Глава 1. Виртуальная реальность и ее смыслы 35

образа как единого изначального образа всего сущего, - и, вместе с тем, основу также и для христианского понимания потенциального. Эта потенциальность базируется лишь на постулировании необхо­димости развертывания прообраза, в то время как энергетическое, а главное — волевое объяснение этого развертывания элиминируется из понятия. Потенциальность, понимаемая таким образом, оказыва­ется обездвиженной в обосновательном отношении, - а, следова­тельно, и в отношении содержательном. Потенциальность в антич­ном понимании как движение, превращенная в декларируемую по­тенциальность неподвижной вечной истины, однако, все же суще­ственно двусмысленна. К тому же, в языке еще живы значения эф­фективности, воздейственности того, что обозначается как virtus (см. выше значения, связанные с лекарством (то, что помогает) и чудом, - оно оказывается манифестацией потенциальности в антич­ном духе, из которой элиминированы причинно-следственные свя­зи, вернее сказать, теперь, в этом новом контексте, о них приходит­ся умалчивать).

Николай Кузанский старается ограничить - прежде всего на уровне лексическом - виртуальное сферой соотношения семени и дерева. Невзирая на то, что он рассматривает соотношение Бога и семени как, по сути, подобное же, он хочет обязательно уйти от этой аналогии хотя бы на уровне понятийном. Однако, сделанная им для этого семантическая замена не слишком помогает ему в этом, - поскольку привносимая сема истинности является в качест­ве семантического компонента virtual старательно измененным ва­риантом семы потенциальности в античном понимании. Однако, по сути, замена эта не способна все же вывести описываемое Кузан-ским соотношение Бога и семени дерева за рамки концептуального содержания virtual. «Куда ты привел меня, Господи?» - восклицает здесь Николай Кузанский, поскольку, невзирая на всю предприня­тую им замену категорий, Бог оказывается все же, по сути, «семен­ной силой всех семенных сил», хотя Николай Кузанский и не арти­кулирует этого вывода. Непроизнесенный этот вывод является буд­то бы результатом увлечения Николая Кузанского красивой анало­гией на уровне стилистическом; то есть, его «приводит» к этому сама логика понятия, и, таким образом, логика языка.

Итак, в трактовке понятия virtual, осуществленной Николаем Кузанским, с новой силой организуется онтологическая разнопла-

новость теперь уже в отношении virtual, а также и принципиаль­ность его конструирования на основании этой фигуры умолчания, -когда декларируется лишь часть значений, - в то время как осталь­ные компоненты смысла остаются фактически столь же важными для смыслоообразования этого понятия в целом.

Очевидно, что virtus или virtual не является в схоластике строго устоявшимся понятием. История его является, скорее, повседнев­но-лексической, чем терминологической, и на всем ее протяжении происходят случаи его конкретного авторского терминологизиро-вания, которое осуществляется на основе лексического значения, опирается на выделение его отдельных сем, и сопровождается, как видно, процессами формообразования. Вплоть до наших дней вир­туальное существует именно так, на границе терминологизации, -всегда авторской и окказиональной.

Такая «граничная» терминологизация часто - хотя вовсе не всегда - релятивна по отношению к понятию потенциального. Од­нако даже в том случае, когда такая релятивность присутствует в том или ином конкретном понятии, она далеко не исчерпывает это понятие в семантическом отношении. Напротив, эта релятивность будто бы служит охранительным механизмом виртуального, эле­ментом того самого вуалирования смысла, который изначально присутствует в составе семантики virtus, и со временем становится выраженным во все большей и большей степени, приобретая все большее конститутивное значение применительно к смыслу вирту­ального в целом.

Схоластическое virtual выдвигает понятие потенциального в качестве такого охранительного механизма - в качестве того, что декларируется как носитель смысла. Такой ход вообще становится возможным и осуществляется именно благодаря разнице трактовок потенциального у различных схоластических философов. Эта си­туация оказывается исключительно благотворной для осуществле­ния того семантического размытия, которое должно характеризо­вать репрезентацию смысла виртуального в декларативном отно­шении. В современных понятиях виртуального и виртуальной ре­альности, - то есть, в самой некритичности их употребления и внешней десемантизации, - обнаруживается крайняя степень этого семантического размытия, которое на уровне философского дис-

36 E. Tapamyma Философия виртуальной реальности