сожжены, не сомневайтесь в этом.

Если вы хотите войны, вы ее получите, но помните, что это будет ваша война. Наши

ракеты взлетят автоматически.

Но тут Хрущева пригласили в Соединенные Штаты. Он воспринял приглашение как

свидетельство успеха его политики. 72-ю бригаду так же тайно вывели из ГДР в

Калининградскую область. Тем более что уже началось развертывание новых ракет Р-12

с дальностью полета в две тысячи километров, что позволяло нанести удар по целям

в Западной Европе непосредственно с советской территории.

Летом 1959 года в Москву приехал тогдашний вице-президент Ричард Никсон. 24 июля

он открыл в парке Сокольники первую американскую выставку. Хрущев сам пришел на

открытие выставки. Они с Никсоном остановились в павильоне, где были выставлены

образцы кухонной техники. Здесь и состоялся знаменитый кухонный спор о

преимуществах двух систем.

Никсон пришел к выводу, что Хрущев вовсе не таков, каким он хочет казаться.

Большая ошибка считать его человеком, который способен начать войну в припадке

гнева. Когда обсуждаются серьезные вопросы, он трезв, холоден и невозмутим.

Хрущев маневрировал. То угрозы в адрес империалистов, то оливковая ветвь.

Поездка Хрущева в сентябре 1959 года в Соединенные Штаты была личным успехом

советского лидера. Двенадцать дней он путешествовал по стране, встречался с

огромным числом людей, многие встречали его восторженно, и это стало своего рода

вторым признанием Советского Союза Америкой. Похоже, Никита Сергеевич пришел к

выводу, что советскому колхознику лучше учиться у фермеров штата Айова, которые

разводят кукурузу, а не у народного академика Лысенко.

Хрущеву представили и директора ЦРУ Аллена Даллеса.

— Наверное, время от времени вам показывают мои разведывательные сводки, —

предположил Даллес.

— Я думаю, мы получаем одну и ту же информацию, — немедленно отреагировал Хрущев.

— И вероятно, от одних и тех же людей.

— Стоит объединить усилия, — предложил Даллес.

— Нам надо вместе покупать разведывательную информацию, — подхватил Хрущев, —

сэкономим деньги.

Потом Хрущев, конечно, пренебрежительно заметил американским журналистам, что он

вынужден, разумеется, читать то, что пишет Даллес, но вообще-то предпочитает

хорошие романы.

На переговорах в Кэмп-Дэвиде руководители двух стран договорились о встрече в

верхах по берлинским делам в Париже в мае 1960 года и об ответном визите

Эйзенхауэра в Советский Союз.

Правда, хорошее настроение Хрущева испарилось, когда в октябре он поехал в Пекин

разговаривать с Мао Цзэдуном. 2 октября в Пекине Никита Сергеевич по просьбе

Эйзенхауэра поднял вопрос об освобождении из китайских тюрем пяти американских «шпионов».

Мао возмутился тем, что Хрущев позволяет себе исполнять поручения американского

президента.

Вся затеянная Хрущевым сложная игра зависела от его способности добиться успеха,

то есть заставить западников отступить и пойти на уступки. И все рухнуло 1 мая

1960 года, когда его ракетчики сбили американский самолет-разведчик У-2.

Хрущев расставил американцам ловушку, в которую они угодили.

5 мая он сказал, что сбили американский самолет, но ни словом не обмолвился о

судьбе пилота, которого взяли живым. Когда американцы сообщили, что это был

гражданский самолет, который вел метеорологические исследования и сбился с курса,

7 мая Хрущев сообщил, что пилот жив, all мая добавил, что летчик будет отдан под

суд.

Хрущев и Эйзенхауэр должны были увидеться в Париже на встрече лидеров четырех

великих держав. На эту встречу возлагались большие надежды.

Пятидесятые годы стали временем, когда казалось, что все ужасное осталось позади.

В середине пятидесятых воцарился мир. Кончено, постоянно что-то происходило, и

все-таки жили в мире. Это было время экономического подъема и создания того, что

назовут социальным государством. В прошлое ушли карточки и нехватки. Выросла

продолжительность жизни. Больших успехов достигла медицина. Лучше всего об этом

свидетельствовало повышение уровня выживания новорожденных. В Англии в 1935 году

из тысячи младенцев пятьдесят семь умирали, в 1950-м цифра сократилась до

тридцати, в конце пятидесятых не выживали только двадцать два.

Вообще было ощущение, что худшее позади и больше не вернется. Изменился облик

европейских городов. Вечерами они заливались ярким электрическим светом. Люди

выходили на улицы погулять и наслаждались жизнью. То, что сегодня кажется

естественным, тогда было в новинку и производило сильное впечатление.

Стремление к комфортной жизни объединяло Запад и Восток. Выступая на расширенном

заседании президиума Совета министров СССР, Хрущев говорил:

— Товарищ Новиков ездил за границу и мне рассказывал, что ему американцы

показывали, какой прочности они делают ткани… Надо поговорить с американцами.

Если это поддается продаже, давайте купим, а если не продадут, давайте

разведчикам нашим поручим…