Раздел III. Структура текста и факторы текстообразования

278

зья; на чем мы пишем; наши мысли на ней и т.д.); 2) ассоциаты, указыва­ющие на возможное орудие действия, направленного на объект, обозна­ченный словом-стимулом: карандашом 30; чернилами 13; ручка 8; мел 2; перо 2.

Вместе с тем ассоциаты конкретизируют диапазон возможных оце­ночно-прагматических ориентации и связей слова-стимула. Все это вме­сте позволяет судить о коммуникативных потенциях слова, сфере его использования и способности нести определенную информацию, кото­рая, как показал анализ, гораздо богаче словарной дефиниции, а также о возможности / невозможности вызывать прагматический эффект.

В коммуникативном аспекте значимы и собственно лингвистичес­кие параметры слова-стимула, информация о которых представлена в парадигматических, синтагматических, деривационных связях слов-ре­акций. Синонимы, гипонимы, гиперонимы в рамках первого типа свя­зей (парадигматических) конкретизируют возможный смысловой по­тенциал слова и его тематическую ориентацию (ср.: лист 30; письмо 14; ватман 11; макулатура 3; клочок 2 и др.).

Сочетаемостный потенциал многозначного слова-стимула выявля­ют синтагматические реакции, актуализирующие тематически ограни­ченный круг его возможных контекстуальных партнеров: 1) глаголов и глагольных сочетаний (ср.: писать 32; гореть 2; отослать 2; сжечь 2; ле­жит; листать; написать; рвать; утюжить; все стерпит 5; все выдержит 3; все вытерпит 3; выдержит все; стерпит все; терпеть; 2) прилагательных разных лексико-семантических групп и разрядов (белая 11; чистая 68; писчая 43; гладкая; французская); причастий (шелестящая; исписанная; порвана)).

Среди реакций на слово-стимул есть и такие, которые фиксируют его словообразовательные связи (ср.: бумагомарака 2; бумагомаратель; бумажный 2; бумажная; фотобумага 2).

Таким образом, ассоциативное поле слова отражает его коммуника­тивный потенциал, включая текстообразующие возможности. В каче­стве иллюстрации этого обратимся к анализу стихотворения М.И. Цве­таевой «Я — страница твоему перу...», в котором одним из ключевых элементов является слово «бумага», о котором уже шла речь.

Сохраняя ориентацию на стереотипные ассоциации (сравним их текстовые экспликаторы — белая 2, страница, перо, — отраженные в «Словаре ассоциативных норм» и «Русском ассоциативном словаре»), автор дает свою, глубоко индивидуальную, субъективную образную ин­терпретацию слова. Бумага (белая страница) ассоциируется в срзнании автора как с чистотой, незапятнанностью (ср. данные БАС: белый —

279

Глава 2. Текстообразующие возможности языковых единиц

«3. Чистый: О бумаге не исписанной, не заполненной знаками письма или печати» (т. I. С. 384), так и с творчеством, которое щедро вознаг­раждает пишущего.

Я — страница твоему перу, Все приму: я — белая страница, Я — хранитель твоему добру: Возращу и возвращу сторицей.

Я — деревня, черная земля, Ты мне — луч и дождевая влага. Ты — Господь и Господин, а я — Чернозем и белая бумага.

Бумага для Цветаевой — это предмет вожделения и священного тре­пета, о чем она с присущей ей образностью и блеском признается в авто­биографической прозе «История одного посвящения» [Цветаева, 1988, с. 138—147]: «Но... чего не могу жечь, так это белой бумаги. Чтобы по­нять (меня — другому), нужно только этому другому себе представить, что эта бумажка — денежный знак. И дарю я белую бумагу так же скре­пя сердце, как иные — деньги. Точно не тетрадку дарю, а все в ней напи­савшееся бы. Точно не пустую тетрадку дарю, а полную — бросаю в огонь. Точно именно от этой тетрадки зависела — никогда уже не имеющая быть — вещь...» [там же, с. 139]. Истоки этого «бумагопоклонства» у Цве­таевой — не только в «бумажном голоде младенчества»: «Кроме кресть­янского чисто потребительского ценения вещи — рабочий, творческий вопль против уничтожения ценностей. Защита — нет: самозащита тру­да». Белая бумага осмысливается как «возможность рукописи» [там же, с. 143], именно поэтому она является предметом поклонения.

В целом профессиональная творческая ассоциативная ориентация слова «бумага» у поэта доминирует. Стилистически нейтральное неэкс­прессивное слово «бумага» в интерпретации Цветаевой прагматически окрашивается. Бумага определяется ею как «самое смиренное»; «все»; «то же, что денежный знак»; «возможность рукописи»; «все в ней напи­савшееся бы»; «белый лист без ничего еще, с еще-уже-всем» и т.д.

Знание индивидуально-авторской ассоциативно-смысловой интер­претации художественно значимого в стихотворении слова является ключом к пониманию создаваемого на его основе образа. Так, цветаевс­кие строки: Я — страница твоему перу./Все приму: я — белая страни­ца. /Я — хранитель твоему добру:/Возращу и возвращу сторицей — осмысливаются глубже, а образы лирической героини и лирического героя — объемнее с учетом того, о чем говорилось выше. Сравнение с «белой страницей», подвластной перу, означает не только полную само­отдачу героини {Все приму: я — белая страница...), но и преклонение