Алвар Аалто национальное и интернациональное108

1967

Главную тему этого номера финского архитектурного журнала – на­циональное и интернациональное – трудно подвергнуть ясному рас­смотрению, когда речь идет об архитектуре или родственных ей ис­кусствах. На первый взгляд национальное и интернациональное в архитектуре мыслятся как противоположности, но при более широ­ком рассмотрении нельзя сказать, что это действительно так. Каж­дый родился в определенном месте, однако та точка, откуда он ведет свое начало, входит в его чувство национального. Далее, он, ве­роятно, родился в четырех стенах. Следовательно, эта точка не есть нечто национальное, но нечто меньшее – место, район. Жизнь и ра­бота человека выводят его из этой местной ограниченности на более широкий простор – местное может стать национальным, а нацио­нальное – интернациональным. Развитие, таким образом, всюду про­исходит, как растекание водной струи. Но если продолжить ту же аналогию, развитие также не имеет абсолютных пределов, лишь не­кую связь с начальной точкой и абсолютную сущность.

Фактически бесполезно обращаться к таким элементарным мыс­лям, когда мы говорим об искусстве. Хотя Эрехтейон первоначально был национален, но с некоего времени он стал интернациональным. То же и во всех других искусствах: конечный эффект всюду имеет более широкое поле воздействия, чем первоначальный источник, но это не исключает того, что начальный источник и конечный эффект и каком-то отношении идут рука об руку.

Архитектура действительно связана с местным в том отношении, что всюду привязана к земле, и для нее особенно значителен не столько национальный, сколько местный характер, хотя он может получать и интернациональный отклик, который вызывают порож­денные им формы. В конечном счете любая исходная точка или ко­нечная цель – соединение двух начал, достигающее сбалансирован­ного результата, который существен в современном мире, в котором нельзя провести реальное различие между концепциями интернацио­нального и национального.

Умберто Эко

коды денотации и коннотации вещного мира¹⁰⁹

1967

[…]

Никакой самый одаренный архитектор или ди­зайнер не сможет сделать функциональной новую форму (а равно придать форму новой функции), если не будет опи­раться на реальные процессы кодификации.

Вот забавный и убедительный пример, приведенный Кенигом. Речь идет о домиках для сельской местности, по­ставляемых "Касса дель Меццоджорно". Став владельцами современных домиков, снабженных ванной и туалетом, кре­стьяне, привыкшие отправлять естественные надобности на природе и не информированные по части того, что пред­ставляют собой и чему служат некие таинственные гигиени­ческие сосуды, использовали сантехнику для мытья оливок; они клали оливки на специальную решетку и, спуская воду, их мыли. Конечно, всякий знает, что форма унитаза наи­лучшим образом соответствует той функции, которую он означает и делает осуществимой. И тем не менее форма озна­чает функцию только на основе сложившейся системы ожида­ний и навыков и, стало быть, на основе кода. Если примени­тельно к объекту используется другой код, случайный, но не ошибочный, вот тогда унитаз начинает означать другую функцию.

Может статься, какой-нибудь архитектор возьмет и по­строит дом, не укладывающийся ни в один из существую­щих архитектурных кодов, и, может статься, жизнь в этом доме окажется приятной и "функциональной", но совер­шенно ясно, что в этот дом нельзя будет и въехать, если прежде не разобраться, что в нем и для чего служит, если в нем не опознать некий комплекс знаков, соотносимых со знакомым кодом. Никто не должен объяснять мне, как об­ращаться с вилкой, но если мне дали какой-то новый мик­сер, взбивающий много лучше прежних, но не так, как я привык это делать, мне необходимо "руководство по экс­плуатации", иначе неведомая форма укажет на неведомую функцию.

Из этого не следует, что при учреждении новых функ­ций всегда нужно опираться только на старые, хорошо известные формы. Здесь снова вступает в действие фунда­ментальный семиологический принцип, который мы уже описали, когда речь шла об эстетической функции художе­ственного сообщения, и который был, как уже говорилось, исчерпывающе проанализирован в "Поэтике" Аристотеля: добиться высокой информативности можно, только опираясь на избыточность, невероятное открывается только через ар­тикуляцию вероятного.

[…]

Архитектурный объект может означать определенную функцию или соозначать какую-то идеологию функции. Но, разумеется, он может коннотировать¹¹⁰ и другие вещи. Пещера, о которой шла речь в нашем историческом экскурсе, получила значе­ние убежища, но, конечно, со временем она начала озна­чать "семья", "коллектив", "безопасность" и т. д. И трудно сказать, является ли эта ее символическая "функция" ме­нее "функциональной", чем первая. Другими словами, если пещера означает – воспользуемся удачным выражением Кенига – некую utilitas, то следует еще задаться вопросом о том, не более ли полезна для жизни в обществе коннотация близости и семейственности, входящая в символику пеще­ры. Коннотации "безопасность" и "убежище" коренятся в основной денотации utilitas, при этом они представляются не менее важными.

Стул говорит мне прежде всего о том, что на него мож­но сесть. Но когда это трон, то на нем не просто сидят, но восседают с достоинством. Можно сказать, что трон пре­вращает сидение в "восседание" с помощью ряда вспо­могательных знаков (орлов на подлокотниках, высокой, увенчанной короной спинки и т. д.), соозначающих коро­левское достоинство. Эти коннотации королевского досто­инства настолько важны, что, коль скоро они есть, они оставляют далеко позади основную функцию – вещи, на ко­торой удобно сидеть. Более того, часто трон, коннотируя королевское достоинство, принуждает сидеть неестествен­но прямо и неподвижно и, следовательно, с точки зрения основной функции utilitas – неудобно (с короной на голове, скипетром в правой и державой в левой руке). Сидение – это только одна из функций трона, только одно из его зна­чений, самое непосредственное и не самое важное.

В этой связи функцией может быть названо лю­бое коммуникативное назначение объекта, коль скоро в об­щественной жизни "символические" коннотации утилитар­ной вещи не менее утилитарны, чем ее "функциональные" денотации. Следует подчеркнуть, что символические кон­нотации именуются функциональными не метафорически, поскольку они сообщают о возможности пользования пред­метом, выходящей за рамки его узкого назначения¹¹¹. Ясно, что у трона символическая функция, и ясно, что в сравне­нии с одеждой на каждый день (которая служит тому, что­бы прикрывать тело) вечерний туалет, который женщин плохо прикрывает, а мужчин плохо скрывает, потому что, раздваиваясь сзади ласточкиным хвостом, подчеркивает живот, функционален, так как благодаря совокупности конвенций, которые он соозначает, вечерний костюм по­зволяет поддерживать определенные социальные связи, свидетельствуя, что тот, кто его надевает, подтверждает и сообщает свой социальный статус, что он согласен с опре­деленными нормами и т. д.¹¹²