Примечания к главе XXX

' Нет ничего более нелепого и неверного, чем описания характера различных народов. Некоторые придают своему народу черты своего общества и соответственно изображают его печальным, или веселым, или грубым, или остроумным. Мне кажется, что я слышу францисканских монахов, которые на вопрос о кулинарном вкусе французов отвечают, что во Франции все готовят на елее. Другие списывают то, что до них говорили тысячи других писателей; они никогда не исследовали изменений, совершающихся в характере парода благодаря лоремелам в государственном управлении и в обычаях. Когда-то о французах было сказано, что у них веселый характер; это будут повторять вечно. При этом не замечают, что превратности времени, принудив государей обременить деревню значительными податями, лишили веселости французский народ; ведь крестьянское сословие, составляющее две трети населения, находится в бедности, а бедность никогда не может быть веселой; что обязанность городских властей оплачивать по праздникам часть расходов на маскарады у «Porte Saint-Antoine» никак не является доказательством веселости ремесленников и буржуа; что шпионаж, может быть, и нужен для безопасности Парижа, но если он заходит далеко, то благодаря злоупотреблениям некоторых лиц вызывает в умах недоверие, совершенно противоположное радости; что молодые люди, отказавшись от посещения кабачков, утратили часть той веселости, которая вызывается вином, и что, наконец, дружеские кружки, изгнав из своей среды грубое веселье, изгнали и веселье настоящее. Потому-то большинство иностранцев находят большое различие между действительным характером нашего народа и тем характером, который ему приписывают. Если во Франции можно найти где-либо веселье, то в праздничные дни на бульварах; но публика на них слишком сдержанна для того, чтобы быть веселой. Веселость всегда бывает немного распущенной. Кроме того, веселость предполагает зажиточность, а признаком зажиточности народа является то, что некоторые называют дерзостью, т. е. знание народом прав человека и взаимных человеческих обязательств; подобное знание всегда недоступно робкой и запуганной бедности. Зажиточность защищает свои права, бедность уступает их.

²На Марианских островах на поэта смотрят как на человека чудесного. Уже одно ото название вызывает к нему уважение в народе.

³Правда, они ненавидели всякую поэзию, способную ослабить мужество. Они изгнали из Спарты Архилоха за то, что в своих стихах он сказал, что спастись бегством разумнее, чем погибнуть с оружием в руках. Это изгнание было следствием не их равнодушия к поэзии, но их любви к добродетели. Заботы Ликурга о собрании сочинений Гомера, статуя Смеха, которую он воздвиг-

==479

пул и Спарте, и ею законы лакедемонянам показывают, что намеренном этого великого человека не было сделать из них народ необразованный.

⁴Лакедемоняне Кипефон, Диониседот, Арей^в* и Хилон, один из семи мудрецов, отличались в искусстве стихосложения. Лакедемонская поэзия, говорит Плутарх, простая, мужественная, энергичная, была полна огня, способного воспламенять в душах пыл и храбрость.

⁵Государи склонны думать, что одним словом или одним законом они вдруг могут изменить дух целого народа, например превратить трусливый и ленивый народ в народ деятельный и смелый. Им неизвестно, что те болезни в государстве, которые медленно развиваются, и исчезают медленно и что в политическом организме, так же как в организме человеческом, нетерпение государя или больного часто мешает выздоровлению.

⁶В эпоху величайшего расцвета церкви некоторые люди возводили сочинения Аристотеля на уровень священного писания, а другие ставили его образ рядом с изображением Иисуса Христа; некоторые утверждали в своих диссертациях, что без Аристотеля религия была бы лишена своей главнейшей аргументации. Ему принесли в жертву многих критиков, между прочим Рамуса: когда этот философ напечатал сочинение под заглавием «Критика Аристотеля», то все старые доктора, невежественные по своему положению и упрямые ввиду своего невежества, почувствовали себя, так сказать, изгнанными из своей вотчины и, устроив заговор против Рамуса⁷*, заставили изгнать его.

⁷Вот стихи, которые этот монарх написал поэту: Искусство писать стихи, как бы этим ни возмущались, Должно выше цениться, чем искусство царствовать: Твоя лира, вызывающая восторг своими нежными аккордами, Покоряет тебе души, мне же принадлежат только тела; Она делает тебя их господином, и ты проникаешь туда, Где не имеет власти самый гордый тиран.

⁸Если, строго говоря, нельзя доказать, что различие в организации ничуть не влияет на ум людей, которых я называю в среднем нормально организованными, то все же можно утверждать, что это влияние столь незначительно, что его можно рассматривать как те малые величины, которые не принимаются в расчет в алгебраических вычислениях. Наконец, то, что до сих пор приписывали причинам физическим и чего не могли объяснить ими, прекрасно объясняется причинами духовного порядка.

⁹Люди сильного характера, и потому часто несправедливые, более способны в области политики на великие поступки, чем люди, выдающиеся по уму, но лишенные характера. Цезарь говорит, что важнее выполнять смелые начинания, чем обсуждать их. Сильная страсть, достаточная для создания великого характера, может служить только средством для приобретения великого ума. Поэтому среди трехсот или четырехсот министров или королей легко найти великий характер, тогда как среди двух или трех тысяч не всегда можно найти великий ум; я предполагаю в этом случае, что истинными законодательными гениями должно считать лишь Мнноса, Конфуция, Ликурга и т. и.

==480

¹⁰Это мое мнение утешительно для тщеславия большинства людей и потому должно быть принято ими благосклонно. Согласно моим принципам, они должны приписывать посредственность своего разума не унизительной причине несовершенства своей организации, но воспитанию и обстоятельствам. Всякий посредственный человек, согласно моим принципам, вправе думать, что если бы судьба была к нему благосклоннее, если бы он родился в известную эпоху и в известной стране, то он мог бы походить на тех великих людей, чьим гением он не может не восхищаться. Однако как ни лестно это мнение для большинства людей при их посредственности, но в общем оно не должно нравиться, ибо почти пет человека, который считал бы себя посредственным, и нет глупца, который не благодарил бы ежедневно природу за ее особые заботы об его организации. Почти нет людей, не считающих парадоксами те принципы, которые резко расходятся с их притязаниями. Всякая истина, оскорбляющая гордость, должна строго бороться с этим чувством, прежде чем восторжествовать над ним.

Человек справедлив, когда это в его интересах. Если буржуа менее преувеличивает преимущества знатного рождения, чем вельможа, но больше знает им цену, то не потому, что он умнее. Его подчиненные часто могут пожаловаться на глупое высокомерие, в котором он обвиняет вельмож; верность его суждения есть лишь следствие его тщеславия, в этом случае ему выгодно быть разумным.

К сказанному мной я прибавлю еще, что установленные здесь принципы, если признать их верными, встретят противников во всех тех лицах, которые не могут принять их, но отказавшись от старых предрассудков. Когда мы уже достигли известного возраста, леность восстанавливает нас против всякой новой идеи и требуемого ею труда исследования. Новое мнение находит сторонников лишь среди тех умных людей, которые, будучи еще молодыми, не остановились в своем умственном развитии, не почувствовали еще жала зависти и жадно ловят истину всюду, где видят ее. Они одни, как я уже сказал, выступают в пользу истины, возвещают ее и утверждают ее в обществе; от них одних философ может ожидать похвалы; большинство остальных людей являются судьями, испорченными леностью или завистью.

==481