«Они — мы» в армейской жизни

«Они». Как мы видели, армия используется для система­тической организации эффекта «растерянности», который свидетельствует о разрыве между гражданской и армей­ской жизнью. Бесспорно, что «издевательства», «коллек­тивные наказания», абсурдные приказы... имеют что-то, что, по крайней мере на первых порах, сбивает с толку всех. Таким образом армия лишь укрепляет среди при­зывников — выходцев из низших классов этот сам по се­бе знакомый опыт, каким является разрыв между «они» — те, кто командует, осуществляет насилие, имеет свои со­ображения, может менять мнение, никому не давая ни­каких объяснений, — и «мы» — «бедолаги», которым все­гда будет «доставаться», которые подчиняются, даже «не понимая», и которым, а таких множество, уготован об­щий удел. «Они» — это произвол и потому непредсказу­емость: «у меня есть увольнительная, но кто их знает..», «пока я не сяду в поезд, я не поверю, что уезжаю». Этот опыт в свою очередь обрастает разными легендами, рас-

[67]

казанными родителями или бывшими солдатами, обра­зами садистских «сволочей», рассказами об издевательствах, о жертвах «наглых типов», этих полугероев, полу­чокнутых, отправленных за решетку, или об астматиках, которых заставляют проходить обучение в ударных груп­пах «коммандос», о комиссованных здоровяках, о бредо­вом назначении почтового служащего работать мясником (или наоборот). В определенной мере бессвязность этого мира способствует радикальному отделению его от граж­данской жизни. Последняя тем самым идеализируется. Никаких начальников-тиранов, «дома» сидишь себе «тихо-мирно», все время твое, можно «здорово повеселиться», хорошо «пожрать»... Таким образом, внимательное отно­шение к разграничению на внутри/вне позволяет рас­членить положение доминируемого на несколько изоли­рованных универсумов.

«Мы». Группа рядовых, не имеющих званий, служит основой идентификации, поскольку она объединяет их в том, что является общим для всех: находиться там во­преки своей воле. Если группа «другие» вызывает чув­ство опасности и риска (нужно «сдаться», подчиниться...), то группа, составляющая «мы», вызывает чувство без­опасности: равные между собой — это те, на кого можно положиться.

Потребность в солидарности особенно ощущается в напряженные моменты, например, во время комплекто­вания подразделений. Лишь в конце дня, полного жесто­кого принуждения, бесконечных приказов, «нагоняев», всяческих занятий, которые проводятся в ускоренном темпе, существует по крайней мере один момент, когда можно «расслабиться». Это, как правило, вечер: те офи-Церы, которые «не дежурят», уходят, а те несколько низ­ших чинов, которые остаются, готовы «закрыть глаза» воздерживаясь от появления или даже приходя поболтать, но на этот раз «как люди» более «близкие», чем обычно, и иногда даже «симпатичные»). На столе раскла­дывается еда «из дома», из щедрой посылки, содержимое которой не съесть одному и которое не вызовет презри-

[68]

тельное отношение других солдат казармы. Освободив­шись наконец от «чудищ» (бирюков-начальников), мож­но благодаря себе подобным утешиться мыслью, что су­ществует в мире еще что-то «нормальное» и что ты все же что-то значишь, что у тебя есть своя история, свои вкусы, мысли... Язык служит тому, чтобы комментария­ми и мимикой «заговорить» безумие перенесенных труд­ностей. Можно посмеяться над испытанным в тот или иной момент страхом, над глупой физиономией особо же­стокого начальника, над тупостью какого-то солдата, ко­торый неспособен выполнить как следует полученное рас­поряжение и чье простодушие разряжает гнев высшего начальства. Конечно, раздаются роли и присваиваются прозвища: здесь и «спортсмен», способный вынести лю­бую физическую нагрузку в силу своей «натренирован­ности», «страдалец», который поспевает с трудом, «заво­дила», «папаша», «толстяк». Но в условиях постоянно присутствующей опасности, угрозы, устанавливаемые различения не настолько ярко выражены, чтобы разру­шить единство группы: они обнаружатся потом.