Концепция децентрированный (расщепленной) личности

417

значно предполагала социально предписанное и инсти-туционализованное освоение каждым членом общества культурно необходимых знаний и навыков. Считалось, что социализованный индивид становится тем саморегулирующимся элементом социокультурной системы, который автоматически будет поддерживать ее целостность, минимизировать в ней уровень напряжений и конфликтов.

Современный взгляд на эти процессы изменился. Вернувшись к истокам социокультурных систем — людям, признав, что люди — существа, строящие и использующие такие системы, современные мыслители по-иному видят и процессы освоения человеком своего окружения.

Прежде всего, люди перестали рассматриваться только как социальные существа; равноправным стало признаваться и индивидуальное человеческое начало. Соответственно контрбалансом их социабельности, склонности к объединению стала идея эгоцентрично-сти и стремления к автономии. В ходе взросления и личностного становления люди приобретают социальные и культурные различия, а не только сходства. И поиск индивидом своей идентичности обусловливает его личностную многомерность, расщепленность, порождаемые по ходу накопления таких различий и сходств в ситуациях коопераций и конфронтаций.

Формирование личности предполагает развитие у нее способности определять сходства и различия. Не похожесть, а несходство считается ключевым в сопоставлении себя с другими. Но не все различия между людьми одинаково значимы для их положения в обществе. Наблюдения свидетельствуют о том, что в большинстве культур люди склонны придавать большую значимость тем дифференцирующим признакам, которые связаны с вознаграждениями, депривация-ми, с конкурентными или конфликтными последствиями.

Становление «я», конечно, зависит от вовлеченности в системы взаимных конформностей с другими. Однако не меньшую роль играет преднамеренное или случайное нарушение конвенциональных обязательств

418

и ожиданий. Накопление опыта собственных различий и их организация в культурно значимую систему самоидентификации способствуют формированию и концептуализации личностных границ. Свои потенции индивид способен оценить, не только кооперируясь с другими, но и в конфронтациях с ними, с их ожиданиями и принуждениями, с их демонстрируемыми границами собственных «я». Механизм формирования самоидентификации был выделен Э. Гоулднером как соотношение самоуважения и самооценки.

Личность может испытывать самоуважение, когда проявляет вознаграждаемую конформность по отношению к ожиданиям других, к групповым ценностям, моральным нормам. Самоуважение складывается на основе отношения других. Самооценка возникает из ощущения собственных потенций. В отличие от самоуважения самооценка переживается и формируется, когда личность нарушает ожидания других, проявляет способность к дистанцированию и автономии по отношению к ним и к их требованиям может реализовать свои намерения вопреки внешнему сопротивлению. Самоуважение проверяется консенсусом; самооценка — конфронтацией.

Консенсус выявляет в личности то, что объединяет ее с другими, делает похожей на них, оттесняет на задний план идентифицируемую индивидуальность. Конфронтация обостряет ощущение личностных границ, индивидуальной специфичности, выдвигает на передний план личностную идентичность. В децентрирован-ной, ризомной, многомерной социокультурной среде действие этого механизма обеспечивает индивиду прямую, без символического опосредования связь с реальностью при формировании жизненного пути. «Воплощенная социализированная личность, сочетающая в себе черты биологического, психологического, культурного и социального уровней систем, движется внутри, сквозь и между ними, участвует в их создании и разрушении на всем протяжении своего жизненного цикла и карьеры»1.

1 Gouldner A. The Coming Crisis of Western Sociology. N. Y., 1970. P.223.

419

Из сказанного следует, что именно индивиды меняют социокультурные системы в случаях, если культурные образцы перестают обеспечивать им преимущества в отношениях с окружением. Каждый может отказаться от стереотипных представлений, критериев оценки, традиционных технологий. Люди, объединившись вокруг совокупности новых культурных ценностей, путем «организованного» отклонения создают в маргинальных пространствах культуры параллельные социальные системы, и внутри них могут защищать себя как от претензий традиционных культурных ценностей и норм, так и от хаоса, экспериментировать с новыми социокультурными образцами и утверждать их в качестве конструктивных жизненных принципов.

Сохранение культурной ткани, следовательно, обусловлено тем, что индивиды никогда не бывают специализированы только для нужд какой-либо частной социальной системы. В этом

Орлова Э А. Культурная (социальная) антропология: Учебное пособие для вузов. — М.: Академический Проект, 2004. — 480 с.

смысле они в большей степени семя, герм, нежели часть или орган системы. Внутри содержатся потенции и энергия, которые воспроизводят культуру в образцах поведения и связывают их в социальные системы. Такая концептуализация личности в культуре высвечивает иную, чем классическая, область порождений и изменений социокультурных феноменов.

Если широкая инкультурация обеспечивает индивида определенной мерой функциональной автономии по отношению к социальным системам, то его способность создавать и поддерживать социальные системы позволяет ему автономизироваться от специфичных культурных систем. Каждый из типов систем наделяет его рычагами по отношению к другому; он же использует оба1. В этом использовании и видится ключ к пониманию динамики общества и культуры.

Внутренняя (психическая) обусловленность многомерности личности.

Внутренняя (психическая) обусловленность многомерности личности. В то же время будучи, втянутой в символический мир культуры, личность оказывается децентрированной. Причина заключается в том, что каждый рожденный ребенок не творит язык и культу-

1 Gouldner A. The Coming Crisis of Western Sociology. P. 225.

420

ры, но пользуется уже ранее созданными «обозначающими» — символами, суррогатами вещей. Движущей силой в этом поле, согласно Ж. Лакану, становится желание человека, которое всегда является отражением нехватки чего-либо, потребностью, нуждой, которые человек стремится восполнить. Язык, считает Лакан, трансформирует нужду (побуждение, импульс) в желание. Желание, обусловленное отсутствием желаемого объекта, становится побудителем децентрирования, ризомного становления личности.

Плюрализация внутреннего мира индивида определяется его «расщеплением» под действием осознанных и бессознательных побуждений, желаний, возникающих при расхождениях между физиологическими, психическими и социокультурными процессами. Соответственно особый интерес в этой ситуации приобретает изучение направленности и результатов действий «расщепленного» субъекта.

«Культурный субъект» принадлежит одновременно двум областям: «реальной» и семантической. Реальные процессы связаны с непосредственным переживанием индивидом значимости того, что с ним происходит. Семантические — с выражением реакции на это в системе установленных знаков и процедур действия. Участвуя в этих двух процессах одновременно, он подвержен расщеплению, которое усиливается благодаря одновременному протеканию интрасубъек-тивных (внутриличностных) сознательных и бессознательных процессов.

Способ существования децентрированной личности в динамичном пространстве.

Способ существования децентрированной личности в динамичном пространстве. Такого рода зазоры между побуждением и его реализацией, между желанием и наличными средствами его воплощения обусловливают вероятностный характер порождения инноваций и комбинаторики в культуре. Соответственно усиливается значимость «субъективного» начала в культурной активности. Подобного рода изменения обнаруживаются в искусстве постмодерна. Здесь кризис личностного начала становится кардинальной проблемой. Децентрация и фрагментация сводят на нет классическую концепцию целостной личности и ведут к

421

тому, что она перестает быть самотождественной. В литературе, например, «смерть автора» и «крах персонажа» (Р. Барт) означает уничтожение дистанции между автором и героем. Соответственно в литературу проникает авторская саморефлексия: писатели становятся теоретиками собственной деятельности, а рассуждения о ней превращаются в главную тему произведения. Таким образом размываются границы между эстетикой, критикой и литературой. «В этом случае структуралистская критика традиционного референта — либерального общества

— и такой его неотъемлемой части, какой являются личности, оставляют литературу буквально без ее субъекта»1.

Децентрирование культурного и личностного мира и усилившаяся в этой связи саморефлексия художника повлияли на изменение роли искусства в культуре. Если раньше, например, литераторы претендовали на то, чтобы сообщать публике знание о ее возможных социальных и личностных идентичностях, то теперь они находятся в поисках опорных точек такого знания, утерянного ими общественного признания. Далее хорошо известно, что добровольное следование требованиям других — без принуждений и вознаграждений — в социокультурном смысле во многом зависит от индивидуального выбора и всегда носит вероятностный характер. И хотя в культуре вознаграждение морально побуждаемых действий имеет форму символического социального одобрения и является предметом особого внимания и озабоченности блюстителей морали, эта вероятность сохраняется.

Орлова Э А. Культурная (социальная) антропология: Учебное пособие для вузов. — М.: Академический Проект, 2004. — 480 с.

Она характеризует не только подчинение личности моральным нормам, но и реакцию других на такую конформность. Ситуации, связанные с моральной регуляцией, почти всегда являются достаточно неопределенными, поскольку каждый раз под сомнением оказываются как готовность индивида следовать требованиям морали, так и согласие других вознаграждать моральное поведение. Иными словами, ни о каком рав-

1 Heller Th., Wellbury D. Introduction — Reconstructing Structuralism. Stanford, 1986. P. 7.

422

новесном состоянии системы отношений, базирующейся на разделяемом моральном кодексе, не может быть и речи: она оказывается неустойчивой, неопределенной и вероятностной по самой своей природе.

Поскольку в подобных ситуациях личность далеко не уверена в том, как следует вести себя, она нуждается в других, которые своими реакциями будут ситуативно одобрять или не одобрять ее действия. Соответственно система отношений будет поддерживаться не благодаря отсутствию, но благодаря наличию в ней нормативных или ценностных напряжений. Не только взаимная функциональная зависимость, но и неопределенность взаимных вознаграждений удерживает людей в системе взаимодействия. Ее воспроизведение отчасти обеспечивается тем, что благодаря сопротивлению моральным нормам одна часть ее участников вынуждает другую повысить вознаграждение за конформность к ним. Таким образом, поддержание системы социальных отношений зависит и от нежелания людей подчиняться моральным нормам, то есть от неконформности к действующему моральному кодексу.

Неоднородность отношения членов общества к моральным нормам.

Неоднородность отношения членов общества к моральным нормам. Исследования отношений разных членов общества к моральным нормам в различных социокультурных ситуациях позволили сделать ряд выводов, ставящих под сомнение правомерность априорного утверждения, что разделяемые моральные (в том числе религиозные) ценности и нормы обусловливают единство и интеграцию в обществе.

Во-первых, сам факт, что общество функционально неоднородно, означает, что различные социокультурные группы имеют неодинаковую степень причастности к официальному моральному кодексу. Есть группы, которые связаны с ним теснее, — те, кто его обновляет, контролирует следование ему или сознательно нарушает его; группы, лишь поверхностно соприкасающиеся с ним, — те, кому не приходится принимать социально значимых решений; группы, члены которых не считают обязательным следование его установлениям, — те, кто принимает решения макросо-циального уровня, включая решения о самой морали.

423

Во-вторых, как уже было показано, не существует конформности к правилам морали во имя них самих. Различные социокультурные группы следуют или не следуют им в зависимости от результатов торгов с теми, кто выступает в обществе в роли хранителя морали, а также в зависимости от выгод, получаемых вследствие морального (или аморального) поведения. В- третьих, конформность к любому моральному правилу не одинакова в разное время и зависит от степени функциональной автономии социокультурной группы или слоя внутри социальной системы. Опыт свидетельствует о том, что люди склонны более поддерживать моральную норму, когда она расширяет, а не ограничивает сферу их возможностей. В-четвертых, в моральном кодексе обычно существует не одно, но несколько правил, которые могут быть обоснованно использованы при решении какой-либо социально значимой проблемы. Центральным критерием выбора одного из них является оценка ожидаемых последствий с точки зрения благополучия не только системы как таковой, но и тех, от кого зависит выбор. Понятно, что эти оценки часто не совпадают.

Соответственно тот факт, что все члены социокультурной системы признают один и тот же моральный кодекс, отнюдь не означает, что их связи взаимодопол-нительны, отношения гармоничны, а конфликтные ситуации легко разрешимы. Следование ему имеет неодинаковые последствия для благополучия различных социокультурных групп. Напряжения, возникающие при этом между группами, ищущими легитимный способ увеличения степени собственного благополучия, отражаются в различиях интерпретации нормы или в предложениях альтернативных норм для решения одной и той же проблемы. Таким образом, это не столько организующее начало, гармонизирующее ситуацию, сколько проводник, через который напряжения выражаются, фокус, вокруг которого разворачивается конфликт определения ситуации.

Язык морали не ситуативен, поскольку всегда имеет отношение к поведению определенной категории людей в некотором классе ситуаций (например, «дети не должны обманывать

Орлова Э А. Культурная (социальная) антропология: Учебное пособие для вузов. — М.: Академический Проект, 2004. — 480 с.