Примечания к глаВе I

' Чтобы заслужить название гения, недостаточно новизны и необычайности идей; для этого нужно, кроме того, чтобы эти новые идеи были или прекрасными, пли общими, или особенно интересными. Этим гениальное творение отличается от просто оригинальной работы, характеризуемой главным образом своей необычайностью.

²Я не хочу сказать, что в эпоху Корнеля трагедия не могла совершенствоваться дальше. Расин доказал, что можно писать с большим изяществом, Кребильон — что можно писать с большим пылом, а Вольтер, без сомнения, показал бы, что в трагедию можно вложить больше пышности и сценичности, если бы театр, всегда переполненный зрителями, не воспротивился решительным образом такому роду красоты, хорошо известному грекам.

³В этой области мы встречаем множество источников заблуждений. Допустим, что кто-нибудь прекрасно знает какой-нибудь иностранный язык, например испанский. Если предположить, что испанские писатели превосходят нас в области драматического творчества, то французский автор, который воспользуется чтением их произведений и хотя бы лишь немного превзойдет их образцы, покажется своим невежественным соотечественникам человеком необычайным. Они, без сомнения, подумают, что он возвел драматическое искусство на ту высокую ступень совершенства, которой не мог первоначально достигнуть человеческий ум.

⁴Я мог бы даже сказать: сопровождается несколькими великими людьми. Тот, кто любит изучать развитие человеческой мысли, может заметить, как в каждом веке пять или шесть мыслителей бывают близки к открытию, совершаемому гением. И если честь открытия принадлежит этому последнему, то потому, что в его руках оно становится более плодотворным, чем во всяких других руках; потому, что о.н излагает эти идеи с большей силой и ясностью, и потому, наконец, что по способу пользования каким-нибудь принципом или открытием всегда можно увидеть, кому этот принцип или это открытие принадлежит.

⁵Я но хочу этим сказать, что Цезарь не был одним из величайших полководцев; этого не отрицал даже строгий Макиавелли, который вычеркивал из списка знаменитых полководцев всех тех, кто с небольшими армиями не совершил великих или новых дел.

«Мы видим, что великие поэты, — прибавляет этот знаменитый автор, — берут для собственного усовершенствования за образец Гомера и спрашивают себя: если бы Гомер думал об этом, так ли бы он выразился в этом случае? Но также нужно, чтобы и великий полководец, поклонник какого-нибудь великого вождя древности, подражал Сциппону и Жижке, из которых один взял себе за образец Кира, а другой—Ганнибала».

⁶Всякий человек, погруженный в глубокие размышления и занятый великими и имеющими общее значение мыслями, живет, забывая о мелочах повседневности и в незнании тех обычаев, которые являются наукой светских людей; поэтому он почти всегда кажется им смешным. Немногие из светских людей понимают, что знание мелких вещей почти всегда предполагает незнание великих; что тот, кто живет приблизительно как все, должен мыслить, как все; что он не поднимается над уровнем посредственности и

==488

что, наконец, гений всегда предполагает в человеке жажду славы, которая, делая его бесчувственным ко всякого рода желаниям, открывает его душу лишь для страсти к познанию.

Примером может служить Анаксагор. Друзья Анаксагора побуждали его привести в порядок свои дела и пожертвовать этому несколько часов из своего времени. «О,друзья! — ответил он им. — Вы требуете от меня невозможного. Как могуяразделить время между моими делами и моими занятиями, когда я предпочитаю каплю мудрости бочкам богатства».

Корнель, несомненно, был одушевлен теми же самыми чувствами, когда некий молодой человек, за которого он просватал свою дочь и положение дел которого поставило его в необходимость отказаться от этого брака, пришел утром к Корнелю, прошел в его кабинет и сказал ему: «Сударь, я прихожу к вам, чтобы взять назад мое слово и изложить вам причину моего поведения». — «Ах, сударь, — возразил Корнель, — не можете ли вы, не мешая мне, поговорить обо всем этом с моей женой? Поднимитесь к ней, я ничего не понимаю во всех этих делах».

Почти о каждом гениальном человеке можно рассказать подобные факты. Так, однажды лакей с испуганным видом вбежал в кабинет ученого Бюдэ и сказал ему, что в доме пожар. «Ну, хорошо, — ответил тот, — предупредите мою жену; я не вмешиваюсь в хозяйственные дела».

Любовь к занятиям не терпит отвлечения. Эта любовь заставляет знаменитых людей жить в уединении, которому они обязаны своими простыми нравами, неожиданными и наивными ответами, так часто доставляющими людям посредственным предлог высмеивать их. Я приведу по этому поводу два примера из жизни знаменитого Лафоитена. Один из его друзей, который жаждал обратить его, дал ему однажды послания апостола Павла. Лафонтен с жадностью прочитал их, по так как он был от природы крайне мягким и человечным, то ему была невыносима кажущаяся суровость писаний этого апостола; он закрыл книгу, отнес ее своему другу и сказал ему: «Я возвращаю вам вашу книгу, этот святой Павел не по моему вкусу». С такой же наивностью, сравнивая однажды блаженного Августина с Рабле '•'*,он воскликнул: «Как могут люди со вкусом предпочитать чтение блаженного Августина чтению Рабле, столь наивного и забавного?»

Каждый человек, сосредоточивающийся на изучении каких-нибудь интересных предметов, живет в мире одиноким. Он всегда остается самим собой и почти никогда не уподобляется другим; поэтому он почти всегда должен казаться людям смешным.