5Может быть, следует иметь мужество и самому быть способным к дружбе, чтобы решиться дать о ней ясное представление,

==401

Конечно, можно быть уверенным в том, что против такого человека выступят лицемеры дружбы; эти люди подобны трусам, которые всегда рассказывают о своих подвигах. Пусть те, кто считает себя способным к дружественным чувствам, прочтут «Токсарид» '* Лукиана, пусть они спросят себя, способны ли они к тем поступкам, на которые дружба побуждала скифов и греков? Если они будут искренни, они признают, что в наше время люди не имеют даже представления о такого рода дружбе. Поэтому у скифов и греков дружба считалась в числе добродетелей. Скиф не мог иметь более двух друзей, но, чтобы прийти им на помощь, он был вправе сделать все что угодно. Дружбу они отчасти смешивали с уважением. Одно чувство дружбы не порождало бы такого мужества у людей.

⁶Словохрабрый(brave) было тогда синонимом словадобродетельный,и когда теперь говорят «un brave homme» для обозначения верного и добродетельного человека, то это остаток прежнего словоупотребления.

⁷В наше время дружба не требует почти никаких качеств. Множество людей изображают из себя истинных друзей для того только, чтобы играть некоторую роль в свете. Одни становятся надоедливыми ходатаями чужих дел только для того, чтобы избежать скуки от безделья; другие, оказывая услуги, заставляют платить за них тех, кого они обязывают, скукой или потерей свободы; наконец, некоторые почитают себя весьма достойными дружбы, потому что они будут верными хранителями доверенного им и обладают добродетелью несгораемого шкафа.

⁸Поэтому, по пословице, следует считать многих друзьями, а доверять немногим.

⁹Всякий повторяет за Аристотелем, что друзей вообще нет, и каждый, в частности, уверяет, что он хороший друг. Возможность выдвигать столь противоположные утверждения предполагает, что в дружбе есть много лицемеров и много людей, не знающих себя самих.

Эти последние, как я уже говорил, будут протестовать против некоторых утверждений, высказанных в этой главе. Против меня будут их вопли, за меня, к сожалению, будет опыт.

¹⁰Его малейшая ошибка будет достаточным поводом, чтобы отказать ему в помощи: от несчастных требуется совершенство.

¹¹Таких людей мало, и эта способность самодовления, которая считается атрибутом божества и которую люди должны в нем уважать, признается пороком, когда она встречается в людях. Таким образом, мы осуждаем под одним названием то, чем мы восхищаемся под другим. Сколько раз Фонтенеля упрекали в бесчувственности на том основании, что он способен был довольствоваться самим собой, т. е. быть одним из умнейших и счастливейших людей в мире.

Если мадагаскарские вельможи воюют с теми своими соседями, стада которых многочисленнее их стад, если они постоянно повторяют: «Наши враги те, кто богаче и счастливое нас», то следует прибавить, что и большинство людей точно так же воюет с мудрецом. Они ненавидят его за скромность его желаний, которые сводятся к довольству тем, что он имеет, ибо тем самым он подвергает критике их поведение и становится слишком независимым от них. Эту независимость они считают источником всех пороков,

==402

ибо они понимают, что в них самих источник гуманности иссяк вместе с исчезновением потребности друг в друге.

Но общество должно очень дорожить этими мудрецами. Хотя высшая мудрость и делает их иногда равнодушными к дружбе ^ отдельных лиц, она в то же время заставляет их, как то показывают примеры аббата Сен-Пьера и Фонтенеля, распространять на все человечество то чувство нежности, которое сильные страсти заставляют нас сосредоточивать на одном лице. Только мудрец может быть по-настоящему добр, ибо on знает людей, то этим он отличается от тех людей, которые добры только потому, что они глупы, и доброта коих уменьшается по мере того, как они умнеют. Мудреца не раздражает людская злоба; он, подобно Демокриту, видит в них безумных или детей, на которых было бы смешно сердиться и которых следует скорее жалеть. Он рассматривает их так, как механик работу машины: он не бранит человечество, а жалуется на природу, которая связывает сохранение одного существа с уничтожением другого, которая повелевает коршуну для самосохранения ринуться на голубя, а голубю поглотить насекомое и которая из каждого существа сделала убийцу.

Если только закон является беспристрастным судьей, то мудреца можно в этом отношении сравнить с законом. Его равнодушие всегда справедливо и беспристрастно; это равнодушие следует считать самой большой добродетелью в занимающих высокое положение людях, которых сильная нужда в друзьях заставляет обыкновенно быть несколько несправедливыми.

Наконец, только мудрец может быть вполне щедр, ибо он независим. Люди, которых связывают узы взаимной пользы, не могут быть щедрыми друг к другу. Дружба дает только в обмен, одна независимость делает дары.

¹²Если бы мы любили друга только ради него самого, мы заботились бы только о его благополучии; мы не упрекали бы его за то, что он нам не пишет или нас не навещает; мы говорили бы: ну, значит, он занят более приятным образом, и радовались бы его счастью.