6. Система защиты прав потребителей в рф 208

6.1. Гражданско-правовые договоры и отношения, регулируемые законодательством о защите прав потребителей 208

6.2. Сроки службы, сроки годности, гарантийные сроки 211

6.3. Обязательные требования к качеству товаров, работ, услуг 215

6.4. Право потребителей на информацию 217

6.5. О последствиях продажи товаров ненадлежащего качества 220

6.6. Судебная защита прав потребителей 225

6.6.1. Преимущества судебной защиты 225

6.6.2. Как защитить свои права в суде 226

6.6.3. Подготовка к судебному заседанию 228

6.6.4. Судебное заседание 229

6.6.5. Если не явился ответчик 232

6.6.6. Исполнение решения суда 233

6.6.7. Действия судебного исполнителя 233

6.7. Органы специальной компетенции 234

6.7.1. Антимонопольный орган 234

6.7.2. Полномочия МАП РФ 235

6.7.3. Рассмотрение антимонопольным комитетом дел о нарушении прав потребителей 238

6.7.4. Преимущества защиты прав потребителей в антимонопольном органе 241

6.7.5. Местные органы по защите прав потребителей 241

6.8. Общественные организации 242

7. Профессиональная этика журналистов, специалистов по связям с общественностью 244

7.1. Международная ассоциация ПАБЛИК РИЛЕЙШНЗ (IPRA). Виды кодексов профессионального поведения специалиста по связям с общественностью 244

7.2. Решение информационных споров органами саморегулирования в РФ 247

7.2.1. Судебная палата 247

7.2.2. Большое жюри Союза журналистов России 251

7.3. Органы саморегулирования в области рекламы в России 254

Литература 270

1.История российского законодательства о печати. Понятие и объекты цензуры

1.1. История российского законодательства о печати

Февральская революция 1917 г. привела к падению Российского самодержавия, а вместе с ним и к прекращению выпуска монархической прессы. Пришедшее к власти Временное правительство, встав на путь буржуазно-демократических преобразований, заявило об амнистии политическим заключенным, провозгласив свободу слова, печати, декларировало другие проявления демократии, реальное их осуществление предоставило возможность социалистическим партиям России — РСДРП, эсерам, анархистам — легализовать свою деятельность и заняться подготовкой своих изданий.

27 апреля 1917 г. Временное правительство приняло «Закон о печати», провозгласивший беспрепятственный выпуск, распространение и торговлю печатными изданиями любых политических направлений.

Закон о печати способствовал дальнейшему развитию в центре и на местах многопартийной, многонациональной журналистики. В социалистической прессе появляются лево- и правоэсеровские, анархистские издания, растет сеть солдатских газет, а также органов на национальных языках. Около 30 газет различных направлений выходили на украинском, белорусском, латышском, армянском, азербайджанском, грузинском и других языках. Благодаря закону о печати газеты и журналы социалистических партий распространялись в крупных городах страны и свободно там продавались.

В Октябрьскую революцию журналистика России вступила как многопартийная система и судьба ее целиком оказалась связанной с ее отношением к новой власти. Как видно из работ Ленина, написанных им еще до Октябрьской революции, большевикам была нужна не свобода прессы, а только ее безоговорочная поддержка.

В статье «Как обеспечить успех Учредительного собрания» (сентябрь 1917 г.) Ленин писал: «Капиталисты (а за ними, по неразумению или по косности, многие эсеры и меньшевики) называ­ют «свободой печати» такое положение дела, когда цензура отменена и все партии свободно издают любые газеты. На самом деле это не свобода печати, а свобода обмана угнетенных и эксплуатируемых масс народа богатыми, буржуазией».

Последняя из приведенных ленинских работ чрезвычайно важна для понимания всей стратегии действий большевиков после победы в революции. В ней, в частности, отмечено, что зак­рытие изданий — не единственная мера воздействия на редак­ционные коллективы. «Почему «революционная» демократия обязана терпеть такую вещь, как обогащение на частных объявлениях богачей, сторонников Корнилова, распространителей лжи и клеветы против Советов?» — ставит Ленин вопрос, звучащий не более чем риторически. И предлагает конфисковать у капиталистов полиграфические и бумажные предприятия.

«Государственная власть в виде Советов,— отмечает он, — берет все типографии и всю бумагу и распределяет ее справедливо... в интересах большинства народа..., большинства бедных, особенно большинства крестьян». Правда, Ленин оговаривается, что и крупные партии, и более мелкие, и даже любая группа граждан, достигшая определенного числа членов, правомочны иметь в своем распоряжении ресурсы для издания газет. Однако ни в одной из своих работ, появившихся в этот и более поздние периоды, не пояс­няет, а откуда в условиях общественной собственности на средства производства эти партии и граждане возьмут деньги на газетно-издательскую деятельность.

Словом, жесткое ограничение плюрализма посредством печа­ти закладывалось еще до Октября 1917 г. Важно еще раз подчеркнуть три отмеченные Лениным составные части ликвидации враждебной печати, запрещение ее как таковой, ограничение ее доходов путем запрета на публикацию рекламы и конфискация всех материально-технических ресурсов в пользу государства.

С первых дней после прихода к власти большевики начали проводить в жизнь намеченную программу. В области утверждения своей идеологии они меньше всего склонны были мешкать.

Уже через два дня после победы пролетарской революции, 27 октября 1917 г. (здесь и далее — по старому стилю), председатель Совета Народных Комиссаров В. И. Ленин подписывает Декрет о печати. Он стал третьим по счету законода­тельным актом нового правительства, что еще раз свидетельствует об огромной значимости этого вопроса для новой власти. На следующий день документ был опубликован в «Правде».

«В тяжкий решительный шаг переворота и дней, непосредственно за ним следующих, Временный революционный комитет вынужден был принять целый ряд мер против контрреволюционной печати разных оттенков...»,—отмечалось в первых строках Декрета. Закрытию, судя по его содержанию, «подле­жали органы прессы, призывающие к открытому сопротивлению или неповиновению правительству, сеющие смуту путем клеветнического извращения фактов, призывающие к деяниям преступного характера».

Еще до появления документа Петроградский военно-революционный комитет опечатал целый ряд изданий. С этой це­лью уже на следующий день после свершения революции ВРК принял несколько документов о буржуазной печати. К приме­ру, в «Предписании Центральной комендатуры Красной гвардии...» с пометкой «секретно и весьма срочно» он потребовал «дать в распоряжение комиссара печати 120 красногвардейцев для производства сегодня ареста... всех газет, закрытых за помещение воззвания бывшего Временного правительства..., а редакторов газет и главных сотрудников арестовать». По специальным распоряжениям Совнаркома в Петрограде закрывалось одно издание за другим, арестовывались редакторы и журналисты. В знак протеста против предпринимаемых действия 29 октября в столице не вышла ни одна оппозиционная газета. Однако это не помогло.

В Декрете указывался временный его характер, возможность отмены положений «при наступлении нормальных условий общественной жизни». Понимал ли предсовнаркома, подписывая документ, что таких условий не возникнет, что упоение силой приведет новую власть к еще большему давлению на своих идейных противников? Однозначно не скажешь. В своих дальнейших работах о печати Ленин вообще предпочитает не касаться содержания Декрета...

По мере утверждающейся диктатуры пролетариата противоречия между партиями становились все очевиднее, что повлекло еще большее усиление контроля за СМИ. Многочисленные обвинения пестрили фразами о «враждебности», «контрреволюционности» тех или иных изданий по отношению к Советской власти. Оставшиеся газеты нередко выходили «с большими пустыми местами» (по выражению И.Бунина).

Характерная оценка была дана Лениным по поводу одного из изданий — журнала «Экономист»: «Это, по-моему, явный центр белогвардейцев... Я думаю, почти все [сотрудники] — законнейшие кандидаты на высылку за границу. Все это явные контрреволюционеры, пособники Антанты, организация ее слуг и шпионов и растлителей учащейся молодежи».

При этом политическое давление не отошло на второй план. Поначалу, правда, эсеровские, анархические и даже меньшевистские издания не подвергались массовому остракизму ввиду того, что в правительство входили представители целого ряда политических партий. Однако в ЦК большевистской партии к ним с самого начала было явное недоверие. Это не скрывал в своих воспоминаниях. Л.Д.Троцкий, тогдашний Председатель Петроградского Совета:

«Буржуазные, эсеровские и меньшевистские газеты представляли собой с первых дней переворота довольно согласный хор волков, шакалов и бешеных собак. Только «Новое время» пыталось взять «лояльный» тон, поджимая хвост между задних ног.

—Неужели же мы не обуздаем эту сволочь?— спрашивал при всякой оказии Владимир Ильич [Ленин]. — Ну, какая же это, прости господи, диктатура».

Стремлению, любыми средствами обуздать несогласную с большевиками прессу, подчинена политика советской власти в отношении средств массовой информации (СМИ). Это подтверждает, в частности, подписанный Лениным и четырьмя наркомами в декабре 1917 г. «Ордер на арест и предание суду Революционного трибунала И. Г. Церетели, В. М. Чернова, Ф. Н. Дана и других «за выпуск с провокационной целью клеветнической газеты «Революционный набат», №4 от 2 декабря, заведомо ложно предписывающей Советской власти «продажу России Вильгельму», «освобождение Николая Романова» и т.д.». Что скрывалось за этим «т.д.» в документе не уточнялось, как и степень вины каждого из 12 обвиняемых. Не ставился вопрос и о возможности публичного ответа со страниц партийных изданий на суждения «Революционного набата». Проще и безопаснее для большевиков исповедовавших принципы классового подхода, попросту ликвидировать издание.

Упомянутый выше ревтрибунал появился в декабре 1917 г. по решению наркомата юстиции. Он был учрежден практически одновременно с Комиссариатом по делам печати. Предполагалось, что обе организации будут действовать рука об руку: Комиссариат — рассматривать возможность существования того или иного издания, а трибунал — применять к виновным меры ответственности. Но единства действий не получилось. Что касается Комиссариата, то он выступал за жесткие меры (чаще всего за закрытие изданий). Его руководитель Н. Кузьмин так формулировал задачи своего ведомства: «Полное отметание и закрытие всех соглашательских газет, как наиболее ядовитых и вредных в открытый период гражданской войны... Беспощадное и последовательное давление на враждебную Советской власти печать путем штрафов, закрытий, арестов...». На этом фоне революционный трибунал выглядел менее суровой инстанци­ей. Вынесенные наказания здесь нередко менялись на более мягкие — выговоры и порицания, что происходило не в последнюю очередь, по инициативе руководителя наркомюста левого эсе­ра И. Штейнберга, выступавшего против «излишней суровости» в отношении дореволюционной прессы. Кроме того, было очевидно, что ревтрибунал не успевал даже формально рассматривать все «дела» по печати, тем более, что их число постоянно росло.

Вот почему в феврале 1918 г. появляется Декрет Совета Народных Комиссаров — «О революционном трибунале печати». Этот орган был призван выносить вердикты относительно «пре­ступлений и проступков против народа, совершаемых путем ис­пользования печати». К ним, значилось далее в документе, относились «всякие сообщения ложных и извращенных сведений о явлениях общественной жизни, поскольку они являются посягательством на права и интересы трудового народа». С учетом тогдашнего политического расслоения общества к числу «про­тивников революционного народа» можно было причислить многих людей, а также подавляющее число средств информации (что к тому времени уже и произошло). Для ведения предварительного расследования и подготовки показательных су­дов при ревтрибунале печати учреждалась Следственная комиссия, которой предписывалось рассматривать персональные дела, организовывать показательные суды и т.д. Трибунал имел право применять различные меры наказания, вплоть до лишения виновных всех политических прав. Как показала практика, три­бунал в подавляющем большинстве случаев выносил самые жесткие постановления, стремясь «карающим мечом» избавиться от неугодных новой власти редакторов и журналистов.

Только в апреле-мае 1918 г. в Петрограде были привлечены к суду ревтрибунала свыше десятка газет, включая правоэсеровские «Земля и воля», «Народное слово», «Дело народа». Отдельные издания пытались выходить вновь под другими названиями. Однако власть решительно пресекала подобные по­пытки. Всего же в этом году по стране прекратили существова­ние более 200 периодических изданий — буржуазных и находящихся в ведении оппoзиционных социалистических партий (меньшевиков, эсеров, трудовиков и т.д.). Нередко решения в отношении этих газет и журналов выносились под предлогом того, что они представляли собой политические центры, вокруг которых группировались контрреволюционные силы. Однако закрытие изданий шло настолько стремительно, что тщатель­ных расследований каждой конкретной ситуации попросту не велось.

В целом за период с октября 1917 г. по август 1918 г. большевики закрыли по всей стране свыше 450 самых различных по политической направленности изданий. Вторая половина 1918 г. свела практически на нет прессу оппозиционных социалистических партий. Если в начале года в стране выходило 154 издания меньшевиков, эсеров (левых, правых), анархистов, эсеро-меньшевистских, мелкобуржуазных, то к сентябрю их осталось 50, а в 1919 г. — всего 3.

Большевики стремились поставить прессу под политический контроль, не отвергая при этом методов экономического давления. На их необходимость В. И. Ленин указывал еще в своих дореволюционных работах, и в этом вопросе он не был склонен даже к малейшему отступлению от провозглашенных принципов. Уже в начале ноября за его подписью появился подготовленный А. В. Луначарским Декрет о введении государственной монополии на объявления. Стремясь уничтожить частные издания экономически, большевики запретили появление в них каких-либо объявлений. Рекламная деятельность становилась «монополией государства». Отныне объявления могли публиковаться только в изданиях Временного Рабочего и крестьянского правительства и ме­стных Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Нарушившим это требование грозили различные сроки наказания — вплоть до конфискации всего имущества и трех лет ли­шения свободы. То же наказание вменялось редакциям в случае публикации на страницах изданий объявлений в виде отчетов, рекламных статей в других замаскированных формах. Многие СМИ, особенно столичные, получали от рекламы значительную прибыль. Например, годовой доход от объявлений московской газеты «Русское слово» приближался к двум миллионам рублей. Удар был точным: довольно скоро десятки газет в разных городах страны вынужденно прекратили свое существование.

Другой важной мерой борьбы с оппозиционной прессой явилась конфискация всех материально-технических ресурсов в пользу государства. По непол­ным данным уже к концу 1917 г. более 30 таких предприятий пе­решло в распоряжение новой власти, через год их стало уже 90. Национализация всех частных типографий спо­собствовала также налаживанию разветвленной сети партийной периодики. 1918 г. был отмечен появлением единого издательства «Комму­нист», а затем, год спустя) — единого центрального советского объединенного Государственного издательства. Для стабильного выпуска и четкого распространения газет и жур­налов, считавшихся «срочным военным грузом», в первые годы Советской власти были созданы полиграфический отдел ВСНХ, Главное управление бумажной промышленности (Главбум), Агентство ВЦИК по распространению печати («Центропечать») и дру­гие ведомства. При этом уже осенью 1918 г. были организованы местные отделения упомянутого выше агентства ВЦИК. Им вменялось в обязанность создавать в губернских центрах магазины-витрины и размещать в них всю печатную продукцию — советс­кие газеты, журналы, книги и т.д. К этому также были подключе­ны опытные партработники.

Формируя стратегию в области печати в 1917-1920 гг., большевики внимательно подходили к ее общему содержанию, которое, прежде всего, должно было пропагандировать партийно-государственную политику, быть рупором мнения соответствующих инстанций в центре и на местах. Уже в резолюции «О партийной и советской печати», принятой в марте 1919 г. на VIII съезде РКП(б) и ставшей первым документом о СМИ такого типа, отмечалось, что «партийные комитеты должны давать общие политические директивы и указания и следить за выполнением этих директив...». При этом обращалось внимание на то, чтобы публикации не оставались без ответа со стороны критикуемых, в противном случае Ревтрибунал грозил возбуждением «дел» против виновных.

Было бы принципиально неверным, однако, сводить большевистскую идеологию этого и последующего времени исключительно к системе подчинения общественного мнения посредством СМИ. Партия была активно заинтересована в повышении интереса широких слоев населения к издаваемой периодике, существованию массовых изданий. По этому поводу Ленин в пер­воначальном варианте статьи «Очередные задачи Советской вла­сти» (март 1918 г.) высказывался так: «Нам предстоит... превратить прессу из органа преимущественно сообщения политических новостей дня в серьезный орган экономического воспитания масс населения...».

На практике это означало особый подход к содержанию пе­риодического издания. «Непомерно мало места уделяется строительству новой жизни, — фактам и фактам на этот счет. Побольше экономики... В смысле собирания, тщательной проверки и изучения фактов действительного строительства новой жизни», — указывает Ленин в работе «О характере наших газет» (сентябрь 1918 г.). В «Тезисах о производственной пропаганде» (ноябрь 1920 г.) он определяет для партийного издания еще более конкретное содержание: «Уделять немного места, примерно не больше 1/4, политике. Главное место — единому хозяйственному плану, трудовому фронту, производственной пропаганде, обучению рабочих и крестьян управлять...».

Тематику массового издания оговаривала и упомянутая выше резолюция VIII съезда партии, где отмечалась необходи­мость отображения на его страницах партийной жизни, жизни армии, женского и молодежного движения — тем, которые долж­ны были вестись редакциями «живо и популярно».

Если присмотреться к содержанию центральных и местных газет, выходивших в первые годы Советской власти, то нельзя не признать: эти рекомендации нашли свое практическое воплощение. Они наложили ощутимый отпечаток на развитие прессы и тогда, и в последующие десятилетия. Усилиями большевиков (включая директивные указания ЦК, резолюции XI и XII съез­дов партии по вопросам печати) была сформирована особая содержательная модель партийно-советского издания, которая по­мимо названных тем включала в себя работу Советов, вопросы экономики и сельского хозяйства. Письма читателей с мест, которые бы помогли наладить «связь с массами», также виделись необходимым условием «лица» любого издания. Примечатель­но, что ни в одном из соответствующих документов ничего не говорится о таком требовании к журналистам как объективное информирование, что еще раз с очевидностью подтверждает за­данную большевиками стратегию в области СМИ.

Позднее был создан единый политический центр распространения партий­ной идеологии. Им стал с августа 1920 года Агитпропотдел — отдел агитации и пропаганды при ЦК РКП(б). Одной из основных его функций была разработка инструкций для редак­торов местных газет. Практически сразу же в структуре Агитпропотдела появился подотдел печати, в задачи которого входило прежде всего «политическое руководство» провинциальной прессой, что являлось «назревшей и совершенно неотложной задачей». Сам подотдел состоял из трех отделений: инст­рукторского, издательского и отделения по распространению литературы; в общую структуру входило и пресс-бюро, кото­рое рассылало в регионы письменные указания о содержании местных газет. Политический и содержательный уровень печа­ти контролировали инструкторы подотдела, которые составля­ли и рассылали тематические обзоры, призванные помочь ре­дакторам в улучшении содержательного уровня своих изданий. К этому следует добавить и постоянные совещания, проводимые Агитпропотделом с ведущими журналистами столичных СМИ. На этих обсуждениях в обязательном порядке должны были присутствовать редакторы столичных журналов «Красная печать» и «Помощь газете», которые в последующих номе­рах своих изданий тиражировали высказываемые идеи, способ­ствующие соответствующему «воспитанию» сотрудников мест­ной печати.

В короткий срок была налажена и профессиональная подго­товка работников печати. С этой целью уже в 1919 г. Российское телеграфное агентство (РОСТа) организовало в Москве 6-8-недель-ные курсы для журналистов. Год спустя Петроградское бюро РОСТа открыло уже Институт журналистики, аналогичные школы почти сразу же появились в Смоленске, Казани, Одессе, Витебске и ряде других городов страны. А в марте 1921 г. появился Москов­ский институт журналистики, обучение в котором продолжалось целый год. Желающие учиться должны были представить в инсти­тут рекомендации от двух членов партии или руководителя совет­ского учреждения. Все это свидетельствовало об исключитель­ной важности для партии самой работы по подбору и воспитанию журналистских кадров.

Таким образом, в период с октября 1917 по март 1921 политика большевиков в области СМИ была направлена на монополизацию общественного мнения под эгидой одной политической партии. Этот процесс был неизбежен, так как политический диктат неминуемо ведет к цензуре слова и печати. В свою очередь, сама цензура, как правило, порождает жесткую узурпацию власти. Запретив все анти- и небольшевистские СМИ, РКП(б) сознательно исключила плюрализм в эконо­мической, духовной и других сферах жизни и тем самым лиши­ла общество динамичного развития.

Как закономерную эволю­цию ситуации поэтому следует воспринять появление Декрета правительства от 6 июня 1922 г., предусматривавшего создание Главлита — Главного управления по делам литературы и издательств при Наркомпросе. Новому ведомству поручалось осуществление «обязательной предварительной цензуры всех рукописных и печатных произведений, снимков, рисунков, карт, выдача разрешений на право издания отдельных произведений и периодической печати». В том же году появляется и Главное управление по делам печати — «в целях объединения всех родов цензуры» и для формирования особого идеологического уровня нашей журналистики.

НЭП. Новые экономические условия породили иные по своим со­держательным возможностям издания, чем прежде.

Во второй половине 1922 г. печать оказалась в состоянии кризиса. Проявлений его было немало. Переход к нэпу усугубил и без того тяжелое материальное положение прессы, ее полиграфическую и техническую оснащенность. Кроме того, сказались как недостаток жур­налистских кадров, так и плохая профессиональная их подготовленность. Подавляющая часть журналистов советской прессы не смогла найти те главные темы, которые возникли в связи с нэпом, не смогла быстро перестроиться, она по-прежнему увлекалась славословием, повторением давно известных положений и реально оказалась оторванной от жизни. Такой крутой поворот в политике партии привел к тому, что многие, не поняв сути нэпа, впали в панику, растерялись.

Далеко не все издания советской прессы сумели противостоять суровым условиям, которые предъявил печати нэп. Это наглядно проявилось после при­нятия декрета "О введении платности газет" в конце 1921 г., который переводил периодические органы на хозрасчет, самоокупаемость, существование на средства от подписки. Всем редакциям вменялось в обя­занность обеспечивать себя самостоятельно, без помощи партий­ных комитетов, и в первую очередь за счет подписки и рознич­ной продажи своих изданий. Многие СМИ оказались не гото­вы к такой ситуации и вынуждены были вскоре закрыться. Если в январе 1922 г. в стране издавалось 803 газеты, то через два месяца их осталось 382, а спустя полгода после вынужденного перехода прессы на хозрасчет — лишь 313. Имея довольно скуд­ные материальные возможности, партийная печать в условиях проведения нэпа не всегда могла конкурировать с частной прессой. Тенденция к закрытию коснулась, прежде всего, отраслевых, профсоюзных изданий, чей тираж, как правило, был ограни­чен, а профессиональный уровень публикаций оставлял желать лучшего.

Попытка исправить положение советской печати за счет освещения процесса над эсерами в 1922 году не принесла желаемых результатов. Количество газет и их тиражи продолжали катастрофически падать.

На ухудшении состояния советской печати сказалось и некоторое оживление частного предпринимательства, приведшего к возникновению значительного количества издательских объединений. В течение первого года нэпа в Москве было зарегистрировано 220, а в Петрограде — 99 частных издательств.

Они наводнили книжный рынок продукцией, рассчитанной на нэпманов, деловых людей, рядового обывателя.

Нэпманская стихия проникла в советскую прессу под различными обличиями то в виде рекламных объявлений, набранных гигантскими буквами, то в виде сообщений о "вечерах обнаженного тела", то в виде низкопробных карикатур и острот.

В десятки раз увеличилось и общее число СМИ, в том числе и общественно-поли­тических. Эти частные предприятия следовали различным политическим ориентирам. В одних (например, «Книге»), печаталась преимущественно мар­ксистская литература, в других утверждали свое влияние пред­ставители иных политических и общественных групп. Так, из­дательство «Народ» публиковало преимущественно авторов, придерживающихся эсеровских взглядов; «Былое», «Задруга» и «Суриковский кружок» — так называемых «народников»; «Каторга и ссылка» — представителей меньшевизма и т. д. Как видно, несмотря на запрещение большевиками к этому време­ни практически всех политических партий, издательства отра­жали различные идейные взгляды, которые воплощались не только в литературе, но и журналистике.

Именно тогда получила продолжение ярко выражен­ная до революции культура полемики по литературно-крити­ческим вопросам. После окончания нэпа прежнее многообразие литературно-публицистических изданий постепенно сошло на нет.

В обстановке либерализации советского режима, оживления частного предпринимательства, выхода сменовеховской литературы и изданий деловых людей возрождение идеи свободы печати было вполне естественным проявлением времени. Один из руководителей Пермской партийной организации, Г. Мясников, выдвигая вполне доброжелательную идею борьбы с недостатками, имевшимися в советском обществе, проводил мысль о предоставлении свободы печати для всех партий — от анархистов до монархистов включительно.

Однако позиция РКП (б) в понимании лозунга свободы печати в условиях пролетарской диктатуры оставалась неизменной. Отвечая на статью "Больные вопросы", а также в письме, адресованном Мясникову, В. Ленин утверждал, что лозунг свободы печати в обществе, где пролетарская власть еще не окрепла, направлен на содействие реакционным устремлениям контрреволюционных сил. Он предоставляет возможность буржуазии использовать политическую и организационную силу инакомыслящей печати для реставрации старого строя.

Появление многих новых изданий не изменило общие приори­теты в сфере отечественной журналистики. Тематическое своеобра­зие печати, существовавшее в соответствии с особенностью той или иной читательской аудитории, осталось прежним. «Лицо» партий­ного издания определялось содержательной мо­делью, разработанной большевиками в период становления Советской власти.

Кроме того, не следует представлять дело так, будто издательства и ти­пографии имели неограниченную свободу действий. Их деятель­ность осуществлялась в соответствии с постановлением Совнар­кома от 12 декабря 1921 г. «О частных издательствах». Для над­зора за этими предприятиями были учреждены политотделы, ко­торым вменялось в обязанность санкционировать появление пе­чатной продукции. Как закономерную эволю­цию ситуации следует воспринять появление Декрета правительства от 6 июня 1922 г., предусматривавшего создание Главлита — Главного управления по делам литературы и издательств при Наркомпросе. Новому ведомству, как уже отмечалось выше, поручалось осуществление «обязательной предварительной цензуры всех рукописных и печатных произведений, снимков, рисунков, карт, выдача разрешений на право издания отдельных произведений и периодической печати». В том же году появляется и Главное управление по делам печати — «в целях объединения всех родов цензуры» и для формирования особого идеологического уровня нашей журналистики.

В сложившихся условиях журналистика явилась слепком коман­дно-административной системы, при которой сами СМИ были встро­ены в иерархическую пирамиду, по сути повторяющую партийно-государственную пирамиду: нижестоящие органы печати подчиня­лись вышестоящим, дублируя на своих страницах партийные и правительственные решения. И в 1920-е, и в более поздние годы СМИ рассматривались государственной системой как важнейший идеоло­гический институт, чья деятельность всецело была направлена на пропаганду провозглашенных «сверху» политических целей.

В то же время, несмотря на непродолжительный срок своего существова­ния, нэп дал немало интересных имена области журналистики, хорошо продемонстрировал, как могут уживаться вместе раз­личные мировоззрения, сформировал особый уровень полеми­ки в прессе по политическим, экономическим, литературно-художественных вопросов.

В 30-е годы Советская журналистика принимала активное участие в создании культа личности Сталина. Восхваляя на все лады его «прозорливость, мудрость в достигнутых победах в годы первых пятилеток», она утверждала в сознании масс непререкаемость его авторитета.

Система средств информации нашей страны, будучи проводником сталинской модели строительства социализма в СССР, заняла с вы­ходом "Краткого курса истории ВКП(б)" и учреждением отделов пропаганды в газетах ведущее место в идейно-теоретическом обосно­вании сталинизма как единственно верной доктрины социалистиче­ского строительства в условиях новой общественно-экономической формации.

Настойчивое проведение СМИ авторитарной идеологии способствовало тому, что она проникала во все сферы не только экономической, но и духовной жизни общества, в том числе в журналистику. Она оказалась полностью подчиненной административно-командной системе и лишенной самой незначительной самостоятельности.

Печать стала орудием административно-командной системы. Это проявилось в том, что она превратилась в политический пресс и средство расправы с инакомыслием, в проводника идеологии классовой борьбы и ее обострения по мере продвижения страны к социализму. Пресса в условиях тоталитарного режима стала средством формирования культа личности Сталина, жестким орудием проведе­ния в жизнь административно-командного давления сверху, средством расправы с теми, кто не выполнял указаний и директив самой печати.

Великая Отечественная война в какой-то мере остановила репрессивное воздействие влас­ти на культуру (осуществляемое при активном участии СМИ). Пресса стала меньше уделять внимание формированию культа личности Сталина. Однако это не привело к послаблению цензуры.

В первые дни ВОВ составлялись неправдоподобные сводки Совинформбюро, которые Сталин лично правил.

В одной из них, где речь шла об итогах первых трех недель войны, говорилось, что Красная Армия потеряла не более 250 тыс. человек, а вермахт не менее 1 млн. чел.

Любая другая публичная информация о положении дел на фронте, расходившаяся с официальными сводками, категорически запрещалась.

6 июля 1941г. был опубликован указ, гласящий, что за распространение в военное время ложных слухов, возбуждающих тревогу среди населения, виновные караются по приговору военного трибунала тюремным заключением на срок от 2-х до 5 лет, если это действие не влечет за собой по закону более тяжелого наказания.

Достаточно было обмолвиться, что в голодающем Ленинграде начали есть кошек, или что сын Сталина попал в плен, и лагерный срок был обеспечен. Однажды у Сталина возникла мысль возвратить точки над буквой «е» «в текст». Соответствующие аппаратные структуры в напряженные недели Сталинградской битвы переключились на разработку постановления правительства « О восстановлении буквы «е».

Реально в продолжение всей войны правой рукой Сталина в вопросах цензуры был А.С. Щербаков –начальник Совинформ бюро, секретарь ЦК ВКП(б) по идеологии, руководитель Управления пропаганды и агитации ЦК с его отделами печати и т.п. Именно Агитпроп, а не СНК СССР руководил тогда Главлитом, хотя последний числился при правительстве.

В годы Великой отечественной войны Главлит по заданию ЦК составлял объемные справки о военной цензуре во время Первой мировой войны и гражданской войны. Из США были выписаны «Правила военного времени для американской печати». С периодичностью в декаду, месяц, полугодие и год составлялись секретные сводки и отчеты о снятых с публикации материалах, о вычерках и исправлениях, произведенных в текстах стаей и журналов.

Периодически проводились расследования работ редакций. Естественно в среде цензоров процветала престраховка. Например, в дни войны в Ростовской области в газете «Молот» был опубликован невинный материал. Но Садчиков( руководитель Главлита) потребовал отдать главного редактора под суд. За последнего вступилось областное партийное руководство. Оно в своем письме ЦК констатировало: «Наш « Молот» благодаря цензуре превратился в богомольную старую дуру—вы не увидите в нем ничего такого, что отражало бы нашу работу по укреплению обороны города. Потомки будут удивляться: 16 месяцев стоял враг у стен Ростова, удачно или неудачно люди дрались с ним, и ничего – ровно ничего не отражает « Молот» из-за того, что цензура умозаключает настолько глубоко, далеко и широко, что позавидовал бы любой схоласт. Всякий даже намек на призыв к трудящимся об укреплении города категорически запрещается цензурой. Не юмористика, а факт, что нельзя печатать – « государственный хлебный завод работает» ( «позвольте—рассуждает цензор,-- это же снабжающее армию предприятие… -- вычеркнуть это!».

Цензурных запретов существовала масса. Во избежание нарушений международных конвенций запрещалось публиковать сведения об участии в боевых действиях подростков и медицинских работников. Запрещалось в любом виде писать в любом виде о боевых отравляющих веществах и огнеметах. Не допускалось разглашение любых секретов. Во всем этом имелся свой резон, как и в справедливом стремлении цензуры пресечь попытки фальсифицировать факты. Например, когда в мае 1942г. в газете «Известия» был помещен снимок фотокорреспондента Д. Н. Баштерманца, озаглавленный «Западный фронт. Бесславный конец немецких танков, пытавшихся прорвать последний край на одном из участков фронта», неожиданно разразился международный скандал: по просьбе московского корреспондента английской газеты «NEWS CRONICALE». Этот снимок направили в Лондон, а там эксперты идентифицировали под слоем ретуши танки как английские танки, марки «Матильда», направленные незадолго до этого в СССР, согласно ленд-лизу. Зам. Главы британской миссии в Москве контр-адмирал Майлс выразил протест в связи с этой фальсификацией.

В то же время в годы войны была временно приостановлена антирелигиозная пропаганда.

В 1940-1950-е гг. наблюдалось продолжение про­цесса репрессивного воздействия на культуру, СМИ. Главлитом была введена практика ежемесячного составления списков литературы, изымаемой из общедоступных фондов и переводимой на режим ограниченного использования.

Увеличилась сфера запрета на информацию. 9 июня 1947г вышел указ Верховного Совета СССР «Об ответственности за разглашение государственной и за утрату документов, содержащих государственную тайну». На волне шпиономании, когда совершенно секретными сведениями объявлялись сведения о физкультуре и спорте, числе спортсменов-разрядников, численности населения, количестве браков и разводов, цензурный террор резко усилился.

За первое послевоенное десятилетие было принято около 50 доку­ментов о печати и других средствах информации. Одним из основных вопросов, на который в первую очередь обращалось внимание, был связан с необходимостью усиления проблемно-тематического и идейного содержания печати и повышения ее роли в политическом воспитании трудящихся.

Своеобразной точкой отсчета для активизации усилий прессы послужило известное постановление ЦК ВКП(б) «О журналах «Звезда» и «Ленинград» от 14 августа 1946 г., где самой суровой критике подверглось «безыдейное», «идеологически вредное» творчество Анны Ахматовой и Михаила Зощенко. К слову, за четыре дня до этого, 10 августа, в московской газете «Культура и жизнь» появляется письмо известного драматурга Вс. Вишневского, в котором он обвиняет М. Зощенко в клевете на жизнь советского народа. Этот партийный документ не появился в печати, однако 22 августа в «Правде» была напечатана резолюция собрания ак­тива Ленинградской парторганизации, на котором секретарь обкома А. Жданов выступил с докладом по поводу соответствующего постановления. Рядом на газетной странице была опубликована другая резолюция — общегородского собрания ленинградских писателей, принятая по докладу Жданова. В редакционной статье, увидевшей свет в тот же день, отмеча­лось: «Необходимо решительно искоренить чуждые советско­му народу и советской литературе нравы и тенденции, объявить беспощадную борьбу с безыдейностью, пошлостью, аполитич­ностью, сползанием на позиции так называемого «чистого ис­кусства». В эти же дни А. Ахматова и М. Зощенко были исклю­чены из Союза советских писателей. Новый маховик духовно-репрессивного нажима начал раскручиваться с большой скоростью...

2 сентября того же года в центральной печати публикуется постановление ЦК партии «О репертуаре драматических театров и мерах по его улучшению», в котором ставится вопрос о качестве пьес, идущих на советской сцене. «Правда» тут же (4 сентября) откликается на это постановление статьей «Вредная пьеса», посвященной разбору пьесы В. Гроссмана «Если верить пифагорейцам...» (напечатанной в журнале «Знамя»). «Гроссман... кокетничает с глубоко чуждой советским людям фило­софией, заигрывает с реакционными идеями..., — утверждает критик В. Ермилов. — Он написал двусмысленную и вредную пьесу, представляющую злостный пасквиль на нашу действительность, на наших людей».

Зимой 1948 г. по всей стране прошли партийные собрания с единой повесткой дня: «О борьбе против безродных космопо­литов», что еще более «подлило масла в огонь» в средствах информации. Печать вновь запестрела именами деятелей культуры.

Когда развернулась шумная компания по борьбе с безродным космополитизмом, то по приказу Главлита от 6 июня 1949г. были запрещены сотни работ не только арестованных авторов, но и многие издания полувековой давности.

Особое место в структуре всей советской печати первых послевоенных лет занимала газета "Культура и жизнь". Будучи органом отдела пропаганды и агитации ЦК ВКП(б), она в условиях тоталитарного режима выполняла функции директивного органа, указания которого были обязательны для прессы и других идеологических институтов, требовала незамедлительного исполнения.

Такое давление на СМИ вело к снижению нравственной планки самой журна­листики. Вот лишь один пример, подтверждающий это. Поначалу редактор «Советского искусства» В. Вдовиченко лишь со страниц своей газеты поддерживал линию партии на борьбу с космополи­тизмом. Однако в ЦК партии В. Вдовиченко стали обвинять в том, что он делал это недостаточно последовательно. Тот, в свою очередь, в феврале 1949 г. направил служебную записку Г. Маленкову, секретарю ЦК, в которой описал деятельность упомянутых выше театральных критиков как разветвленный сионистский заговор, снабдив текст списком из 83 «подозреваемых», всех с еврейскими фамилиями.

Одновременно в Главлите разразилась кадровая чистка аппарата. Она усилилась после того, как в сентябре 1950 г. в ЦК партии поступила анонимка, негодовавшая, что в цензурном ведомстве трудятся такие лица как Додзин и др. Додзин был цензором материалов Еврейского антифашистского комитета, которые направлялись за границу. В анонимке задавался вопрос: «Уж не является ли Главлит замаскированным филиалом антифашистского еврейского комитета — окопавшегося шпионского гнезда предателей родины».

В последние годы жизни Сталина Главлит стал прямым органом карательной цензуры. В 1952г. в ЦК ВКП(б) и Президиуме Совета Министров СССР рассматривался проект о передаче Главлита в систему Министерства государственной безопасности (ГБ) СССР. Но Сталин был против. Но и без этого ГБ и Главлит работали слаженно. Едва ТАСС сообщил 13 января 1953г. о раскрытии госбезопасностью заговора врачей-вредителей, как в тот же день Главлит испросил санкций на изъятие из библиотек и книготорговой сети произведений профессоров-медиков.

Новые тенденции в политике, экономике, общественных отношениях, проявившиеся в жизни советского общества в конце 50-х-начале 60-х годов, не оставляли сомнений в том, что многое сделано для совершенствования форм и методов деятельности советского государства, для преодоления последствий культа личности Сталина.

«Я ушел от него [Хрущева] с горьким привкусом: намерения у него хорошие, но все зависит от «информации» — кого он слушает и кому верит», — вспоминал тот же И. Эренбург о встрече с лидером нашего государства. В самом деле, во многом именно субъективными пристрастиями объяснялась позиция Первого секретаря по отношению ко многим вопросам того времени. Но будучи чело­веком нестандартного мышления, искренне желавшим многое изменить, он и к средствам информации относился с большой заинтересованностью. Хрущев не только старался внимательно читать газеты, но и не жалел времени для встреч с журналиста­ми. При этом он полагал, что открытое обсуждение в печати политико-экономических, социальных и любых других про­блем будет способствовать и доверию людей к партийному руководству, и повышению авторитета «четвертой власти». Та­кой подход был по-настоящему нов для нее, привыкшей рабо­тать исключительно по указке сверху. И хотя именно Хрущеву принадлежат слова о журналистах как «подручных партии», в период его правления СМИ стали смелее в постановке многих проблем и содержательно более интересны.

Несмотря на осторожность средств информации в поста­новке многих тем, сам период «оттепели» дал многочисленные примеры нестандартной журналистской работы.

Этому в какой-то мере способствовали семинары, которые начал активно проводить Союз журналистов СССР, возникший в 1957 г. На несколько дней в Москву со всей страны съезжались журналисты по профилю своей работы — пишущие о про­мышленности, по вопросам строительства, на научные темы и т.д. Редакторы центральных газет проводили своеобразный «ликбез»: как и о чем писать, при этом обращая внимание не только на позитивные, но определенные негативные моменты.

Если перелистать страницы центральных и местных газет уже после октябрьского (1964 г.) Пленума ЦК КПСС, на кото­ром «по состоянию здоровья» был снят Н. Хрущев, то нельзя не обратить внимание на то, как сочеталось стремление средств информации быть ближе к простому человеку и одновременно непререкаемость их суждений, отражающих волю «большой по­литики» и партийных комитетов в центре и на местах. Являясь для миллионов советских людей своеобразным духовным на­ставником, «окном в большой мир» (учитывая, что в СМИ поступало множество писем по самым различным вопросам: по­литическим, экономическим, бытовым, личностным), журналистика одновременно продолжала печальные традиции гонений на интеллигенцию, недвусмысленно выражая отношение ко всему тому, что выходило за рамки выверенных стереотипов.

Сочетание и противоборство духовных начал и жесткого консерватизма было характерным для всей общественной жиз­ни страны после хрущевского периода, и в этом смысле журналистика стала лишь своеобразным ее отражением. С одной стороны, более высокого уровня достигла наша литература, кино и театральное искусство, представленное такими именами как Ч. Айтматов, Ю. Любимов, М. Ульянов и многие др., все более массовое распространение получало телевидение как средство информиро­вания, политического и художественного воспитания, а с дру­гой, заметны были ортодоксальные тенденции в развитии куль­туры. Так, нельзя не вспомнить, например, статью известного со­ветского скульптора Е. Вучетича «Внесем ясность», опубликованную в 1965 году в «Известиях», где ставился вопрос об исключительной приоритетности «партийной истины».

В конце 70-х-сереяине 80-х годов в советской журналистике утверждаются помпезность, лжепафос, безудержное славословие, явное стремление выдать желаемое за действительное, уход от реальных проблем, выдвигаемых жизнью.

Стремлению полностью "приручить" прессу, сделать ее послушным инструментом в руках партийных, советских, хозяйственных органов были подчинены многообразные формы партийного руко­водства. Среди них принятие партийных решений по различным вопросам, связанным с деятельностью СМИ, обсуждение в ЦК КПСС и на пленумах партийных комитетов вопросов о работе печати, телевидения и радио, утверждение планов работы печатных органов на бюро партийных комитетов, отчеты редакторов газет на бюро или пленуме партийного комитета, обзоры печати, редакционные и передовые статьи "Правды" и органов республиканских, краевых и областных партийных комитетов и др. Так, в рассматриваемые годы среди документов, принятых ЦК КПСС, постановления: "О мерах по улучшению подготовки и переподготовки журналистских кадров", "О руководстве ЦК КП Туркменистана печатью, радио и телевидением", "О руководстве Томского обкома КПСС средствами массовой информации и пропаганды", о работе газет "Известия", "Экономическая газета", "Советская культура", "Труд", об улуч­шении деятельности районных и городских газет; о журналах "Огонек", "Наука и религия", "Вопросы истории КПСС", "Советская печать" и др.

В целом, советская журналистика на протяжении всей своей истории выполняла охранительные функции. Будучи однопартийной, она стала составной частью партийной структуры, взяв на себя миссию идеоло­гического обеспечения деятельности административно-командной системы. Пресса не видела противоречий, происходивших деформаций, она изобиловала материалами об успешном выполнении планов пятилеток, строительстве материально-технической базы коммунизма, формировании новых общественных отношений на селе, воспитании нового человека, о величайших достижениях в решении национального вопроса.

В середине 80-х годов к руководству партией пришел М. Горбачев. По его инициативе КПСС провозгласила курс на перестройку. Это был, безусловно, позитивный шаг, начало нового политического курса. Однако в материалах апрельского (1985 г.) Пленума ЦК КПСС, в документах XXVII съезда партии и XIX Всесоюзной партийной конференции незыблемой оставалась линия на централизацию партийного руководства средствами массовой инфор­мации, целью которой являлось обязательное проведение в жизнь директив КПСС. Широко обнародованная гласность оказалась лишь продекларированной, но не коснулась многих сфер государственной и общественной жизни, в том числе взаимоотношений прессы и партийных органов.

В 1987г. Главлит должен был отменить, хотя и с большим количеством оговорок, предварительную цензуру. Однако местные органы Главлита должны были установить за изданиями постоянный последующий контроль. Рекомендовалось также избирательно подходить к этому вопросу, учитывать характер и направление того или иного журнала. Согласно предписаниям Главлита, местным партийным органам предоставлялось право самим «решать вопрос об освобождении от предварительного контроля или возвращении на контроль освобожденных ранее местных периодических изданий, отдельных передач радио и телевидения, если это будет признанно необходимым».

В 1987г. ряд незначительных послаблений сделан в «Перечне сведений, запрещенных к опубликованию». В июне вышел особый циркуляр Главлита, в котором отмечалось, что можно публиковать сведения об объеме выпускаемой в дни коммунистических субботников продукции гражданского назначения, об отдельных случаях героизма в Афганистане.

Однако согласно этому перечню, запрещалось публиковать, в том числе и в художественных произведениях:

• о численности населения, начиная с 1947г. — по городам с населением менее 50 тыс. чел.

• о деятельности органов ГБ и советских разведывательных органов.

• сводные абсолютные данные о преступности, судимости по району, городу и выше.

• о местах ссылки, дислокации тюрем и колоний.

• о применении труда лиц, лишенных свободы, на предприятиях, стройках и др. объектах.

• о повлекших за собой человеческие жертвы катастрофах, крупных авариях и пожарах.

• маршруты поездок, остановки, места выступлений и пребывания членов и кандидатов в члены Политбюро ЦК КПСС.

Однако этот перечень был секретным.

В 1988г. Главлит рекомендовал цензурным органам заключать особые контракты с издательствами и редакциями, которые были обязаны сами оплачивать сдельно труд цензоров, исходя из количества проверенных или печатных листов. Установлена была также такса за каждый лист.

В 1989 Главлит переименован в ГУОТ (Главное управление по охране государственных тайн в печати). В положении о ГУОТ СССР подчеркивалась необходимость перейти на хозрасчетную работу и даже рекомендовалось ввести «полудобровольный» режим «спецредактирования». Редакция, заключив договор с цензурой, посылает ей свои материалы в «целях выявления в них сведений, составляющих государственную тайну, и в случае обнаружения таковых цензор информирует редакцию, которая затем и принимает окончательное решение о возможности их публикации». Кроме того, сотрудники ГУОТА должны «осуществлять выборочную проверку материалов СМИ (после их выхода в свет) и в отдельных случаях о фактах разглашения сведений, составляющих государственную тайну, информировать правоохранительные органы». Проще говоря, доносить «куда надо».

ГУОТ СССР рекомендовал установить определенную таксу за просмотр 1 печатного листа (в Москве и Ленинграде по 4 руб.; в провинции—по 3 руб.).

Лишь в последние 2-3 гг. эпохи гласности и перестройки (1987-1990) началась ликвидация «книжного ГУЛАГА» – печально знаменитых спецхранов библиотек.

Курс на перестройку, демократизацию и гласность привел к отказу от традиционной однопартийности и переходу к новой — демократической и многопартийной — системе. Под давлением масс в марте 1990 г. была изменена статья 6 Конституции СССР, которая признавала только за КПСС право на руководство советским обществом. Таким образом, ликвидировалось монопольное право КПСС на издание периодической печати.

Однако попытки сохранить контроль над прессой, ограничить допуск к информации оставались.

9 июля 1990г. вышел приказ начальника ГУОТА СССР № 100 «О ликвидации спецхрана»: все книги велено перевести в открытые, общие фонды. Однако 1 августа появился приказ № 107, касавшийся т.н. «трофейных книг», вывезенных в СССР после войны. В нем говорилось: «Перевести в общие фонды библиотек и организаций все издания трофейных фондов, за исключением: произведений Гитлера, Геббельса, Гиммлера, Геренга, Риббентропа; сугубо антисемитских изданий (протоколов Сионских мудрецов); коллаборационистских периодических изданий на русском языке и языках народов СССР, выходивших на временно оккупированных территориях СССР, других европейских стран и Германии.

В 1990 г. 1 августа Верховный Совет СССР принял «Закон о печати». Принципиально важным был п.1: Цензура в СССР запрещена, печать свободна». Но органы ГУОТА продолжали функционировать.

Этот документ, разработчиками которого были специалисты по праву доктор юридических наук М. Федотов и его коллеги Ю. Батурин и В. Энтин, стал первым за все годы Советской власти правовым актом, регламентировавшим положение средств информации (если не считать ленинского Декрета о печати, принятого в 1917 г. и носившего явно ограничительный характер).

По ряду положений этот законодательный акт выглядел прогрессивным, принятым в соответствии с Международным пактом о гражданских и политических правах 1976 г. Это касалось, в частности, недопустимости цензуры и монополии государства на издательскую деятельность, а также обеспечения гарантий профессиональной самостоятельности редакционных коллективов и права журналистов на получение информации, свободу творчества.

На протяжении долгого времени свобода в нашем обществе воспринималась как «осознанная необходимость». «Осознать» эту необходимость помогал весь механизм партийно-государственной власти. По новому Закону средства информации получили возможность не допускать вмешательство в свою деятельность со стороны различных инстанций. Демократичными выглядели положения о свободном поиске, получении и распространении информации (если она не нарушает Конституции, не способствует пропаганде войны, не сеет национальную рознь и т.д.), о соблюдении авторского права, уважении журналистской конфиденциальности. Как следствие, в руках журналистов появилось первое серьезное оружие в отстаивании собственных позиций. Будучи в какой-то мере защищенными все тем же сло­вом «гласность», они теперь предавали огласке любое ее нару­шение. Примечательно, что в январе 1991 г., после кровавых событий в Вильнюсе, Президент СССР М. Горбачев потребовал от Верховного Совета страны приостановить действие Закона о печати. Все это как будто бы свидетельствовало в пользу названного документа.

Вместе с тем, содержательная часть Закона страдала серьезной недоговоренностью, и это мешало становлению журналистики как демократического института, повышению объек­тивности ее высказываний. Отсутствие правовой культуры в обществе также привело к тому, что даже самые правильные формулировки остались лишь на бумаге.

Основной недостаток принятого документа был в том, что он носил «разрешительный» характер, не сумев по-настоящему гарантировать право каждого публиковать свое мнение, так и не предоставив журналистам подлинной свободы творчества и не оградив деятельность СМИ от подчас бесцеремонного (как это бывало не раз уже в перестроечные годы) вторжения госу­дарства. «... Проект Закона о печати — пока что лишь выкрой­ка будущего Закона о печати: между монументальными пунк­тами о свободе печати и правах журналиста видны зияющие про­валы», — резюмировал публицист К. Баршт.

Так, первая статья Закона отмечала, что «печать и другие средства массовой информации свободны». При этом предло­женная «свобода» вовсе не гарантировала каждому журналис­ту или автору высказаться без каких-либо ограничений. Пятая статья с целью «недопустимости злоупотреблением свободой печати» запрещала использовать прессу для разглашения государственной тайны «...или иной специально охраняемой законом тайны». Сразу же возникла опасность того, что различные ведомства попытаются спешно составить свои реестры сведе­ний, «недопустимых к разглашению».

Это и произошло. Уже на 22-й день после вступления нового Закона в юридическую силу появился и был распространен по всей стране секретный «Перечень сведений, запрещенных к опубликованию». В нем отмечалось, что журналисты не имеют права сообщать данные о заболеваемости скота, о пло­хой дисциплине и «дедовщине» в армии, об уровне технической готовности железнодорожного транспорта и многом другом. При этом за разглашение государственной тайны, согласно самому Закону, к которому теперь вполне можно было привязать отмеченные данные, журналист мог лишиться свободы на срок от пяти до восьми лет.

«Плох... новый закон? Нет, пожалуй, он хорош. Так, на четве­рочку с плюсом. Или с минусом. Главное, чтобы не добавили ему новые минусы союзное правительство, Госкомпечать, Гостелерадио», — делился размышлениями один из его авторов М. Федотов в газете «Демократическая Россия».

Еще один «подводный камень», мешающий развитию свобо­ды журналистики, содержался в статье 10 Закона, которая разреша­ла «приостановить» деятельность средства информации «на срок до 1 месяца решением органа, выдавшего свидетельство о регист­рации». И хотя в статье 11 оговаривалось, что для подобного вмешательства в деятельность СМИ требуется решение суда, существующую для издания ситуацию «можно было сравнить с прогулкой по минному полю», когда «на каждом своем шагу от «регистрации» и до «распространения» издатель или учредитель печатного органа имеют под ногами яму административного произвола».

«Русская печать не чувствует под собой твердой почвы закона, точно и открыто для всех определяющего права и обязанности каждого; но она хорошо знает, как могут быть различны пределы дозволенного по усмотрению административной власти, распоря­жения которой имеют принудительную силу закона, но не облада­ют ни постоянством, ни его общеизвестностью...».

Именно поэтому органы ГУОТА и продолжали функционировать. Главлит ликвидирован был только22 ноября 1991г.

Попытка государственного переворота в августе 1991 г. заметно отразилась на состоянии средств массовой информации страны. Одно из первых постановлений Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП), принятых 19 августа 1991 г., касалось прекращения выпуска всех центральных и московских газет и журналов, за исключением шести газет КПСС, а также "Труда", "Известий" и "Красной звезды".

22 августа возобновился выход всех запрещенных ГКЧП демо­кратических изданий. В эти августовские дни широкое признание, в первую очередь со стороны зарубежных средств информации, пришло к агентству "Интерфакс". В дни путча большинство иностран­ных журналистов, работавших в Москве, были единодушны в своей оценке деятельности "Интерфакса": он работал оперативнее и объективнее всех советских средств массовой информации.

А днем раньше, 21 августа 1991 г., Президент Российской Федерации Б. Ельцин издал указ "О средствах массовой информации в РСФСР", в котором говорилось о том, что имевший место переворот показал опасность монополизации СМИ, функционировавших на территории РСФСР, ТАСС, агентство "Новости", а также газеты "Правда", "Советс­кая Россия", "Гласность", "Рабочая трибуна", "Московская правда", "Ленинское знамя" и другие, отмечалось в документе, вели актив­ную кампанию клеветы против представителей законной власти, дезинформировали народ и по сути явились соучастниками государ­ственного переворота. В соответствии с указом был временно при­остановлен выпуск этих газет как изданий КПСС.

Этим же указом отстранялись от исполнения должностных обя­занностей директор ТАСС и председатель информационного агентства "Новости" за "осуществление дезинформации населения и миро­вой общественности о событиях в стране". В связи с тем, что Всесоюзная телерадиокомпания в дни путча являлась одним из основных орудий ГКЧП, ее руководитель указом президента был смещен со своего поста.

События августа 1991 г. в значительной мере повлияли на политический спектр формировавшейся демократической журналистики страны. Гарантом ее стабильности в обществе явился указ президента РСФСР "О мерах по защите свободы печати в РСФСР", принятый II сентября 1991 г.

27 декабря 1991 года вступил в силу новый, теперь уже российский Закон «О средствах массовой информации», подписанный Президентом РФ Б. Ельциным. Следует признать, что но­вый документ, несмотря на многие схожие статьи, в содержательном плане выглядел все же иным по сравнению с предыду­щим. Это стало возможным благодаря наработанному опыту в сфере правового положения журналистики, а также изменив­шейся к тому времени общественной ситуации — развалу СССР, ликвидации КПСС, развитию многопартийности и т.д. Вот как оценивает российский закон М. Федотов, принявший активное участие в его разработке: «Если союзный закон явился доку­ментом, с одной стороны, демократического романтизма, а с другой — исполненным неминуемых компромиссов с защитниками старых тоталитарных порядков, то российский — результатом почти лишенного политического противоборства поиска оптимальных технологий правового регулирования органи­зации и деятельности СМИ».