4.2. Дискурсы институций

Социолог сталкивается прежде всего с дискурсом, направ­ленным на обеспечение явления, которое лежит в основе различных специальностей. Он имеет дело с разновидно­стью ученого здравого смысла, часто присущего дисцип­линам, признанным в качестве научных и открывающих Для себя новые возможности в этом новом объекте. Про­блематика различных дискурсов, посвященных старости, подобно геологическим пластам, несет в себе следы эта­пов эволюции дисциплин, которые превратили «старость»

[132]

в специальность. Содержание каждой из них соответст­вует проблемам, с которыми по мере развития этих дис­циплин сталкиваются специализированные учреждения в каждой области..

Первые дискурсы научного свойства исходили из ме­дицинского поля и касались поначалу органического ста­рения. Но если дискуссия вокруг физиологического ста­рения очень рано превратилась в область исследований в медицинском поле, то «геронтология» (или «гериатрия») в качестве автономной медицинской дисциплины, распо­лагающей корпусом знаний и признанных специалистов, появляется во Франции только после 1945 г. Эта дисцип­лина представляет старение исключительно в качестве непрерывного процесса физиологического износа. Подоб­ное определение старости нашло благоприятные условия распространения вследствие расширения медицинской практики (рост численности и специализации врачей и вспомогательного медперсонала, развитие больничных ус­луг), о чем свидетельствуют, в числе прочих, многочис­ленные научно-популярные работы по проблемам герон­тологии, написанные медиками, начиная с конца 50-х го­дов. «Геронтологическая вульгата» состоит в распрост­ранении правил телесной гигиены и способствует расши­рению представлений о старости как об индивидуальном процессе органического увядания.

После введения пенсионной системы (1950 г.) спе­цифически экономическая проблематика (изначально связанная с созданием пенсионных систем), оказавшая­ся в ведении демографов, стремится к признанию, в ча­стности, и в политико-административном поле. Для де­мографов речь идет об оценке расходов на содержание старости путем сопоставления активного населения и на­селения, которое таковым уже не является, при этом «де­мографическое» соотношение является инструментом, ко­торым пользуются пенсионные кассы для расчетов раз­меров взносов их членов и размеров выплачиваемых пенсий. С этой точки зрения старость уподобляется вы­ходу на пенсию.

[133]

Введение пенсионного обеспечения социальных ка­тегорий, которые до того ими не охватывались, и посто­янное снижение возраста выхода на пенсию (процент занятых среди мужчин в возрасте 65 лет и старше с 1954 по 1968 г. сократился с 36,2 до 19,1) столкнули пенсион­ные фонды (включая дополнительные пенсионные фон­ды) с новыми группами населения, имеющими новые за­просы относительно обеспечения своего содержания. С тем, чтобы ответить на эти, скорее культурные и пси­хологические, запросы в обслуживании, кассы вынужде­ны были прибегнуть к специалистам в области соци­альных наук (психологам и социологам).

Вхождение специалистов социальных наук в число агентов, осуществляющих управление старостью, способ­ствовало распространению новой проблематики старо­сти — «социального включения пожилых лиц». При этом старение стало описываться как процесс ограничения социальной жизни, «редукции социальных ролей», завер­шающийся «социальной смертью».

Эти дискурсы (и институции, им соответствующие) в той мере, в какой они способствуют разграничению ис­следовательского поля, представляют основное препят­ствие, с которым сталкивается исследователь при конст­руировании своего объекта. Ведь теперь старость опре­деляется как этап жизненного цикла, вычленяемый в соответствии с критериями, различными в соответству­ющих дисциплинах: «биологический» износ в медицине, «хронологический» возраст в демографии, отсутствие «социальных ролей» в социологии. Однако, за исключе­нием этих расхождений, дискурсы способствуют в основ­ном поддержанию представления о старости как об авто­номной возрастной категории, обладающей специфиче­скими свойствами, зависящими только от действия возраста. Тем самым старость является возрастной кате­горией для демографов («лица в возрасте 65 лет и стар­ше»), медицинской для врачей («прикованные к посте­ли») и социальной для социологов («пожилые лица», «пен­сионеры») и т. д.

[134]

Таким образом, чтобы изучать «старость», социолог почти неизбежно вынужден проводить исследование на­селения — социально обозначаемого как «старое», «ста­реющее», — именно того населения, содержание кото­рого обеспечивается институциями, от которых чаще все­го социолог финансово зависит: от приютов, домов престарелых, клубов или университетов «третьего возра­ста», с одной стороны, и от получающих пособие в пен­сионных кассах с другой.

Эта концептуальная автономизация «старости» явля­ется отчасти результатом формирования поля институций и агентов, которые в борьбе за навязывание соответству­ющего их интересам определения старости способствуют своими дискурсами и их «реализованными» (строения, услуги) или «инкорпорированными» (геронтологи, гери­атры) формами превращению «ментального представле­ния» реальности, согласно выражению Дюркгейма, в ре­альность как таковую. Воздействуя на индивидов, эти агенты трансформируют ментальные категории в инсти­туции, имеющие реальную силу и действенность. При­мер таких воздействий можно видеть в недавно установ­ленной оппозиции между «третьим возрастом» и «четвер­тым возрастом», которая связана с приходом новых специалистов в систему управления старостью. Отделяя «четвертый возраст» как объект «присмотра и физиоло­гического ухода» от «третьего возраста», который требу­ет в основном «культурной и психологической помощи», эти специалисты стараются навязать новые запросы и, одновременно, потребность в их собственных услугах.