2.3. «Иметь детей — это значит не хотеть их не иметь»

Двусмысленность или сложность статистических данных о самоубийствах или безработице ставит вопрос об адек­ватности научного определения, на которое опирается исследование, и тех определений (гомогенных или нет), которые используют опрашиваемые агенты или инфор­маторы. Так, исследование деторождения 1978 г. цели­ком строится на представлении, радикально противопо­ставляющем типы поведения, диктуемые желанием иметь ребенка или избежать рождения ребенка. Женщинам, ко­торые ответили отрицательно, даже после повтора, на вопрос о применении в настоящее время какого-либо «ме­тода, чтобы избежать рождения ребенка», интервьюер сразу предлагает в качестве возможного «мотива»: «Вы желаете забеременеть». Альтернатива между хотеть и не

[199]

хотеть предстает как обязательное четкое разграничение, соответствующее представлению, которое предполагает сознательный расчет и учет опасности и исключает даже в малейшей степени фатальное подчинение возможному риску. Совершенно очевидно, что демограф тем самым упускает гетерогенность типов социального поведения, сгруппированных им под одним термином.

Определение контрацепции, положенное в ос­нову вопросника и анализа результатов, охваты­вает достаточно большое количество условий (Leridon, Sardon, 1987). Рассматриваемое как по­ведение с целью избежать риска (зачатия или, если включать аборт в понятие «контрацепции», рождения), такое определение предполагает осо­знание наличия опасности и, следовательно, вы­деление «группы риска». Соответственно, внутри когорты риска, выделяемой по возрасту (опрос проводился среди женщин 20—45 лет), вводится различение между женщинами, у которых есть «партнер» (муж — для живущих в браке, сожи­тель — для «сожительствующих» или «постоян­ный партнер», живущий отдельно, —для прочих), и «одинокими» женщинами («заявляющими об от­сутствии постоянного партнера»). За недостатком информации о самих половых сношениях опреде­ление риска выделяет относительно однородную по форме половых связей популяцию; остальная же часть остается разнородной, потому что здесь «смешиваются, по всей очевидности, женщины, не имеющие никаких половых связей, с теми, кто имеет эпизодические половые отношения или же регулярные, но с разными партнерами» (р. 124). Однако не все женщины, имеющие постоян­ного партнера, находятся в зоне риска: необходи­мо также исключить стерильных женщин (или имеющих стерильного партнера) либо в силу ес­тественно-природных причин (но они еще долж­ны и знать об этом, чтобы признаться), либо по

[200]

причине стерилизации(предпринимаемой часто в контрацептивных целях, так что эту подгруппу с таким же успехом можно классифицировать как пользующуюся определенным методом контрацеп­ции), а также тех, для кого не существует риска и есть уверенность в его отсутствии (беременные женщины). И наконец, поскольку контрацепция предполагает, что риск вызывается боязнью, нуж­но также вычленить женщин, желающих иметь ребенка.

При таком определении риска и понимании контрацеп­ции в соответствии с уже изложенным способом поста­новки вопросов суждение о качестве результатов (как о качестве практики) выводится из факта, что наблюдается лишь малое число женщин, «подверженных риску», но «не использующих контрацептивных средств»: «В конечном итоге менее 4% совокупности женщин от 20 до 44 лет не используют никакого контрацептивного метода, несмот­ря на то, что они рискуют забеременеть, не желая того». Это позволяет сделать заключение, что «распространен­ность контрацепции близка к своему максимуму» (р. 126). Таким образом, благодаря достаточно широкому опре­делению значений контрацептивного метода, исследова­ние приходит к констатации квазивсеобщего рациональ­ного (как адаптации средств к цели) отношения к дето­рождению: подавляющее большинство женщин знают, способны ли они к деторождению, хотят ли они зачать, и действуют соответственно. В зависимости от значения, которое сообщается этой констатации, можно считать, что либо она не относится к новой ситуации, потому что все социальные группы всегда умели ограничивать в той или иной форме рождаемость, либо в случае предложе­ния опрашиваемым «научного» понятия контрацепции — а таково отношение демографа — данная констатация, видимо, чрезмерна или верна только для особой катего­рии населения. Несомненно, что для Франции 1978 г. еще остается справедливым утверждение, что «деторождение предстает как результат двойного отрицания: иметь де-

[201]

тей — это не значит, что их хотели иметь, это значит, что не хотели (абсолютно и всеми средствами) их не иметь» (Bourdieu, Darbel, 1966, p. 139).

Сомнительно, что на практике многочисленные различения, приводящие к этому статистическо­му результату — между риском и не-риском, же­ланием зачать или не зачать, контрацептивной практикой или отсутствием таковой, являются столь четко расчлененными. Отсутствие четкой границы между стремлением зачать или не зачать ясно обнаруживается, например, у значительной доли замужних женщин, использующих контра­цептивные методы и заявляющих о желании иметь еще детей (и, следовательно, исключенных из вы­шеприведенного подсчета) (Collomb, Charbit, 1987, p. 143-144). И как провести грань между контра­цепцией и «неподверганием риску», если «перио­дическое воздержание» становится постоянным? В целом, «контрацепция», измеряемая опросом, необоснованно смешивает определения, которые применяются в ответах (указывающих признава­емую совокупность декларируемых практик), и определение контрацепции, которую демограф счи­тает «действительной». Последний случай предпо­лагает знание реального содержания ответов (что приводит демографа, например, к исключению из результатов периодического воздержания, связан­ного с менструальным циклом). Однако невозмож­но установить, не применяются ли другие «сред­ства» либо с целью предохраниться от зачатия, либо такой цели не преследующие, но имеющие такой результат. Можно, например, заметить, что вопросник имплицитно предполагает существова­ние лишь одной формы сексуальной практики и попадает в «тупик» в отношении других, именуе­мых по традиции «неестественным путем».

Возможный разрыв между социальными опре­делениями, указанными в спонтанных ответах, и

[202]

научным определением контрацепции,организу­ющим способ постановки вопросов, может стать очевидным, например, если сравнить различные способы определения «основного метода». Так как методы могут сочетаться, то чтобы предста­вить совокупные результаты, необходимо ре­шить — если методов несколько, — какой из них основной. Демограф достигает этого посредством «объективного» знания о периодичности риско­ванных ситуаций и относительной эффективно­сти различных методов, рассматривая как основ­ной тот, который «применяется в середине цик­ла», и, если в этот период применяется несколько методов, — отдавая предпочтение «современ­ным» (Sardon, 1987, р. 305). Эта классификация отличается от той, которую сделали бы опрошен­ные женщины. Такой вопрос не задавался им впрямую, но можно считать, что метод, который они называли в первую очередь, еще до того, как их спрашивали о тех, которые могут его сопро­вождать или дополнять, является для них самым важным (если не самым эффективным). Не отли­чаясь слишком друг от друга (хотя бы потому, что только 14% «контрацептирующих» женщин называют больше 1 метода), тем не менее эти классификации расходятся достаточно ощутимо. Так, «прерванный акт» приводится в качестве первого ответа в 29,7% случаев. Критерии клас­сификации, заложенные в опрос, сводят эту долю к 26,3% «основных методов», и один лишь кри­терий «эффективности в середине менструаль­ного цикла» сократил бы эту пропорцию уже до 25,4%. Эти различия существенны: теоретиче­ски верхний предел этих пропорций составляет 32,5% (женщины, которые назвали этот метод единственным, или сочетаемым с иными), а ниж­ний предел 23,4% (женщины, назвавшие только его) (р. 306-307).

[203]

Если применяемые категории содержат значимую долю гибкости или расплывчатости, процент, получаемый в результате их использования, может приобретать лож­ное значение, что отражает его зависимость от способа постановки вопросов. Так, весьма вероятно, что женщи­ны, которые спонтанно, с первого вопроса, не указали какую-нибудь контрацептивную практику, но назвали себя «предохраняющимися» при различных формах по­вторения вопроса, отличаются от других не только ис­пользуемыми методами (которые почти всегда относятся к «традиционному» типу), но и своим отношением к «рис­ку» зачатия. В результате, если и нет оснований не учи­тывать их как пользующихся какой-либо формой контра­цепции (как то имеет место при других исследованиях), то можно спутать их с теми женщинами, которые более спонтанно заявляют о какой-либо форме предохранения. Один из аспектов социальной реальности контрацептив­ной практики проявляется в том, что некоторые формы практики — менее легитимные или недостаточно меди­цински апробированные — женщины отказываются при­знавать контрацептивными или колеблются, прежде чем их признать, в отличие от методов, о которых пишут в журналах. Таким образом, было бы интересно получить таблицы, которые позволили бы сравнить эти формы прак­тики — или признания — применения контрацепции от­носительно таких переменных, как возраст, социально-профессиональная категория, уровень образования, ве­роисповедание.

Создается ощущение, что демограф, как эксперт, за­цикленный на своем знании контрацепции, даже пони­мающий, что его определение не разделяется всеми, тем не менее избегает вопроса, чем же контрацепция явля­ется для опрашиваемых женщин. Социологическое изу­чение практики в отношении деторождения (или спо­собности к деторождению) должно было бы вписаться в рамки социологии отношения к телу и отношения к буду­щему (см.: Bourdieu, Darbel, 1966). Но это предполага­ет, что вопросник о практических действиях не основы-

[204]

вается на имплицитной гипотезе об универсальности от­ношения, базирующегося на осознанном расчете. В этом случае можно прийти к парадоксальной идее, что кон­трацепцию можно измерить только там, где она является всеобщей (т. е. там, где никто не находится в погранич­ной ситуации между контрацептивной практикой и стрем­лением зачать, иначе говоря, там, где проблема ее изме­рения не стоит). Воспроизводя формулу, уже приводи­вшуюся применительно к безработице, можно было бы написать: «Контрацепция существует там, где деторож­дение составляет предмет социальных процедур расчета и предвидения» (см.: Salais, 1986, р. 97). Но, как и в слу­чае с безработицей, нужно было бы уточнить: в «совре­менном» смысле. Таким образом, остается открытым во­прос о том, что представляют собой прочие формы регу­лирования, когда расчет и предвидение не вписываются полностью или эксплицитно в формализованные соци­альные процедуры.