19 Мая 1972 года президент жаловался Киссинджеру на то, что военные не исполняют

его приказов:

— Пентагон просто саботирует все мои указания. Я не критикую ЦРУ. Они не

поддерживают мою политику, потому что они в основном высоколобые, из высшего

общества. Нет, Пентагон значительно виновнее. Они обязаны выполнять приказы

главнокомандующего. Проблема в том, что на верхних этажах осталось много людей

Макнамары и они сознательно саботируют наши приказы. Военные думают только о том,

как не проиграть. Но они не в состоянии думать о том, как выиграть!

Только убедившись в том, что он тоже не в состоянии выиграть эту войну, Никсон

всерьез захотел мира.

Во Вьетнаме погибли пятьдесят восемь тысяч американцев, двести тысяч были ранены,

две с половиной тысячи пропали без вести. Вьетнамцы потеряли три миллиона

человек. Америка потратила на войну полтриллиона долларов.

Скорейшего заключения мира требовала и проблема пленных — в основном это были

сбитые американские летчики. Среди них оказался будущий сенатор Джон Маккейн,

который в 2008 году баллотировался в президенты от Республиканской партии, но

проиграл Бараку Обаме.

Кандидат в президенты родился 29 августа 1936 года на базе военно-морской

авиации в Панаме — в зоне Панамского канала, который находился под контролем

американских вооруженных сил. Его полное имя Джон Сидни Маккейн-третий. Он —

третий, потому что и отца, и деда тоже звали Джон Маккейн. В этой семье не

задумываются над тем, какое имя дать старшему из сыновей.

Его отец и дед были адмиралами. В их честь назван ракетный эсминец. Первый Джон

Маккейн закончил военно-морскую академию в Аннаполисе в 1906 году, получил

боевое крещение еще в Первую мировую, а во Вторую мировую командовал авианосцами

и присутствовал при подписании капитуляции Японии на авианосце «Миссури». Второй

Маккейн отличился, командуя подводной лодкой во время Второй мировой, а пика

карьеры достиг во время вьетнамской войны.

Отца переводили с одной базы на другую, и Джон сменил два десятка школ. Его тоже

приняли в академию в Аннаполисе, хотя он не был прилежным учеником. И окончил в

1958 году академию в числе последних — 790-м из 795 слушателей академии. Еще два

с половиной года проучился в летной школе. Его специальность — летчик-истребитель

палубной авиации. Он служил на авианосцах, счастливо пережил две авиакатастрофы.

Во время Кубинского кризиса 1962 года он находился в Карибском море. Если бы

тогда разразилась война, участвовал бы в налетах на позиции советских ракет на

Кубе.

Его первая жена — Кэрол Шепп, манекенщица из Филадельфии. Они поженились 3 июля

1965 года. Маккейн усыновил двоих ее детей от первого брака. В сентябре 1966

года Кэрол родила ему дочь Сидни. Счастливый отец, которому исполнилось тридцать,

попросил его отправить во Вьетнам. Его перевели на авианосец «Форрестол»,

который базировался в Тонкинском заливе. С весны 1967 года он принимал участие в

бомбардировках Северного Вьетнама.

29 июля 1967 года, когда капитан-лейтенант Маккейн готовился к взлету, на палубе

авианосца внезапно разорвалась ракета, случайно запущенная другим самолетом. На

авианосце возник огненный ад. Погибли сто тридцать четыре человека, сотни

моряков были ранены. Пострадали два десятка самолетов. Осколками Маккейн был

ранен в ноги и живот, но сумел выбраться из поврежденной машины сам и вытащил

другого пилота.

«Форрестол» отправили ремонтироваться. Маккейн вполне мог вернуться на родину и

продолжить службу в более безопасном месте, но он предпочел остаться и был

переведен на другой авианосец, который участвовал в программе уничтожения «стратегически

важных целей на территории Северного Вьетнама». На самом деле это были

гражданские объекты, и от американских бомб гибло мирное население.

«Перечень целей был небольшим, — вспоминал Маккейн, — поэтому нам приходилось

вновь и вновь бомбить одни и те же цели.

Большинство пилотов считало, что наши бомбардировки практически бесполезны. Мы

думали, что наши гражданские командиры — полные идиоты, которые не имеют ни

малейшего понятия о том, как выигрывают войны».

Выиграть войну в Вашингтоне уже не рассчитывали. Но не знали, как уйти из

Вьетнама, чтобы сохранить престиж, и потому упрямо продолжали бомбить страну.

Осенью шестьдесят седьмого в Париже начались тайные переговоры о мире с

представителями Северного Вьетнама. Вел переговоры Генри Киссинджер, который еще

не занимал должности в государственном аппарате, а был просто профессором.

Киссинджер просил Пентагон прекратить бомбардировки Ханоя хотя бы на время

переговоров. Но военные не хотели ломать утвержденный график бомбовых ударов.

Для Джона Маккейна это стало роковым. 26 октября 1967 года, во время двадцать

третьего боевого вылета, над Ханоем ракета советского производства попала в его

истребитель А-4 «Скайхок».

Советский Союз поставлял во Вьетнам зенитные ракетные комплексы С-75 «Двина».

Американцы боролись с ними как могли: устанавливали активные и пассивные помехи,

обстреливали самонаводящимися ракетами «воздух — земля». Но С-75 были эффективны,

американцы несли потери. К 1967 году во Вьетнаме уже находились семь полков

ракетных комплексов. Генерал-полковник Юрий Бошняк командовал одним из них:

«На меня произвел особое впечатление уровень подготовки палубников. Это,

несомненно, были летчики-уникумы, летчики высочайшего класса, которые имели

баснословные налеты, исчисляемые не сотнями, а тысячами часов. Они использовали

различные маневры, в том числе по высоте, в составе группы, один относительно

другого самолета, вокруг продольной оси, изменяя отражающую поверхность, которая

заставляла пульсировать отраженные сигналы.

Все это создавало почти невозможную ситуацию для обстрела этих целей. Вот почему

я убежден, что даже то количество авиации, которое потеряли американцы, это

порядка тысячи самолетов, — даже эта цифра была величайшей победой и нашего

оружия, и вьетнамского умения использовать это оружие».

Советская ракета попала в правое крыло. Самолет Маккейна сорвался в штопор. Он

катапультировался и потерял сознание. Не сразу понял, что сломал правую ногу в

районе колена и обе руки, причем правую в трех местах.

«Сознание, — вспоминал он, — вернулось ко мне, когда, спускаясь на парашюте, я

угодил прямо в озеро. Летный костюм и снаряжение тянули меня на дно. Но озеро

было неглубоким, я оттолкнулся и всплыл на поверхность. Несколько северных

вьетнамцев вытащили меня на берег и сорвали с меня одежду. Собралась толпа, все

плевали в меня и старались ударить. Я сел, это, видно, напугало вьетнамцев. Один

из вьетнамцев ударил меня прикладом в плечо, второй штыком в ногу. Потом

появился человек, который приказал толпе замолчать. Принесли носилки, и на

грузовике меня доставили в тюрьму.

Меня несколько раз допрашивали. Я отказывался называть что-либо помимо моего

имени, военного звания, личного номера и даты рождения. Они били меня, и я терял

сознание. Они повторяли: пока не заговоришь, не получишь медицинской помощи.

На четвертый день пришли двое тюремщиков. Один откинул одеяло и осмотрел мое

колено. Оно распухло и походило на футбольный мяч. Я вспомнил, как один из наших

пилотов катапультировался и сломал бедро. Он умер от обширного кровоизлияния. Мы

тогда были потрясены: парень умер из-за сломанной ноги. Теперь я понял, что

нечто подобное происходит со мной.

Они позвали начальника, это был мучитель-психопат, один из худших в тюрьме. Он

приказал привести врача. Он пощупал мне пульс и что-то сказал начальнику».

— Вы отправите меня в госпиталь? — спросил Маккейн.

— Слишком поздно, — ответил начальник, который говорил по-английски.

— Если отправите в госпиталь, я поправлюсь.

— Слишком поздно, — повторил он и ушел.

Когда вьетнамцы выяснили, что отец сбитого летчика — адмирал, Джону Маккейну не

позволили умереть. Его посадили в камеру с двумя другими американцами, которые

думали, что он не протянет и недели. Маккейн потерял двадцать килограммов и

полностью поседел. «Тяжело раненные во вьетнамском плену не выживали, вьетнамцы

просто не считали нужным их лечить. Нам, выросшим в Америке, трудно было в этой

грязи. Когда шел дождь, вода стояла на полу».

К нему пришел какой-то вьетнамский чиновник и объяснил:

— Тебе нужно сделать две операции. Если поговоришь с французским журналистом,

тебе сделают операции, а если откажешься — не будет операций. Ты должен сказать,

что благодарен вьетнамскому народу и просишь прощения за свои преступления.

«Француз пришел вместе с двумя операторами, — рассказывал Маккейн. — Вьетнамцы

стояли рядом и говорили, что я должен сказать. Надо отдать должное французскому

журналисту, он передал копию пленки моей жене. Ее показали по Си-би-эс. Через

две недели мне сделали операцию на ноге. Сломанной левой рукой они не занимались.

Она срослась сама.

Когда сидишь в одиночке, важно чем-то занять мозг. Кто увлекался математикой,

производили в уме сложные вычисления. Я перебирал в памяти исторические события,

рассуждая о том, когда и почему та или иная страна совершила крупные ошибки, а

также думал о том, как следует Соединенным Штатам поступать в международных

делах. Однажды я стал вспоминать имена всех трехсот тридцати пяти американцев,

которые попали во вьетнамский плен. Я до сих пор их помню.

Меня часто спрашивают, как мне удалось запомнить все детали моей жизни в плену.

Это не сложно, если сидишь в одиночке и у тебя нет иных впечатлений… И еще надо

уметь противостоять дурному настроению. Однажды меня мучил геморрой, три дня я

был в дурном настроении. А потом сказал себе: «Послушай, Маккейн, ты же никогда

не слышал о том, чтобы человек умер от геморроя». Так что я просто забыл о нем,

а потом все прошло само собой».

В июле 1968 года его отец-адмирал был назначен командующим всеми американскими

силами на Вьетнамском театре военных действий. В Ханое решили освободить сына

адмирала Маккейна. Это был бы заметный политический жест.

Ночью его повели на допрос и спросили:

— Хочешь вернуться?

«Они хотели отправить меня домой в тот день, когда мой отец займет пост

командующего войсками, — вспоминал Маккейн. — Это выглядело бы очень гуманно. И

кроме того, появлялась возможность сказать другим пленным: «Видите, сын человека,

который ведет войну против нас, ушел домой и бросил вас тут. О вас, простых

парнях, американское правительство так не заботится».

Я страдал от дизентерии и думал: выживу ли? Но я помнил свой долг офицера,

который не имеет права принимать от врага подарки. Быть освобожденным из плена

раньше товарищей — значит принять подарок. Через три дня ночью меня опять повели

на допрос. На вопрос «Хочешь домой?» я ответил «Нет».

Они страшно разозлились. Меня повели к начальнику лагеря. В комнату набилось

человек десять. Они стали меня избивать и дико веселились. Потом меня связали, и

ночь я провел связанный. Четыре дня подряд они меня избивали и опять сломали

левую руку. Они требовали, чтобы я подписал заявление о том, что я прошу

прощения за преступления, совершенные против вьетнамского народа, и благодарен

за гуманное обращение со мной…

Если ты попал в плен, ты не можешь осуждать свою страну. Ты ведь не сам по себе,

ты представляешь вооруженные силы Соединенных Штатов и обязан хранить верность

Верховному главнокомандующему. Но это были худшие дни в моей жизни. Я находился

на грани самоубийства. И я согласился подписать текст».

В этом тексте он называл себя «гнусным преступником и воздушным пиратом». Потом

Маккейн осуждал себя за эту слабость, считал, что совершил бесчестный поступок,

но объяснял:

«Я понял то, что сознавали мы все, попавшие в плен: у каждого человека есть

предел возможностей. Я достиг этого предела. Я был доведен до животного

состояния. На две недели они оставили меня в покое. Я получил возможность

отдохнуть и был готов противостоять им. Когда на тебя давят, со временем ты или

больше поддаешься, или, наоборот, становишься крепче. Я ненавидел их так сильно,

что стал крепче. Тюремщики хотели, чтобы я встретился с делегациями, их было

много — кубинцы, русские. Иногда приезжали «борцы за мир» из Америки. Я

отказывался с ними встречаться. Меня избивали. Я говорил: хорошо, я с ними

поговорю, но скажу, как с нами обращаются…

Весной и летом 1969 года было особенно плохо. Двое пленных пытались бежать, но

их поймали. Одного вьетнамцы забили до смерти. Убили бы и второго, но он был

крепкий парень, в прошлом борец и боксер. Он выжил».

Пленные тоже были пропагандистским инструментом в холодной войне. Сначала в

руках северных вьетнамцев, которые заставляли их публично каяться в

преступлениях против человечности. Потом американцы подняли тему издевательств

над сбитыми летчиками как пример бесчеловечности ханойского режима.

В октябре 1969 года содержание пленных улучшилось, потому что в мире заговорили

о пытках, которым подвергают американских летчиков. Администрация президента

Линдона Джонсона придерживалась линии: «Не говорим о положении военнопленных,

чтобы им не повредить». Отношение администрации Ричарда Никсона было иным.

Министр обороны Мелвин Лэйрд продемонстрировал на пресс-конференции фотографии

пленных и обратился к вьетнамским властям:

— В соответствии с Женевскими конвенциями вы обязаны отпустить всех больных и

раненых пленных. Эти люди больны и ранены. Почему вы их не отпускаете?

Кое-кого отпустили. Когда на пресс-конференции летчики рассказали, как вьетнамцы

обращаются с пленными, это произвело тягостное впечатление на общественное

мнение.

«Вьетнамцы это учли, — вспоминал Маккейн. — Еды давали больше, не били. Раз в

год нам разрешали получать посылку с витаминами. Можно было делать гимнастику в

камере, и это помогало окрепнуть. Я мог сорок пять раз отжаться от пола и пару

сотен раз сесть из положения лежа. Чем еще хороши физические упражнения? Устаешь

и хорошо засыпаешь. А когда ты спишь, ты свободен.

Наступил день, который я никогда не забуду, — 18 декабря 1972 года. Все словно

взорвалось — это по приказу Никсона начались бомбардировки. Мы видели, как

горело небо. От взрывов наше здание трясло. Включились сирены. Мы были счастливы».

«13 декабря 1972 года переговоры в Париже был сорваны северовьетнамской стороной,

— рассказывал Генри Киссинджер. — Ханой фактически решил прервать переговоры и

продолжить войну в надежде на безоговорочную победу. Никсон и я вынуждены были

вернуться к военному решению проблемы. Никсон выбрал стратегию непрерывных

массированных бомбардировок с использованием самолетов Б-52.

Бомбардировки продолжались двенадцать дней. Принято считать, что бомбардировки

ничего не дали. Это не так. 26 декабря, в день одного из наиболее мощных налетов,

мы получили из Ханоя согласие возобновить переговоры на наших условиях».

Вот тогда впервые пересеклись судьбы Джона Маккейна и Генри Киссинджера, который

во время избирательной кампании 2008 года консультировал его в международных

делах. А тогда помощник президента Никсона по национальной безопасности Генри

Киссинджер вел в Париже переговоры с северными вьетнамцами об условиях окончания

войны.

«Я восхищался мужеством президента Никсона, — говорит Маккейн. — Его есть за что

критиковать — за Уотергейт, например. Но у него были силы принять непопулярные

решения — минировать порты, ввести морскую блокаду, бомбить Камбоджу. Я понимаю,

что это было трудно для него, но именно так можно было закончить войну. Он знал,

когда пустить в ход морковку, а когда палку. Вьетнамцы думали, что побеждают.

Они полагали, что большинство американцев не желает войны. Но они недооценили

президента Никсона. Он знал, что чем мы сильнее, тем с большей готовностью

коммунисты идут на переговоры. Они понимают только язык силы».

Джон Маккейн провел в плену пять с половиной лет и вернулся на родину после

заключения мира в Париже. Соглашения были подписаны 27 января 1973 года.

Маккейна отпустили 15 марта. Он вернулся на родину героем. Его принял президент

Ричард Никсон. Фотография Маккейна на костылях обошла всю страну. Он получил

высшие награды, которых удостаиваются американские военнослужащие, в том числе

медаль, которой отмечают мужество солдат, прошедших через вражеский плен.

— Что касается моих планов на будущее, — говорил тогда Маккейн журналистам, — то

я хотел бы остаться на флоте, если я смогу вновь летать. Это зависит от успехов

хирургов, которым предстоит заняться моими руками и ногой. Если придется уйти с

флота, я надеюсь послужить правительству в каком-нибудь ином качестве. Я имел

возможность о многом подумать и пришел к выводу, что одна из самых важных вещей

в жизни — помимо заботы о семье — это быть полезным своей стране.

Он лечился девять месяцев. Курс реабилитации был очень болезненным. Он терпел,

потому что хотел, чтобы врачи признали его годным к действительной военной

службе. Он окончил курс в национальном военном колледже, продолжил службу и

вновь летал. В 1977 году героя войны прикомандировали к комитету сената по делам

вооруженных сил. Потолкавшись в Капитолии, Маккейн стал говорить, что он не

глупее сенаторов, которых наблюдает каждый день. Почему бы ему самому не

заняться политикой?

Конечно, он хотел бы стать адмиралом, как отец и дед. Но, во-первых, из-за травм

он с трудом сдавал ежегодный экзамен по физической подготовке. Во-вторых, он

никогда не командовал морскими соединениями. Когда речь идет о прохождении

службы, исключения не делаются даже для героев. Он второй раз женился, переехал

к жене в Аризону и выставил свою кандидатуру в конгрессе.

В округе его именовали чужаком. Но он объяснил избирателям:

— Друзья, я двадцать два года прослужил на флоте. Мой отец служил на флоте. Мой

дед служил на флоте. Если ты военный, тебя постоянно переводят с места на место.

Мы жили во всех концах нашей страны. Конечно, мне бы хотелось всю жизнь провести

вместе с вами в таком чудесном месте, как Аризона, но моя судьба сложилась иначе.

Честно говоря, дольше всего на одном месте я жил в Ханое, когда попал в плен…

После подписания соглашения о прекращении войны и восстановлении мира во

Вьетнаме Соединенные Штаты могли оправдать свой уход тем, что теперь

противостоящие вьетнамские стороны займутся поисками согласия. На самом деле мир

не наступил.

Руководитель Северного Вьетнама Ле Зуан объяснил товарищам на юге:

— Для нас самым важным в Парижском соглашении является не признание

существования двух администраций на юге и не продвижение к созданию

коалиционного правительства, а то, что американские войска должны уйти, а наша

армия остается.

Пленум ЦК поставил задачу: «уничтожить врага и освободить Южный Вьетнам».

После ухода американских войск у Южного Вьетнама не было шансов. 30 апреля 1975

года партизанские отряды и части регулярной Вьетнамской народной армии взяли

Сайгон. Боявшиеся коммунистов вьетнамцы умоляли американцев вывезти их из страны.

Эвакуироваться удалось немногим. Сайгон ненадолго оказался во власти мародеров,

но ушлые торговцы, потрафляя новой власти, уже вовсю торговали портретами Хо Ши

Мина. После поражения юга из страны бежало полтора миллиона человек. Восемьсот

пятьдесят тысяч обосновались в США. Американцы не имели ни сил, ни желания

вмешиваться. Они были благодарны Никсону за то, что он ушел из Вьетнама.

В детстве Ричард Никсон хотел стать железнодорожником. Он вырос в поселке Йорба-Линда,

где жили три сотни человек. Раз в день через поселок проходил поезд. Свисток

паровоза, тормозящего у переезда, будил в нем грезы о тех местах, в которых он

мечтал побывать…

Его отец Фрэнк Никсон построил дом и открыл автозаправку. Спальня детей была над

гаражом. Потом он превратил заправку еще и в магазин. Ричард Никсон работал в

лавке отца и рано утром ездил с ним на рынок, чтобы к открытию лавки доставить

свежие фрукты и овощи. Это приносило неплохой доход.

Ричард очень хотел учиться. Еще он занимался на фортепиано и на скрипке. Но в

июле 1923 года на семью обрушилось первое несчастье — заболел младший сын Артур.

Точного диагноза поставить тогда не удалось, врачи говорили, что у мальчика

энцефалит или менингит и он вряд ли выживет. Мальчик скончался 10 августа 1925

года в семь лет.

Фрэнк Никсон решил, что смерть младшего сына, возможно, кара Господня за то, что

семья слишком увлеклась зарабатыванием денег. Он закрывал заправку и магазин по

воскресеньям, стал чаще ходить в церковь, ездил слушать известных проповедников.

Ричард играл на пианино во время церковных служб. Впоследствии он считал, что он

добился всего не в результате стечения обстоятельств, удачи. Он считал это

триумфом его воли, благословленной Всевышним.

В 1939 году Ричард Никсон хотел стать специальным агентом ФБР, но его

кандидатура была отвергнута по причине «недостатка агрессивности». Возможно,

кадровики ошиблись. Политик Никсон проявил себя на фронте борьбы с коммунистами.

В тридцать девять лет, молодой и напористый, он был сочтен подходящим кандидатом,

чтобы баллотироваться в вице-президенты вместе с Эйзенхауэром.

Но тут пресса сообщила, что Никсону кое-что перепало лично из предвыборного

фонда, созданного одним богатым калифорнийцем. Заговорили о том, что кандидатуру

Никсона придется снять. Но он сделал неожиданный шаг. Он выступил по телевидению

и подробно рассказал о состоянии своих финансов. Такого еще никто не делал. Он

признался, что один поклонник из Техаса прислал его детям щенка.

— И вы знаете, — говорил Никсон, — наши дети, как все дети, привязались к щенку.

И вот что я хочу вам сказать сейчас: что бы там об этом ни говорили, со щенком

мы не расстанемся!

Эта фраза растрогала зрителей. Люди оценили его откровенность. Он неожиданно

встал со стула и продолжал говорить без бумажки:

— Я не считаю, что должен снять свою кандидатуру. Я не капитулянт. И, между

прочим, моя жена Пэт тоже не капитулянтка. Ирландцы никогда не отступают. Я

предлагаю, чтобы национальный комитет Республиканской партии решил вопрос,

должен я оставаться кандидатом или нет. А вас я хочу попросить помочь найти

правильное решение — пишите и телеграфируйте ваше мнение. И я ему подчинюсь.

Ричард Никсон победил. Он стал вице-президентом и оставался им восемь лет. Он

рассчитывал завоевать Белый дом после Дуайта Эйзенхауэра. Но в 1960 году

проиграл Джону Кеннеди. После такой успешной карьеры проигрыш казался ударом.

— Труднее всего расставаться с машиной, — говорил один из бывших вице-президентов.

— Еще сегодня меня поджидают автомобиль, шофер и агент секретной службы. А

завтра я лишен всего этого. Требуется время, чтобы свыкнуться с новым положением.

В 1962 году Никсон потерпел поражение на выборах губернатора Калифорнии.

— Я полагал, что, проиграв двое выборов кряду, политически я кончился, —

вспоминал Никсон. — Все списали меня, и я сам себя списал.

Но в 1968 году он победил на президентских выборах. Ричард Никсон сделал карьеру

на антикоммунизме. Он был классическим рыцарем холодной войны. На съезде

Республиканской партии в 1960 году Никсон заявил:

— Если господин Хрущев уверяет, что наши внуки будут жить при коммунизме,

давайте ответим ему, что его внуки будут жить в условиях свободы. Я верю в

американскую мечту, потому что она реализовалась в моей собственной жизни…

В этом историческом споре Никсон выиграл. Сын Хрущева в перестроечные времена

перебрался в Америку и даже получил гражданство Соединенных Штатов.

Брожение умов и эпоха разрядки

Именно Никсон повел Америку к разрядке, которой желал и его советский партнер

Леонид Ильич Брежнев. В начале семидесятых открылась возможность для сближения

двух супердержав. Соединенные Штаты завязли во Вьетнаме, Советский Союз

столкнулся с открытой враждебностью Китая. Между СССР и США образовался

необычный симбиоз, который выражался в том, что Советский Союз, неспособный себя

прокормить, покупал зерно у Америки. Иногда казалось, что у двух держав больше

общего между собой, чем со своими союзниками, которых надо было удерживать в

своем лагере. Стабильность и предупреждение ядерного конфликта стали важнее

идеологических разногласий.

Администрация Никсона в результате брожения умов в конгрессе обрела

необыкновенную свободу политического маневра. В результате вьетнамской войны

либералы на Капитолийском холме стали сторонниками компромиссов во внешней

политике и разрядки напряженности, а правые хотели сокращения расходов на

оборону.

Как ни странно это звучит, Никсон был очень стеснительным и предпочитал иметь

дело с бумагами, а не с людьми. Один журналист писал о Никсоне, что он установил

беспрецедентную одностороннюю связь с народом: «Он может связаться с нами, но мы

с ним связаться не можем. Мы можем его видеть, но он не может нас слышать. Он

всегда с нами, но диалог не получается».

Ричард Никсон не устраивал совещаний с коллегами, с которыми был не согласен, и

не хотел встречаться с друзьями, которые не одобряли его действий. Он любил

тайную дипломатию.