1960 Года корреспондентом двух крупных западногерманских газет. Когда он

вернулся домой, ему предложили возглавить русскую редакцию «Немецкой волны».

— Однажды моя секретарь, — вспоминал Кирш, — обратила внимание на присланный в

редакцию пакет, в котором что-то тикало. Обратились за помощью в бундесвер.

Приехали военные на джипе, забрали пакет. Обнаружили в нем ржавый будильник с

надписью — «Будильники — для того, чтобы будить». Надо понимать, это была

попытка запугать.

Леонид Владимиров — в ту пору главный редактор русской службы радио «Свобода» —

сам был перебежчиком. Советский журналист, он поехал за границу в туристическую

поездку и остался.

— Я не боялся, — уверяет Владимиров, — даже не потому, что такой смелый. Просто

факты. Советский Союз давно прекратил террористическую деятельность за границей.

Последним киллером был Богдан Старшинский, который уничтожил Степана Бандеру и

Льва Ребета. Кстати, у нас в библиотеке работала вдова Ребета. После этого

ничего было не слышно. Правда, внезапно умер Кравченко, который написал книгу «Я

выбираю свободу». Он умер как-то неожиданно. Трудно сказать. Были какие-то

сомнения. И по поводу Саши Галича были разговоры, что его убили. Это дело вел

лично прокурор Франции. Галич получил удар током от своего аудиокомбайна. Он не

знал, как его включить, а у него уже было два инфаркта. И он умер от удара тока.

Я знал, что опасались всяких неожиданностей только бывшие сотрудники КГБ. Вот

они боялись обоснованно. А я понимал, что я им не нужен, я им ни к чему. Я не

боялся. Жил открыто. Меня, когда я приехал, британцы стали учить, как себя вести:

в метро не стоять на краю платформы, когда входишь в комнату, надо резко открыть

дверь и посмотреть, что там творится. Я поблагодарил, но урока не усвоил…

Благосостояние на Западе росло очень быстро. Особенно в Соединенных Штатах. В

1947 Году в стране было тридцать миллионов автомобилей. В 1960-м — шестьдесят

миллионов, в 1970-м — девяносто два. А экономическое положение социалистического

лагеря с конца семидесятых быстро ухудшалось. С годами идеологический багаж

Москвы до абсурдности устарел. Советский вариант социализма казался смешным — и

уж точно непривлекательным.

Некоторые восточноевропейские страны достигли такого уровня жизни, который для

советских людей был недостижим. Венгрия при Яноше Кадаре добилась некоторой

независимости во внутренних делах. В Будапеште говорили о приверженности идеалам

социализма, но позволяли либерализм в экономической и культурной областях.

Румыния, как тогда говорили, тоже получила лицензию на определенную свободу рук,

потому что ересь Чаушеску ограничивалась внешней политикой.

Николае Чаушеску строил свою политику на том, что демонстрировал определенные

разногласия с Москвой. За свою самостоятельность Чаушеску требовал наличных.

Государственный секретарь Соединенных Штатов Александр Хейг, прилетев в Бухарест,

увидел плохо освещенный город, кишевший вооруженными солдатами и милицией. Его

жена, побывав на рынке, не обнаружила там мяса и никаких овощей — кроме вялой

капусты и лука.

Чаушеску заявил, что Румыния нуждается в срочной американской помощи в миллиард

долларов. Хейг пустился в объяснения о том, что средства для помощи иностранным

государствам выделяет конгресс. Чаушеску, погрозив ему пальцем, грубоватым тоном

спросил:

— У вас есть другие альтернативы?

Бывший генерал Хейг не выдержал:

— Будьте реалистом, господин президент. Посмотрите в окно, и вы увидите, что это

за альтернатива.

Реализм не был сильной стороной румынского президента, возможно, поэтому из всех

восточноевропейских руководителей именно Николае Чаушеску был казнен — вместе с

женой — после того, как социалистический режим был буквально сметен восставшим

народом.

Москва позволяла какие-то реформы, только если они осуществлялись диктаторскими

методами, если партия полностью сохраняла контроль над положением. Ткань

восточноевропейской политики была очень чувствительной. Москва по тактическим

соображениям могла зайти довольно далеко в своей снисходительности к Восточной

Европе. Советские руководители не терпели стихийные реформы, инициативу снизу,

действовали жестоко, когда возникала угроза самой системе. Сформировалась

самодовольная советская элита, каста, преисполненная имперского высокомерия и

стремления поучать весь мир.

Но восточноевропейские братья становились самостоятельными. Некоторые из них по

части высокомерия кому угодно могли дать сто очков вперед.

Германская Демократическая Республика считалась самой успешной в соцлагере, но

восточные немцы сравнивали свою страну с Западной Германией. ГДР оказалась

первой страной, которая в 1971 году не смогла обеспечить воспроизводство

собственного населения. Пугала высокая смертность среди младенцев, сокращение

средней продолжительности жизни. Восточные немцы шептались о том, что страна

вымирает. По количеству чистого алкоголя, потребляемого на душу населения, ГДР

занимала второе место в Европе.

Закрытые опросы общественного мнения, проводившиеся Академией общественных наук

при ЦК СЕПГ, показывали, что подавляющими чувствами в социалистической Германии

были скептицизм и пессимизм. Три четверти опрошенных жаловались на трудности со

снабжением. Две трети говорили, что жизнь становится только хуже.

Страх перед тем, что мелочно опекаемый народ ГДР может подняться против власти,

становился все более заметным. На городских праздниках, церковных церемониях, на

всех массовых мероприятиях присутствовали сотни неприметных мужчин, сотрудники

местного аппарата госбезопасности. Если приезжали футбольные сборные с Запада

или чемпионат проходил у соседей, скажем в Чехословакии, то в обозе болельщиков

из ГДР приезжали десятки сотрудников госбезопасности. Они брали на карандаш

каждого, кто размахивал западногерманским флагом или пил за здоровье западных

соотечественников.

Приходилось быть осторожными даже перед телевизором. Включать программы

западного телевидения, которые принимались на территории ГДР, было строжайше

запрещено. Не верили даже самим сотрудникам госбезопасности. Главное управление

кадров постоянно расширяло масштаб проверок на благонадежность среди товарищей

по министерству госбезопасности. За вызывающими сомнения следили. Управление

кадров, по словам одного из бывших офицеров, «вело себя так, как мы себе

представляли нацистское гестапо».

После крушения ГДР в архиве МГБ обнаружили шесть миллионов досье. Люди

подозревали, что агенты и осведомители рядом — в учебной аудитории, на рабочем

месте, в автобусе или поезде. Это действовало парализующе, как взгляд змеи. Люди

боялись говорить откровенно. Угроза террора ничуть не менее эффективна, чем сам

террор. Но, разумеется, немногие сознавали истинные масштабы доносительства. И

лишь единицы понимали, что осведомителем может оказаться любимый человек.

Интенсивность осведомительской сети превосходила гитлеровскую: один осведомитель

приходился на сто граждан Германской Демократической Республики. Стукачами были

соседи, друзья и родственники. Они доносили из чувства страха или по собственной

воле, потому что были запуганы или потому что делали карьеру. Система МГБ

разрушила нормальные взаимоотношения между врачом и пациентом, студентом и

профессором, священнослужителем и верующим, между друзьями, соседями, иногда

даже любовниками.

Министерство госбезопасности прослушивало все международные телефонные разговоры.

Внутренние разговоры слушали по мере желания. Не хватало сил. Например, в

Лейпциге одновременно можно было прослушивать не более тысячи номеров.

С 1963 по 1989 год правительство Федеративной Республики Германии выкупило у

социалистической ГДР тридцать три тысячи человек — это были политические

заключенные, диссиденты и члены их семей. Западная Германия спасала невинно

осужденных. За каждого заключенного Восточный Берлин получил в среднем около ста

тысяч западных марок. На продаже политзаключенных социалистический режим

заработал три с половиной миллиарда полновесных западногерманских марок.

Торговать людьми — это был верх цинизма. Торговые операции такого рода

свидетельствовали о полной моральной деградации социалистических вождей.

Основные деньги — три миллиарда марок — осели на специальном счете генерального

секретаря ЦК СЕПГ Эриха Хонеккера. Это была своего рода заначка, запас на

трудные времена. Эрих Хонеккер использовал этот фонд в особых случаях. Скажем,

помпезные празднества по случаю тридцатилетия ГДР обошлись ему в дополнительную

тысячу заключенных, которые обрели свободу и отправились на Запад.

Руководство ГДР само сделало предложение продавать политических заключенных

через молодого западноберлинского адвоката Юргена Штанге, который согласился

обсудить конфиденциально этот щекотливый вопрос с властями ФРГ. Не без колебаний

в Бонне согласились. Восточный Берлин предложил представить список людей,

которых Бонн желал извлечь из ГДР с помощью свободно конвертируемой валюты.

Занимался этим статс-секретарь правительства ФРГ по внутригерманским отношениям.

В его канцелярии собралась картотека на двенадцать тысяч восточных немцев,

считавшихся политическими заключенными. Начался мучительный отбор: кого выручить

первым, учитывая тяжесть наказания, состояние здоровья, семейное положение.

В Восточном Берлине больше всего боялись, что Бонн раскроет перед всем миром

карты и ГДР будет опозорена. Партнером со стороны Восточной Германии выступал не

государственный чиновник, а адвокат Вольфганг Фогель, уже упоминавшийся в этой

книге.

Первый список ограничивался восемью узниками. Всех внезапно переодели в обычную

одежду и привели к начальнику тюрьмы, который объявил, что их освобождают. До

станции метро на Фридрихштрассе недавних узников доставили на машине с частными

номерами. Один из них был приговорен еще советским военным трибуналом к

пожизненному заключению и просидел десять лет. Он был потрясен:

— Я никогда не думал, что обо мне кто-то вспомнит.

Возник вопрос: как будет происходить расплата? Перевести деньги на банковский

счет? В Восточной Германии жаждали наличных. Решили, что деньги передаст тот же

адвокат Юрген Штанге. В ноябре 1963 года они вместе со статс-секретарем приехали

на станцию Лерт в Западном Берлине — без багажа, чтобы таможенники не обратили

на них внимания. Перед самым отходом электрички высокий государственный чиновник

сунул адвокату сверток с деньгами — триста сорок тысяч марок из федеральной

казны.

Несколько минут езды, и Юрген Штанге уже в Восточном Берлине. На станции

Фридрихштрассе его встретили сотрудники госбезопасности и провели в небольшую

комнату. Там находились адвокат из ГДР Вольфганг Фогель и восемь взволнованных

заключенных. Юрген Штанге выложил деньги на стол. Пересчитывать не стали. Через

несколько минут адвокат и восемь заключенных уже ехали в электричке на Запад.

Всего одна станция — и они на свободе.

Следующий список составили в восемьсот человек. На сей раз вместо наличных ГДР

запросила нужные ей товары и материалы: масло, растворимый кофе, тропические

фрукты, удобрения.

Власти ГДР вычеркивали из списка тех, кого не хотели отпускать. Западной

Германии приходилось со всем соглашаться. Действовать по принципу «все или

ничего» было нельзя. В Восточном Берлине долго не выпускали на свободу бывшего

студента графа Бенедикта фон Хенсбреха, который переоборудовал мебельный фургон

и вывозил на нем желающих бежать на Запад. В ГДР это считалось тяжким

преступлением. Ходатайства влиятельных родственников, в частности королевы

Бельгии, не помогли. Потом с отца потребовали два миллиона марок. Родителям это

было не под силу, сторговались на четырехстах пятидесяти тысячах марок.

Но как переправить на Запад такую большую группу?

В 1964 году прямого авиасообщения между двумя Германиями еще не существовало.

Поезд? Много нежелательных свидетелей. Остановились на автобусе. Первый

транспорт с людьми должен был отправиться 14 августа 1964 года. В последний

момент позвонил адвокат Юрген Штанге и потребовал дополнительный транспорт.

Выяснилось, что заключенные заработали какие-то деньги, которые нельзя было ни

забрать с собой, ни обменять на западногерманские марки. Сотрудникам

министерства госбезопасности пришлось в универмагах купить им какие-то вещи.

Покинуть ГДР можно было еще одним путем: оставив социалистическому государству

хорошее имущество. Такова была инструкция — перед выездом граждане должны были

продать или — лучше — подарить свою собственность государству. Одна супружеская

пара из Лейпцига, захотев уехать, обратилась к адвокату Вольфгангу Фогелю.

— У вас есть хороший земельный участок, — мгновенно сообразил он. — Я думаю, все

будет в порядке.

Скоро к ним пришел покупатель, назвавшийся сотрудником народного предприятия «Роботрон»,

и предложил за участок балансовую стоимость — десять тысяч триста марок. Это

были копейки, но супружеская пара все правильно поняла и согласилась. Через

полгода семья перебралась в ФРГ. Человек из «Роботрона» был на самом деле

сотрудником МГБ. Он зарегистрировался в качестве владельца участка и домика,

который использовался госбезопасностью в оперативных целях.

Для адвоката Фогеля, чья канцелярия оформила двести тысяч выездов из ГДР, сделка

«недвижимость в обмен на загранпаспорт» была обычной. Уезжавших заставляли

продавать дома и имущество за бесценок. Когда Вольфганг Фогель появлялся во

втором главном управлении министерства внутренних дел, которое оформляло выезд,

и упоминал о наличии большого земельного участка, он понимал, что это дело

пойдет значительно быстрее.

Помимо торговли заключенными между двумя Германиями возникла разветвленная сеть

отношений — экономических, политических, личных, межпартийных, о чем они

советским товарищам не говорили. Это был высший секрет ГДР.

Началось с незаконных операций для получения вожделенной твердой валюты.

Занимался этим похожий на быка и весящий около центнера (в молодости он

увлекался спортивной борьбой) статс-секретарь министерства внешней торговли ГДР

и по совместительству полковник госбезопасности Александр Шальк-Голодковский. Он

обеспечивал иностранной валютой партийное руководство СЕПГ и проворачивал с ФРГ

миллионные сделки.

Александр Шальк-Голодковский был человеком с большими амбициями, и на него

обратили внимание офицеры главного разведывательного управления министерства

госбезопасности. Они вместе выдвинули идею, которая страшно понравилась

начальству.

«Я считаю вполне реальным, — докладывал Шальк, — заработать три-четыре миллиона

западных марок уже в следующем году, если будут даны соответствующие полномочия

от министерства внешней торговли и министерства государственной безопасности.

Эта помощь и поддержка необходимы, потому что ряд операций, таких как

нелегальные перевозки товаров и страховые манипуляции, должны проводиться узким

кругом людей».

Шальк предложил ввести в состав таможенной службы замаскированных сотрудников

госбезопасности — «офицеров по особым поручениям», которые обеспечивали бы

секретность подобных операций, а также выискивать среди западных партнеров людей,

согласных пойти на незаконные операции.

Идея понравилась. Для него в министерстве внешней торговли создали специальную

структуру — отдел коммерческой координации. В начале 1967 года Шальк был

утвержден на эту должность решением секретариата ЦК и распоряжением Президиума

Совета министров. Фактически он был возведен в ранг заместителя министра.

Одновременно он был аттестован как «офицер по особым поручениям» МГБ, и ему

присвоили звание подполковника.

Во время Лейпцигской ярмарки, служившей важнейшей площадкой для установления

разнообразных контактов с Западом, к Шальку обратился Хорст Крумке,

западноберлинский оптовый торговец мясом. Он спросил, нет ли желания

познакомиться с сенатором Западного Берлина по экономике Карлом Кенигом.

Впервые они встретились в последних числах мая 1967 года. Социал-демократ Карл

Кениг сидел при нацистах в тюрьме, участвовал в Сопротивлении. В Восточном

Берлине решили, что это удачная кандидатура для тайных контактов. «Мы оба

берлинцы, — докладывал Шальк, — и, разумеется, довольно скоро нашли общий язык».

Обо всех переговорах Шальк писал отчеты для политбюро. Сенатор Кениг сказал

Шальку, что о переговорах поставил в известность только видного деятеля Социал-демократической

партии Герберта Венера, и просил держать все в секрете.

Герберт Венер — бывший коммунист, он перешел в ряды социал-демократов, поэтому

публично его называли предателем. Но именно с ним Восточный Берлин вел тайные

игры. В тридцатых годах он, как и другие немецкие коммунисты-эмигранты, жил в

Москве. По требованию НКВД, опять же как и другие, писал на товарищей по

компартии доносы. В 1967 году председатель КГБ Владимир Ефимович Семичастный

передал их коллегам из МГБ ГДР. Отношениями с Венером, видной фигурой в

правлении Социал-демократической партии, ведала разведка ГДР.

В 1966 году Герберт Венер занял в правительстве Федеративной Республики ключевую

позицию — стал министром по общегерманским вопросам. Отныне посланцы ГДР

встречались с ним при соблюдении всех правил конспирации.

«Министр госбезопасности Мильке сам редактировал сообщения о беседах с Венером

для Хонеккера, — не без раздражения вспоминал начальник восточногерманской

разведки Маркус Вольф. — Вряд ли что-либо другое было окружено в ГДР большей

тайной, чем эти сообщения. Кроме трех экземпляров, предназначавшихся для

Хонеккера, Мильке и меня, имелась еще одна специально отредактированная и

подвергнутая цензуре версия протоколов, которая шла советским партнерам».

В советской колонии в Восточном Берлине отчаянно завидовали черному «мерседесу»

Шальк-Голодковского, который свободно пересекал границу с ФРГ, закрытую для

других. Шальк занимал совершенно особое место в восточноберлинской иерархии. В

столице ГДР было немало людей выше его по положению, но только он один мог

беспрепятственно наслаждаться всеми благами капитализма. Шальк зарабатывал для

ГДР валюту — любыми путями.

В штаб-квартире Шальк-Голодковского на Вальштрассе, дом 9, хранились миллионы

западногерманских марок и американских долларов. Деньги выплачивались и

принимались без квитанций и без подписи. Сам Шальк за один год получил полтора

миллиона марок и истратил их, не представив никаких оправдательных документов.

Курьеры Шалька циркулировали между Западным и Восточным Берлином, привозя все,

что требовалось самому Шальку и обитателям поселка членов политбюро Вандлиц под

Берлином. Поселок восточные немцы называли «Домом престарелых» (из-за

преклонного возраста членов политбюро) и «Вольвоградом», поскольку руководство

ГДР предпочитало лимузины этой марки.

Свободно конвертируемая валюта большей частью шла на удовлетворение заказов «Дома

престарелых в Вандлице». Виллы и дачи для начальства оснащались с помощью

конторы Шалька импортной техникой. Сами дачи строились на деньги, которые

выделялись министерству строительства на экспериментальные работы и научные

разработки. Другим представителям элиты тоже кое-что доставалось: машины,

цветные телевизоры, видеоаппаратура, вещи, ювелирные изделия.

Шальк закупал импортные автомобили, распределением которых ведал его заместитель

Манфред Зайдель. Деньги брались из фонда, образуемого за счет поступлений от

продажи политических заключенных. Обычные граждане ГДР стояли в очереди за

отечественной машиной «трабант» десять с лишним лет.

Покровитель Шалька — секретарь ЦК СЕПГ по экономике Гюнтер Миттаг попросил

генсека Хонеккера «в знак признания чрезвычайных заслуг в деле всемерного

укрепления Германской Демократической Республики передать в качестве подарка

товарищу Александру Шальк-Голодковскому дачный дом из готовых строительных

блоков импортного производства».

Александр Шальк-Голодковский занимался по поручению политбюро всеми незаконными

операциями, приносившими выгоду. Он создал внешнеторговую фирму «Имес импорт-экспорт

ГмбХ», занявшуюся торговлей оружием. В 1984 году задерживалась поставка

автоматического оружия одному африканскому торговцу. Шальк отправил в Африку все

автоматы Калашникова, которые были на вооружении охранного полка МГБ имени

Дзержинского. На несколько недель полк остался без оружия.

Шальк перепродавал западноевропейское оружие арабским государствам и

террористическим группам. Контроль за этими операциями осуществляли сотрудники

18-го (обеспечение народного хозяйства) и 22-го (борьба с терроризмом)

управлений министерства госбезопасности ГДР.

Благодаря своим связям с западногерманским финансово-промышленным миром Шальк

помог президенту Ирака Саддаму Хусейну, когда тот решил вооружить свою армию

ракетным оружием — нашел компании, готовые продать Ираку необходимые чертежи и

комплектующие. ГДР действовала отнюдь не только в силу антиимпериалистической

солидарности. Хусейн выделил на эту сделку восемнадцать с половиной миллионов

западногерманских марок. Шальк-Гол од ковский сразу решил, что из этих денег

западногерманские фирмы получат только три миллиона. Остальные пошли немецким

чекистам.

Шальк когда-то писал в своей диссертации: «Наш классовый долг состоит в том,

чтобы с помощью всех имеющихся в нашем распоряжении средств легальной и

нелегальной борьбы использовать имеющиеся у противника финансовые и материальные

средства для развития ключевых отраслей промышленности ГДР».

Он получал деньги за переданных в ФРГ политических заключенных, торговал оружием

и пускал получаемые в Бонне кредиты в оборот. Он делал это с тайного согласия

западногерманских властей. Голодковский опасался не следователей прокуратуры ФРГ,

а советских разведчиков, которые тщетно пытались разузнать подробнее о его

деятельности.

Во всех странах, кроме социалистических, советская разведка располагала

легальной и нелегальной резидентурами. В соцстранах находились официальные

представительства КГБ, в их штат включались разведывательные отделы, но они

должны были вести работу не против братского государства, а совместно с ним —

против Запада. О положении внутри страны работников КГБ должны были

информировать местные чекисты. В семидесятых годах этого стало недостаточно.

Министр госбезопасности Эрих Мильке и его аппарат покровительственно

разговаривали с сотрудниками представительства КГБ, которые постоянно что-то

выпрашивали у восточных немцев — от орденов для московского начальства до

приглашений на бесплатный отдых.

Восточные немцы свели к минимуму сообщения о своих секретных операциях и стали

заниматься деятельностью, которую они хотели бы утаить прежде всего от советских

друзей. А Москва желала знать то, что от нее пытались скрыть. Поэтому в

социалистических странах создали разведывательные подразделения, о которых

друзьям ничего не рассказывали. Андропов распорядился перевести на это

направление лучших работников первого главного управления КГБ. Им приходилось

действовать в крайне трудных условиях.

В западной стране разоблачение разведчика, в конце концов, опасно только для

него самого — его могут посадить в тюрьму. В социалистическом государстве

разведчику ничего особенного не угрожало, но скандал достигал уровня политбюро.

Восточные немцы реагировали довольно жестко. Известны случаи, когда Восточный

Берлин заставлял возвращать в Москву наиболее активных сотрудников разведки.

Однажды немецкая полиция задержала офицера из представительства КГБ.

Руководитель представительства генерал Анатолий Иванович Лазарев пожаловался на

Хонеккера в Москву, но проиграл, потому что Хонеккер сам пожаловался на него, и

генерала отозвали.

Советская разведка чувствовала, что за сделками Шальк-Голодковского

прослеживается опасная для Москвы политическая линия. Видные западные немцы из

числа самых последовательных антикоммунистов, например премьер-министр Баварии

Франц Йозеф Штраус, охотно содействовали Шальку — просто потому, что немцы

должны помогать немцам.

До 1968 года в Западной Германии в научных и правительственных изданиях вместо

ГДР писали «советская оккупационная зона». В конце шестидесятых западные немцы

решили, что ГДР будет существовать долго, если не всегда. Некоторые западные

немцы считали, что у восточных братьев есть чему поучиться: Восточная Германия

лучше хранит немецкие традиции, чем американизировавшаяся ФРГ, и вообще ГДР —

бедная, но счастливая страна, где отношения между людьми более теплые, сердечные.

Так что надо давать восточным немцам деньги уже сейчас, не дожидаясь объединения,

рассуждали они. Чем лучше будут жить восточные немцы, тем с большим презрением

станут относиться к социалистическому блоку.

Тщательно скрываемое ощущение общегерманской общности, которое стало проявляться

в высших эшелонах ГДР, более всего и тревожило Москву.

«В 1983 году, — рассказывал Шальк, — я познакомился с Францем Йозефом Штраусом.

Его курьер передавал мне списки политических заключенных, которые должны быть

выпущены на свободу, или фамилии граждан ГДР, которые хотели воссоединиться со

своими семьями в ФРГ. Письма были в запечатанных конвертах.

Диаконическая служба Штутгарта была уполномочена заключать товарные соглашения.

После освобождения людей я или мой заместитель получали сообщение от

Диаконической службы, что к ним поступил кредит от федерального правительства на

такую-то сумму и в этих пределах может быть заключено соглашение о приобретении

нужных ГДР товаров».

Александр Шальк-Гол од ковский получил повышение — его сделали статс-секретарем

министерства внешней торговли, произвели в полковники. Они с женой Зигрид всегда

были желанными гостями в ФРГ. Шалька встречали на границе и везли к Францу

Йозефу Штраусу. Влиятельнейший политик из Баварии последовательно заботился о

соотечественниках по ту сторону железного занавеса. Он добился выделения в 1983

году миллиардного кредита для ГДР.

Эрих Хонеккер был лучшим учеником в марксистском классе. Нигде реальный

социализм не был таким успешным, как в ГДР, — но за счет советской помощи и

денег ФРГ. Прежде всего это видела партийно-государственная элита. 24 февраля