Власть рабочего класса при отсутствии материальных условий для упразднения капиталистических производственных отношений

Маркс и Энгельс неоднократно занимались вопросом о том, что произойдет, если рабочий класс захватит власть до того как будут налицо необходимые исторические предпосылки для замены капиталистических производственных отношений социалистическими. Они пришли к заключению, что в таком случае рабочему классу придется уступить власть буржуазии. Рабочий класс окажется у власти лишь временно и проложит дорогу для развития капитализма. Так, например, Маркс писал в 1847 г.:

«…если буржуазия политически, т. е. при помощи своей государственной власти, «поддерживает несправедливость в отношениях собственности» (слова Гейнцена. — Т.К.), то она не создает ее. «Несправедливость в отношениях собственности», обусловленная современным разделением труда, современной формой обмена, конкуренцией, концентрацией и т. д., никоим образом не обязана своим происхождением политическому господству буржуазных классов, а, наоборот, политическое  господство буржуазии вытекает из современных отношений производства, выдаваемых буржуазными экономистами за его необходимые и вечные законы. Поэтому, если пролетариат свергнет политическое господство буржуазии, его победа  будет лишь мимолетной: она окажется лишь моментом в ходе самой же буржуазной революции, моментом, который служит ее дальнейшему развитию, как это было в 1794 г., и победа пролетариата останется таковой до тех пор, пока в ходе истории, в ее «движении» не выработались еще материальные условия, создающие необходимые предпосылки для устранения  буржуазного способа производства, а следовательно — и окончательного падения политического господства буржуазии. Господство террора во Франции могло поэтому послужить лишь к тому, чтобы ударами своего страшного молота стереть сразу, как по волшебству, все феодальные руины с лица Франции. Буржуазия, с ее тревожной осмотрительностью, не справилась бы с такой работой   в течение десятилетий. Кровавые действия народа лишь выровняли ей, следовательно, дорогу» (5).

В таком же духе писал Энгельс:

«Самое худшее, что может случиться с вождем крайней партии, это такое стечение обстоятельств, при котором он вынужден взять в свои руки управление в эпоху, когда движение еще не созрело для господства того класса, представителем которого он является, и для проведения мер, требуемых господством этого класса… Он неизбежным образом оказывается перед неразрешимой дилеммой; то, что он может сделать, противоречит всему прежнему его поведению, его принципам и непосредственным интересам его партии, а то, что он должен сделать, невыполнимо. Словом, он вынужден отстаивать не свою партию, не свой класс, а тот класс, для господства которого движение уже достаточно созрело в данный момент. Он должен в интересах самого движения отстаивать интересы чуждого ему класса и отделываться от своего собственного класса фразами и обещаниями, уверять его, что интересы этого чуждого класса являются его собственными интересами. Кто попал в это ложное положение, тот погиб безвозвратно» (6).

То, что сказано Марксом и Энгельсом о революции, которая приводит пролетариат к власти раньше, чем возникнут исторические условия для перехода от капитализма к социализму, не может быть целиком приложено к Октябрьской революции, причем не только потому, что эти материальные исторические условия уже существовали в международном масштабе, но и потому, что в России имелись налицо особые условия. Русская буржуазия была не только низвергнута политически; ее экспроприировали экономически через несколько месяцев после Октября. Сохранившейся деревенской буржуазии не удалось свергнуть пролетариат, и ее социальное значение, особенно со времени введения пятилетнего плана, было ничтожным. Хотя «Октябрь» и остался в одиночестве, он все же не стал «моментом в ходе» развития русской буржуазии по той причине, что русская буржуазия была уничтожена. Если так, то какие производственные отношения могли установиться после Октября?