Наблюдение и институция

Прежде чем приступить к описанию военной службы с помощью понятия «тотальная институция», следует по­ставить предварительный вопрос о методе наблюдения: какими средствами мы можем располагать, чтобы понять, что мы действуем правильно?

В первую очередь можно обратиться к приемам коди­фикации, осуществляемой самой институцией. Как еще можно определить практики, которым институция при­дает большое значение, если не через изучение средств, прямо предназначенных для их усвоения? Чтобы обнару­жить правила, их следует искать, по крайней мере, на первых порах, в учебниках, памятках и, конечно, в офи­циальных предписаниях, которые часто вырабатываются в педагогических целях: путем вербализации эти доку­менты обеспечивают дублирование навыков, которыми агенты институции владеют, но зачастую не в состоянии обнаружить. Очевидно, что реальность отличается от того, о чем говорится в письменных предписаниях, тем

[27]

не менее они представляют собой ценный материал. Стре­мясь к эффективности, они не пренебрегают деталями, Которые на первый взгляд могут казаться несущест­венными. Таким образом дискурс, который открыто нацелен на тщательно прописанные «мелочи» (расписание, правила поведения, различные ситуации), иногда опере­жает «наблюдателя» с его «этнографическим» взглядом. Внимание, открыто обращенное на области явным образом регламентированные, не должно исключать сбор фактов, существенно менее кодифицированных. Так, на­пример, формы шуток, которые могут циркулировать внутри достаточно однородной группы, представляют со­бой очень важную информацию об этой группе: то, что кажется смешным и заставляет смеяться — причем сме­яться всех, — позволяет определить то, что группа счита­ет запретным и, следовательно, опасным для высказыва­ния, а также то, что она считает словесным геройством. В армейском мире шутка призвана выражать в основном удовольствие, которое получают члены жестко регламен­тированного универсума от нарушения установленного порядка, сводя то, что считается «высоким», к более низ­кому, — немного на манер поведения народных масс в карнавальных ритуалах (Бахтин, 1990). Выражение «под­винь свой зад» («отвали», «исчезни»...) как нельзя луч­ше, в отличие от обычного «подвинься», позволяет осво­бодиться от «красот» (и других «выкрутасов») официаль­ного языка, которыми общество обычных смертных укра­шает — и загромождает — свою речь. Брутальность этой формы устного выражения представляется несовмес­тимой с цензурой других универсумов, где оппозиция между «высоким» и «низким» может быть совершенно иной. Священники не могут предаться свободе «поржать» иво всю глотку»), но тем не менее могут позволить себе намекнуть , покраснев, на легко контролируемые благодушные искушения («грешки», «чревоугодия» или «апа­тию»). Точно так же представители школьной элиты (подготовительные курсы к Высшей Нормальной школе, сту­денты Высшей Нормальной школы) не могут не помнить

[28]

о табу, которые наложены на наиболее грубое употреб­ление языка, но они находят в литературной технике над­лежащие средства сообщения, использование которых может стать самоцелью: «праздновать Бахуса» представ­ляет собой мирскую активность под видимостью культа, тогда как «служить Клио», наоборот, скрывает аскети­ческую эрудицию за шармом мифологического мира.

Социолог должен более или менее сознательно сле­дить за тем, чтобы не подчиниться социальной или ин­теллектуальной иерархии процесса сбора и накопления данных: когда все подчинено конструированию объекта, любой метод может считаться полезным и уместным.