1941 Года он оставил престол и покинул страну. Он умер в Йоханнесбурге через три

года.

Новым шахом стал его сын Мохаммад Реза, ему было двадцать один год. Он учился в

Швейцарии, окончил военное училище в Тегеране и весной 1939 года поступил на

военную службу. Молодой шах больше всего интересовался спортивными автомобилями,

скачками и женщинами.

После того как старший Реза отрекся от трона, из тюрем выпустили посаженных им

политических заключенных. На свободу вышли левые интеллектуалы. Молодые

идеалисты приняли участие в создании первой настоящей политической организации —

Народной партии, Туде. Партия, состоявшая в основном из коммунистов, приняла

прогрессивную программу, требуя защитить народ от эксплуатации.

1 Мая 1946 года она вывела на улицы Тегерана и Абадана десятки тысяч

демонстрантов. Несколько лидеров партии прошли в меджлис на выборах в 1946 году.

Они помогли провести несколько социальных законов.

Партия Туде, которая была против любых концессий иностранным компаниям, заявила,

что нефтяные месторождения Северного Ирана должны быть сданы в концессию

Советскому Союзу. Это подорвало союз Туде с иранскими националистами.

Националисты никогда не простят партии Туде и то, что она поддержала попытки

Иранского Азербайджана и Курдистана отделиться. Партия была запрещена, ее лидеры

нашли убежище в Москве и Восточном Берлине.

И тогда в иранской политике появилась новая фигура — Мохаммад Мосаддык. Его мать

принадлежала к шахской семье. Его род давал стране губернаторов, министров и

послов, отец был министром финансов. Мальчик пошел по стопам отца. Он учился в

Париже в Школе политических наук. Во Франции у него впервые проявилась болезнь,

от которой он будет страдать всю жизнь. Точный диагноз поставить так и не

удалось. У него периодически открывалась язва желудка, случались тяжелые

кровотечения.

Несомненно, болезнь носила психосоматический характер. Когда он произносил речи,

слезы бежали по его щекам. И это не была игра. Иногда он падал в обморок от

нервного истощения. В мире его поведение казалось, мягко говоря, странным. Но в

шиитском Иране открытое проявление чувств, даже наигранное, казалось

соответствующим умонастроениям его граждан, которые считали, что страдают от

несправедливости.

Проболев год, он вернулся к занятиям наукой. На сей раз в Швейцарии, куда он

приехал с матерью, женой и тремя детьми. В 1914 году он защитил диссертацию по

юриспруденции и стал первым иранцем, получившим докторскую степень в иностранном

университете. Он решил просить швейцарское гражданство. А пока поехал на родину

— собрать материал для книги об исламском праве.

Это были годы, когда группы интеллектуалов в Иране задумывались над будущим

страны. Мосаддык вовлекся в эти дискуссии и решил остаться. Через год его дядя —

премьер-министр Фарман Фарма предложил ему занять пост министра финансов. Он

отказал — ся. В 1917 году ему предложили пост заместителя министра. Дядя уже не

руководил правительством, и он принял пост. Он поразил коллег тем, что требовал

наказывать за коррупцию. Через два года его освободили от должности.

Он вернулся в Швейцарию, считая, что Иран не нуждается в нем. Однако

иммиграционные законы Швейцарии ужесточились, и ему отказали в паспорте. А тут

шах Реза пришел к власти, начались новые времена, возникли большие надежды.

Мосаддык принял пост министра финансов. Это было место для него, но

антикоррупционные меры угрожали Резе и шахскому окружению, и Мосаддыка заставили

уйти. Он стал губернатором Иранского Азербайджана, но Реза отказался подчинить

ему войска, стоявшие в провинции, и он отказался от этой должности. Несколько

месяцев был министром иностранных дел, пока окончательно не разочаровался в Резе.

Тогда он легко добился избрания в меджлис.

Мосаддык был высокого роста, но с опущенными плечами, казалось, на него давит

невыносимая тяжесть. Он производил впечатление осужденного, которого ведут на

казнь. Он говорил с трибуны парламента, что иранцы сами должны определять свою

судьбу, и возражал против той роли, которую в стране играли иностранцы. Он плохо

относился и к коллегам-депутатам, обвинял их в трусости, отсутствии инициативы,

патриотизма.

Когда Резу выбирали шахом, Мосаддык высказался против возвращения к институту

монархии и призвал Резу, если он желает служить стране, самому возглавить

правительство. Шах предлагал ему разные посты. Мосаддык отказывался. Его болезнь

прогрессировала. У него были сильные кровотечения. Он поехал в 1936 году в

Германию лечиться, но и немецкие врачи не могли найти причину его недомогания. И

при всем при этом шах его боялся. В 1940 году Мосаддыка арестовали и повезли в

тюрьму. По пути в тюрьму он наглотался транквилизаторов — в очевидной попытке

совершить самоубийство. В камере он пытался перерезать себе вены бритвой,

объявил голодовку. Через несколько месяцев его выпустили и поместили под

домашний арест.

Мосаддык считал шаха Резу главным врагом Ирана. Его уход в сентябре сорок

первого многое изменил. В 1943 году в стране впервые прошли свободные выборы.

Мосаддык вышел из своего укрытия и вновь был избран в меджлис. В Иране

сформировалась легальная оппозиция в форме Национального фронта, которую

возглавил Мосаддык и которая пользовалась широкой поддержкой.

После Второй мировой доходы Англо-иранской нефтяной компании имели огромное

значение для британской экономики. Компания платила налоги в Англии и только

после этого отчисляла десять — двенадцать процентов прибыли правительству Ирана.

В 1950 году компания перечислила в Лондон сто миллионов фунтов. Вместе с

малайским каучуком иранская нефть поддерживала курс слабеющего фунта стерлингов.

Как признавался министр иностранных дел Эрнест Бевин:

— Без иранской нефти мы никогда не сможем добиться такого уровня жизни, к

которому мы стремимся.

Иранцы считали, что англичане их грабят. Но британские управляющие нефтяной

компанией отказывались что-либо менять. Это сплотило против англичан все слои

общества. Меджлис сформировал комитет по нефтяным делам во главе с Мосаддыком.

Его поддержала даже немалая часть исламского духовенства. Кроме таких радикалов,

как молодой священнослужитель Рухолла Хомейни, который считал, что Мосаддык и

другие забыли об исламе.

Когда Арабо-американская нефтяная компания, Арамко, в декабре 1950 года

договорилась с Саудовской Аравией о разделе прибылей пополам, британский посол в

Тегеране телеграфировал в Лондон: иранцам надо предложить такие же условия.

Министерство иностранных дел и нефтяная компания отвергли эту идею. Они упустили

еще один шанс решить проблему.

В 1951 году начались демонстрации с требованием национализировать нефтяную

отрасль. Эту идею поддержало духовенство. Они читали в мечетях фетву (заключение,

приобретающее силу закона), в которой говорилось, что пророк Мохаммад из рая

заклеймил шахское правительство за то, что оно продает природные ископаемые

Ирана неверным иностранцам.

19 февраля 1951 года председатель комиссии меджлиса Мохаммад Мосаддык внес

предложение о национализации нефтяной промышленности.

7 марта в Тегеране прошла демонстрация под лозунгом «Смерть британцам!». В

результате покушения погиб премьер-министр. Полиция схватила убийцу. Он

признался, что состоит в религиозной группе «федаины ислама» и убил главу

правительства, потому что он был пешкой в руках англичан.

Заседание меджлиса 15 марта стало историческим. Присутствовали девяносто шесть

депутатов, даже те, кто накануне обещал шаху не приходить. Все проголосовали за

национализацию. Через несколько дней столь же единодушно проголосовал и сенат,

половину членов которого назначил сам шах. Мосаддык стал национальным героем

эпических масштабов. Им восхищались все — от духовенства до партии Туде.

Мосаддык был избран премьер-министром. Совершилось немыслимое. Власть в стране

оказалась в руках человека, который символизировал иранский национализм.

Шах неохотно согласился с его назначением. 1 мая 1951 года шах подписал закон о

создании национальной иранской нефтяной компании. Англичане возмутились. Они

считали, что иранцы должны быть им благодарны: они получают от нефтяной компании

работу, деньги да еще и «навыки благородного и культурного общения».

В Англии министром иностранных дел вместо ушедшего по состоянию здоровья Бевина

стал Герберт Моррисон. Он тридцать лет пробивался наверх внутри Лейбористской

партии, в международной политике не разбирался. Моррисон на заседании кабинета

высказался за военную интервенцию в Иране. Его оборвал премьер-министр Клемент

Эттли, который вопрос о применении силы потребовал снять с повестки дня. Он

придерживался другой линии:

— Ждем, пока нищим не понадобятся деньги, — это поставит их на колени.

Клемент Эттли писал в мемуарах, что назначение Моррисона на пост министра

иностранных дел было его «худшей кадровой ошибкой». В какой-то момент Эттли был

расположен к компромиссу. Он все же был социалистом и сторонником национализации

некоторых важных отраслей в самой Англии.

31 мая президент Гарри Трумэн телеграфировал Эттли, настоятельно советуя

вступить в переговоры с Ираном, чтобы избежать ухудшения ситуации.

15 июля 1951 года в Тегеран прилетел известный американский дипломат Аверелл

Гарриман, надеясь сыграть роль посредника. Ему устроили своеобразную встречу.

Десять тысяч человек кричали: «Смерть Гарриману!» Митингующих по всему городу

разгоняла конная полиция и бронеавтомобили. Гарриман поехал к Мосаддыку. Премьер-министра

он застал в постели. Мосаддык сказал, что хотел бы понять: Соединенные Штаты —

друг или марионетка англичан. Гарриман заметил, что он работал в Лондоне и знает

много хороших англичан.

— Вы их не знаете, — пробормотал Мосаддык. — Вы их не знаете.

Гарриман поинтересовался его внуком, спросил, где тот учится.

— В Англии, конечно, — ответил Мосаддык. — Где еще?

В трудные минуты Мосаддык демонстрировал беспомощность. Когда на него давили, он

укладывался в постель в розовой пижаме и складывал руки на груди. Впрочем, он

мог быть вполне галантным. Когда его познакомили с Мэри Гарриман, он принялся с

большим удовольствием целовать ей руку и смог остановиться, когда почти достиг

локтя.

Переговоры не задались. Мосаддык жил шиитскими представлениями. Он готов был

добиваться справедливости даже ценой собственной жизни. Разговоры о деталях

нового соглашения о добыче и продаже нефти его мало интересовали. Он постоянно

говорил об англичанах:

— Вы не знаете, какие они изобретательные. Вы не знаете, сколько в них зла.

Гарриман пытался объясниться с аятоллой Кашани, спикером парламента, ставшим

одной из самых влиятельных фигур в стране. Гарриман говорил о том, что решить

нефтяной кризис можно только путем какого-то соглашения между Ираном и Англией.

Аятолла отвечал, что ни один уважающий себя иранец не стал бы разговаривать с

британскими «собаками» и напрасно Соединенные Штаты это предлагают. Что касается

иранской нефти, то пусть она остается в земле:

— Если Масаддык уступит, прольется его кровь.

Не удовлетворенный этими угрозами, аятолла попытался прощупать самого Гарримана.

Он спросил американца, известна ли ему судьба майора Эмбри. Гарриман ответил

отрицательно. Аятолла пояснил:

— Он тоже был американцем, интересовался нашей нефтью и возбудил к себе

ненависть народа. Когда он шел по улице, в него стреляли. Но не убили. Его

отправили в больницу, тогда толпа ворвалась в больницу и растерзала его прямо на

операционном столе. Понимаете?

Не без усилий Гарриман сдержался:

— Вы должны понимать, что я побывал во множестве опасных ситуаций. И меня так

просто не запугаешь.

Аятолла как ни в чем не бывало заметил:

— Ну что ж, во всяком случае, я должен был попробовать.

Англичане отправили к берегам Ирана боевые корабли. В середине апреля 1951 года

три фрегата и два крейсера встали на рейд напротив нефтеперерабатывающего завода

в Абадане. Англичане вели себя в Иране как колонизаторы XIX века.

Государственный секретарь США Дин Ачесон пригласил британского посла, чтобы

сообщить: американское правительство категорически возражает против

использования власти. Ачесон симпатизировал национализму в третьем мире, видя в

нем освобождение от несправедливостей прошлого.

Высокий, стройный, он носил отлично сшитые костюмы, бабочку и выглядел патрицием,

хотя вырос в маленьком городке в Коннектикуте. Его мать была наследницей денег,

заработанных на канадском виски. Его отец, англичанин, был священником. Он часто

говорил сыну: «Держи нос выше!»

Дин Ачесон учился в Йельском университете и на юридическом факультете Гарварда.

Блистательный юрист, он рано начал работать в Государственном департаменте. Ни

один из девяти членов кабинета не имел такого влияния на президента Трумэна, как

Дин Ачесон. У Трумэна не было ни личных советников по национальной безопасности,

ни специальных представителей, каким был при Рузвельте Гарри Гопкинс. Все

международные дела он передал Ачесону.

Ачесон знал, что Трумэн сентиментален и чувствителен к красивым жестам.

Президент однажды написал Ачесону короткую записку: «Хорошо, что вы пришли нас

проводить. Вы всегда поступаете правильно. Я все еще ощущаю себя деревенским

парнем, и, когда государственный секретарь крупнейшего государства приезжает в

аэропорт, чтобы проводить меня в отпуск, я не могу не почувствовать себя большой

шишкой».

Все происходящее в мире рассматривалось под углом холодной войны. Трумэн и

Ачесон пытались показать странам третьего мира, что Соединенные Штаты, а не

Советский Союз их настоящий друг.

Разницу в политике Лондона и Вашингтона символизировали послы. Американский

посол в Тегеране Генри Грейди считал Иран нищей страной, из которой англичане

высасывают все соки, да еще и обращаются с шахом как со слугой. Британский посол

сэр Фрэнсис Шеперд считал, что иранцы должны быть благодарны англичанам.

Встретиться с Мосаддыком британское правительство отправило лорда — хранителя

печати сэра Ричарда Стоукса. Премьер-министр первым делом поинтересовался, не

католик ли его гость. Стоукс кивнул: да, он католик.

— Тогда вы не годитесь для переговоров, — ответил Мосаддык, — католики не

признают развода, а Иран разводится с британской нефтяной компанией.

Лорд Стоукс заметил, что происходящее больше похоже на убийство, чем на развод.

Британское правительство ввело санкции против Ирана. Запретило экспорт в Иран

важных товаров, например сахара и стали. Потребовало вернуть весь британский

персонал из нефтяной отрасли. Блокировало все счета Ирана в британских банках.

Мосаддык назначил получившего образование во Франции инженера Мехди Базаргана

управляющим иранской нефтяной компанией. Базарган полетел в Абадан и объяснил

британским инженерам, что он теперь их начальник. Англичане отказались с ним

сотрудничать и стали уезжать. Иранская нефтяная компания пыталась нанять

специалистов в других странах. Но британское правительство убедило европейские

правительства не давать им выездные визы.

Соединенные Штаты и Англия организовали бойкот иранской нефти. Семь крупнейших

нефтяных компаний (из них пять американских) контролировали практически всю

мировую добычу, большую часть нефтеперерабатывающих заводов и торговлю

нефтепродуктами. Они отказались покупать национализированную иранскую нефть. Им

не составило труда увеличить добычу в других странах Ближнего Востока, чтобы

заместить иранскую нефть на мировом рынке.

В конце июня 1951 года англичане прекратили загрузку танкеров. Капитаны уже

заправленных танкеров получили приказ перекачать нефть назад и покинуть порт.

Иран входил в четверку самых крупных экспортеров нефти, но не владел ни одним

танкером и сам не мог продать ни капли. Ограниченные емкости хранилищ быстро

заполнились. Иранская нефтяная промышленность остановилась.

Частная итальянская компания отправила в Иран танкер, чтобы заработать на

дешевой иранской нефти. Британские корабли перехватили танкер. Британские юристы

доказали, что танкер везет ворованную нефть. Это был удар по правительству

Мосаддыка. Больше ни одна компания не решалась вести бизнес с Ираном.