2 Февраля 1949 года государственный секретарь Дин Ачесон, сменивший Джорджа

Маршалла, на пресс-конференции критически разобрал ответы Сталина на вопросы

Кингсбери Смита. И едко добавил:

— Из этого обмена телеграммами мы узнаем, что премьер Сталин, к сожалению, по

состоянию своего здоровья не может прибыть в Вашингтон, так как он не может

путешествовать по морю или воздуху. Таким образом, кажется, что он прочно

прикреплен к земле. Из этого ответа, кажется, можно сделать тот вывод, что

президент Соединенных Штатов должен в четвертый раз объехать полмира, чтобы

встретиться с премьером Сталиным, и на этот раз сделать это для того, чтобы

поговорить с ним по поводу настолько расплывчатому, что по нему даже нельзя

сделать конкретного заявления…

Едкость Ачесона была излишней. Сталину шло к семидесяти. Он не летал на

самолетах, а морское путешествие в Соединенные Штаты было бы слишком длительным.

Он не рисковал оставлять страну на столь долгое время. Пренебрежение

дипломатическим протоколом со стороны американцев могло бы оказаться полезным.

Встреча Трумэна и Сталина в 1949 году, вероятно, ослабила бы накал холодной

войны. Возможно, не началась бы и Корейская кампания…

В Вашингтоне не могли понять: Сталин не хочет встречаться с президентом или он

совсем плох? Когда американский посол в Москве Эллан Дж. Кэрк, вице-адмирал в

отставке, приехал в Вашингтон, президент Трумэн очень интересовался здоровьем

Сталина.

«Я вкратце изложил свои впечатления, — вспоминал посол. — В двух словах: Сталин

находится в хорошей форме, его умственные способности высоки, и он производит

впечатление бодрого человека. Его возраст (семьдесят лет) заметен, но он ни в

коей мере не утратил своих способностей. Далее я сказал, что Сталин является

абсолютным диктатором Советского Союза. Ему оказывается вся лояльность, которой

ранее пользовался царь в светской сфере, и, поскольку религия отменена в

Советском Союзе, он обладает некоторыми атрибутами божества…»

Значит, Сталин не желает с ним разговаривать — такой вывод сделал для себя

Трумэн. Когда 25 июня 1950 года ему сообщили, что Северная Корея напала на Южную,

президент записал в дневнике, что сразу вспомнил, как начиналась Вторая мировая:

«Демократические страны ничего тогда не предприняли, и это вдохновило агрессоров.

Если коммунистам позволят ворваться в Республику Корею и свободный мир не

возразит, ни одно малое государство не сможет сопротивляться угрозам и агрессии

со стороны более сильных коммунистических соседей».

Эту же тему президент обсуждал со своим послом в Москве.

«Я сказал, — записал после разговора с президентом Эллан Дж. Кэрк, — что

Советский Союз, когда он имеет дело с иностранными государствами, понимает

только военную силу — и, чтобы эффективно иметь дела с Советским Союзом, надо

быть сильным. Президент сказал, что это то, что он пытается делать. Мы

согласились, что наши трудности с Советским Союзом проистекают из роспуска всех

наших огромных вооруженных сил в Центральной Европе в сорок пятом…»

Гарри Трумэн так и остался человеком XIX века. Его представления о жизни, вкусы,

привычки сформировались до Первой мировой войны. Он не любил говорить по

телефону, не воспринимал и другие технические новинки, которые вошли в жизнь уже

позже. Попытался печатать на машинке, но отказался от этой затеи. Он дважды

прочитал Библию, первый раз в двенадцать лет. Многое запомнил, цитировал

наизусть. Он был старомодным. Не уважал женщин, которые курят и пьют. И не

считал возможным для джентльмена употреблять спиртное в присутствии женщин. Он

даже не пытался научиться танцевать. Не играл в теннис или гольф. Любил покер, а

не бридж. Он был семейным человеком. Никогда не выходил из дому без шляпы. Был

очень бережливым. Бритвы служили у него дольше, чем у других мужчин.

Трумэн не заблуждался на свой счет. Говорил своим министрам:

— Миллион людей в стране были бы лучшими президентами, чем я. Но выбрали меня, и

я должен делать эту работу, а вы — мне помогать.

Первые годы в Белом доме он чувствовал себя неуверенно. Он стал президентом

только потому, что умер Рузвельт. И ему давали это понять. Тем важнее были

выборы в ноябре 1948 года. Аналитики сулили победу его сопернику — кандидату от

Республиканской партии губернатору Нью-Йорка Томасу Дьюи. Губернатор проиграл

Рузвельту в сорок четвертом, но спустя четыре года твердо рассчитывал на реванш.

И тогда Гарри Трумэн отправился по стране в предвыборное путешествие. Он проехал

через восемнадцать штатов. Его увидели три миллиона человек. Он путешествовал

тридцать три дня, больше месяца. Никогда еще президент так прямо не обращался за

поддержкой к народу. На каждой остановке собиралась толпа. У него была одна

стратегия — атаковать, атаковать и еще раз атаковать республиканцев. Трумэн был

особенно хорош в выступлениях перед маленькой аудиторией. Он обходился без

бумажки. Он говорил на том же языке, что эти люди. Он их понимал. И они

чувствовали, что он свой.

— Задай им перцу! — кричали восторженные зрители.

О его сопернике Томасе Дьюи писали лучше и больше, чем о Трумэне. Его

поддерживала почти вся пресса. Но Дьюи был очень осторожен и холоден, что плохо

для публичного политика. Когда он выступал, ему не хватало искренности.

Тем не менее казалось, что Трумэн обречен. Ставили пятнадцать к одному в пользу

Дьюи. Первый утренний выпуск газеты «Чикаго трибюн» даже вышел с шапкой «Дьюи

победил Трумэна!».

Гарри Трумэн хлопнул пару стопок бурбона и лег спать. Среди ночи, когда шел

подсчет бюллетеней, Трумэн проснулся, включил радио и услышал голос обозревателя

Эн-би-си Калтенборна. Хотя Трумэн уже был впереди по числу поданных за него

голосов, Калтенборн уверенно говорил, что Трумэн «несомненно потерпел поражение».

Трумэн выключил радио, повернулся на другой бок и заснул. Когда он проснулся, то

узнал, что избран президентом Соединенных Штатов.

— Я стою здесь и говорю вам, что вы смотрите на нового президента, — шутил

Трумэн с журналистами. — В газетах писали, что здесь будет другой человек. Мне

жаль вас разочаровывать.

Главным советником по международным делам республиканца Томаса Дьюи был Джон

Фостер Даллес, которому обещали кресло государственного секретаря. Для него

проигрыш Дьюи стал ударом. Даллес с трудом нашел в себе силы пошутить, сказав

журналистам:

— Я — бывший будущий государственный секретарь…

Как и взрыв первой советской ядерной бомбы годом ранее, атака Северной Кореи на

Южную оказалась полным сюрпризом для Запада. Американцы даже сравнивали эту

войну с внезапным нападением на Пёрл-Харбор. Всю вину возложили на разведку. ЦРУ

оправдывалось: американская разведка потеряла свою базу в континентальном Китае,

когда в 1949 году власть взяли коммунисты во главе с Мао Цзэдуном.

Утратив плацдарм в Китае, американская и британская разведки перебазировались в

Японию. Но это было феодальное владение генерала Дугласа Макартура,

командовавшего оккупационными войсками на Японских островах. Он не выносил

присутствия структур, которые не контролировал. Во время Второй мировой он

открыто заявил, что не позволит генералу Доновану и его управлению

стратегических служб присутствовать на его театре военных действий. Относительно

ЦРУ генерал говорил, что «презирает» это ведомство. Он доложил Трумэну, что в

его штабе существует разведывательный отдел во главе с генерал-майором Чарлзом

Уиллоби, который вполне обеспечивает американские интересы в Японии. Причем

генерал Уиллоби десятки лет работает на Дальнем Востоке, а ЦРУ известно своим

любительским уровнем…

Макартур мало что понимал в разведке, а его помощник генерал Уиллоби,

аристократический пруссак (его иронически именовали «сэр Чарлз»), понимал еще

меньше. Макартур ценил Уиллоби за полнейшую преданность, которая перевешивала в

его глазах профессиональные недостатки.

Генерал Уиллоби по своим политическим взглядам был крайне правым, восхищался

испанским генералом Франко и занимался подавлением коммунистического движения в

Японии. Он не жалел ресурсов для политической контрразведки и сокращал штаты

разведотдела, который, в частности, должен был следить за ситуацией на Корейском

полуострове. Генерал Уиллоби доказывал, что сотрудники ЦРУ — это неумелые

любители и к тому же либералы. Он писал в Вашингтон: «Мне не нужно было УСС во

время войны, и сейчас я намерен работать без помощи ЦРУ. Они ничего не могли

предложить ни в прошлом, ни сейчас».

Генерал считал, что Корейский полуостров находится вне сферы его интересов,

поэтому он даже не интересовался, что там происходит.

Радиоэлектронной разведкой занималась американская армия, ее подразделения были

расквартированы в Токио. Но в ее распоряжении было только четыре подслушивающие

станции, работавшие из-за нехватки персонала с девяти утра до пяти вечера. Там

служили призывники, которые больше увлекались алкоголем и японскими девушками, в

результате чего много времени проводили в медпунктах, лечась от венерических

заболеваний. К тому же накануне начала боевых действий северокорейские войска

соблюдали радиомолчание. По указанию советских офицеров они пользовались

проводными линиями связи.

В 1949 году в Сеуле появилась резидентура ЦРУ, которая умудрилась заслать на

север несколько десятков агентов. Некоторые поразительным образом уцелели и

успели перед войной вернуться на Юг, чтобы сообщить о растущей военной

активности в КНДР.