Вердикт

Существуют ли еще властители дум? Нынешние Ан-дре Жид, Камю, Сартр? Журнал «Lire» опросил не­сколько сотен писателей, журналистов, профессоров, студентов, политических деятелей и т. д.

Был задан следующий вопрос: «Назовите трех ныне живущих интеллектуалов (мужчин или жен­щин), пишущих на французском языке, чьи работы, по вашему мнению, оказывают глубокое влияние на развитие идей, литературы, искусства, науки и т. д.».

Опрошенные ответили, продемонстрировав свое замешательство и никому не отдав абсолютного пред­почтения. Но признано влияние Леви-Стросса, Арона и Фуко.

1. Клод Леви-Стросс— 101

2. Реймон Арон — 84

3. Мишель Фуко — 83

4. Жак Лакан — 51

5. Симона де Бовуар — 46

6. Маргерит Юрсенар — 32

7. Фернан Бродель, историк — 27

8. Мишель Турнье, романист — 24

9. Бернар-Анри Леви, философ — 22 Анри Мишо, поэт — 22

10. Франсуа Жакоб, биолог — 21 П. Самюэль Беккет, драматург и романист — 20 11. Эммануэль Ле Руа Ладюри, историк — 20

12. Рене Жирар, философ — 18

13. Луи Арагон, поэт, романист, политический деятель — 17

Анри Лаборит, биолог— 17

Эдгар Морэн, социолог и философ — 17

14. Е. М. Сьоран, эссеист и этик — 16 Эжен Ионеско, драматург — 16

15. Маргерит Дюрас, романистка и кинематогра- фистка — 15

[248]

Роже Гароди, философ и политический дея­тель — 15

Луи Лепрэнс-Ринге, физик — 15 Мишель Серр, философ — 15

16. Жюльен Грак, романист - 14 Филипп Соллерс, романист — 14

16. Луи Альтюсер, философ — 12

Клэр Бретешер, карикатуристка — 12 Рене Шар, поэт — 12 Жиль Делез, философ — 12 Жорж Дюби, историк — 12 Владимир Янкелевич, философ — 12 Ж. М. Г. Ле Клезио, романист — 12 Альфред Сови, экономист — 12

18. Жорж Дюмезиль, историк религии — 11 Жан-Люк Годар, кинематографист — 11

18. Жан Бернар, врач — 10

Пьер Булез, композитор, дирижер — 10

Пьер Бурдье, социолог— 10

Альвер Коэн, романист— 10

Андре Глюксман, философ — 10

Рене Хайк, искусствовед— 10

Леопольд Седар Сангор, поэт и политический

деятель — 10

Lire. № 68. Avril 1981. P. 38-39

Как охарактеризовать такого рода опросы и полученные таким образом рейтинги? Как это часто бывает, они не­сут на себе печать «науки от здравого смысла», по край­ней мере, претендуют на «ббльшую научность» и «боль­шую методологичность», чем спонтанные рейтинги со­циальных агентов. Действительно, поскольку задача этого опроса заключалась в том, чтобы определить наи­более «значимых» интеллектуалов, вполне логичным ка­залось бы провести опрос среди широкой выборки ре­презентативных представителей интеллектуальной жиз­ни и попросить каждого назвать три имени, складывая

[249]

полученные «голоса» указанных интеллектуалов. Это дало бы возможность предложить список победителей, который представляется объективным, поскольку носит коллективный и анонимный характер. Однако можно ли считать, что таким образом литературный журнал про­вел настоящий референдум в интеллектуальных кру­гах, который отныне может считаться безусловным суждением интеллектуального сообщества о самом себе? В данном случае социолог обязан деконструиро-вать этот полунаучный продукт и вскрыть все неосо­знанные предрассудки, заложенные в таких опросах. Иными словами, этот тип опросов говорит больше о тех, кто их проводит, чем об изучаемом предмете, и больше о структуре выборки опрошенных, чем о распределении полученных ответов.

Ниже мы проанализируем формулировку вопроса и поразмышляем о самой идее «классификации» «интеллек­туалов». Потребность опросить все категории населения, которые, по крайней мере по мнению авторов опроса, призваны представлять интеллектуальные круги, приве­ла к селекции выборки, которая, тем не менее осталась очень разнородной. Можно усомниться в возможности ставить в один ряд путем анонимного сложения, ответы академиков и учителей, учащихся выпускных классов и профессоров Коллеж де Франс, провинциального писа­теля и свободного художника, радиокомментатора и по­литика, и т. д. Является ли единой для всех сама катего­рия «интеллектуала» (обращение к опрошенным подра­зумевает, что они знают, что это такое). Самим фактом отбора групп, которые были сочтены компетентными, чтобы высказать свое мнение, была предопределена окон­чательная классификация.

С педагогической и методологической точек зрения, этот опрос в определенном смысле является «образцо­вым». Он представляет собой своего рода завершенную ^и потому особенно убедительную модель псевдонауки, которая доводит до крайности логику опросов обще­ственного мнения. Однако в отличие от обычной прак-

[250]

тики зондажей, этот опрос был обращен к лицам по всей видимости компетентным, которые, следовательно, изна­чально способны отвечать на заданный им вопрос, одна­ко ответили лишь те, кто, как при случайной выборке этого хотел. Несмотря на эти методические предо­сторожности очевидно, что разнородность мнений отве­тивших по-прежнему настолько велика, что механиче­ское сложение полученных ответов и установление «рей­тинга» стало абсурдным с научной точки зрения. Таков глубоко скрытый эффект, производимый повседневной практикой опросов общественного мнения: под видимо­стью сбора мнений эти опросы с их выборками населе­ния, имеющего право голоса, создают (для того чтобы судить обо всем) новую инстанцию — «народ», которая выглядит объективной, поскольку коллективна и ано­нимна.