Василь Маслович несколько слов об одном из «двух опьітов в словесности**

Лесть свойственна а асе, собаке да .іахг

У нас начинают входить в моду фнлологические сочнне- чия, и мол одне наши автори силятся приобресть венец Ла- гарпа: к числу таких бесспорно пршіадлежит и А. Р; но увидим, достиг ли он своей цели?

Кажднй, прочитавши его творение: разбор басен графа Д. И. Хвостова, непременно заключит, что филолог имг і в виду польстить графу. Кто би что ни говорил и не писал насчет сочинений Хвостова в худую и хорошую сторону, но беспристрастное потомство не из зтих суждений определн г достоинство сего писателя. Теперь не те времена, чтобм можно бьіло полагаться на свидетельство современников: кажднй, похваляя или браня пришедших в известность или еще не известньїх авторов, хочет или себя соделать из- вестньїм, или показать глубокие свои знання в литературе, или получить сто рублей или перстенек или дружество с князем или с графом. Господин Р., можно смело догадьі- ваться, чуть ли не имел целью последнего.

И от того, даби достигнуть своего предмета, бросается он во все сторони и изрекает самим лучшим нашим басно- писцам решительньїе приговорн. Как будто для того, чтобьі похвалить одного, непременно надобно перебранить всех других!

Только на Хемницера, не совсем на Дмитриева и Криле­ва. смелнй разбиратель не осмелился пустить браннне стре- льі критики; да честь сию сделал он Ломоносову и нечаян- но новейшему баснописцу Тебякину. Ибо сравнивая его с Нахимовнм, он никак не воображал, что чрез меру возвн- сит достоинство басен Тебякина**. Хотя г. разбиратель н кричит, что Нахимова басни не имеют ни малейшего вкуса, остроту називает плоскою***, находит какую-то неплав- ность в рассказах, странньїе вираження; но пусть кричи г

* Смотри Два опьіта в словесности». Печатаяо в С Пе­тербурга в Медицинской типографии, 1816 года. Сочинение А Р-ра.

** Которьіе, между нами будь сказано, тоже написань! для первого листка, т. е. для посвяшения.

*** Заметать нужно, что г. разбиратель часто улотребляет люби моє сне словцо, но что он под ним разумеет, надобно спросить у яго )К* толкования.

37

г. филолог: ему не поверят те, которьіе читали сочинения г. Нахимова.

По моєму мнению (которого не видаю за непременное), Нахимова по справедливости можно назвать нашим Пфе- фелем: как у немецкого, так и у нашего стихотворца изо- бретения по большей части зпиграмматические; как у того, та£ и у другого басни начертаньї резко и живо изображеньї. Но Нахимов как в баснях, так и в других своих сочинениях еще особенньш владеет даром, которьім владели немногие.

Именно: он располагает своими читателями по своей воле, желает ли возбудить в них отвращение — и возбу- ждает; захочет ли их позабавить — и они смеются; нужно ли ему, дабьі они к какому-нибудь предмету чувствовали, подобно ему, негодование — и они уже негодуют. Столь искусно бьіло перо его! Украинский певец очень стоит, дабьі кто-нибудь из лучших наших и получивших к себе доверие писателей занялся разбором его сочинений и опре- делил ему достойное место в галерее наших позтов. Похва­ла же или хула подобньїх разбирателей, каков А. Р., .не мо­жет произвести ни малейшей пользьі и ни малейшего вре- да не Только сочинениям Нахимова, но и прочим, менее его отличившимся писателям.

Отдаюсь на суд целоф ученого света и сррашиваю торжественно господина филолога: что может он похулить в нижеследующей Нахимова басне? И у какого баснописца, не только отечественного, но и чужеземного, может он най­ти лучшую сей:

МОСЬКА И СОБАКА НА ПРИВЯЗИ

Ах, сжалься надо мной, сиятельная моськаї Любимцу барскому пес старий говорил;

Весь век на привязи усердно я служил;

Смотри, изранена дубиной грудь геройска;

Я ужас бьіл всегда для здешних веех воров;

Я бьіл прямой слуга не из числа льстецов!

Воззри, премудрий мопсі на многие заслуги,

На дояхлость лет моих, на слабость и недуги;

Доставь в награду мне, почтеннмй мой патрон,

Хоть каплю молока.— Да гдб такой закон?

С презреньем временщик речь псову прернвает,—

Нет, барин милостей своих не расточает,

Послушай — молоко дается только нам,

Придворним господам;

А ви, на привязи герой,

Довольни будьте тем, что вам дают помои.

Такими драгоценностями по большей части наполненьї сочинения Акима Николаевича Нахимова. Смотри басни «Живописец», «Зверинец», «Железо и кузнец», «Вольї и

Лошадь», «Проповедь и басня» и проч. и проч. Теперь по- смотрим, что пишет филолог о баснях Сумарокова.

«Они все почти натянутьі, в них не видно вкуса и мало приятности. Главное же свойство их — пустословие. В них нравственность иногда неосновательно виведена из преди- дущего, иногда ни к чему не служит. Язьік хотя прост, но нечист, наполнен плоскостями и дурними вираженнями».

Потом молодой филолог, отискав девять стихов у сего писателя, продолжает: «такими плоскостями наполнени его басни; оттого они грубьі и неприятни. Сумароков не знал, что такое єсть простота и потому не различал ее с грубостью, соединял такие слова с глаголами, которие сов- сем бьіли йм не свойственнн; гонялся за рифмами и всегда почти удалялся от содержании...»

Но я чувствую, что длинною сею випискою оскорбляю терпение моих читателей и потому здесь ее прериваю. Ска- жите, беспристрастньїе читатели-судьи, нужно ли защищать славного Сумарокова против клевет и дерзости А. Р.? Со­чинения Сумарокова сами собою лучше обнаруживают кич- ливую ложь неблагодарного филолога-птенца, которим может бьіть одним он обязан раскрьітием маленьких своих способностей! Сочинения Сумарокова своєю разнообраз- нрстью бначале могут руководствовать каждого желающего заниматься нашею словесностью.

Г. филолог в одном месте своего опита упоминает, что пустословие єсть величайший порок в баснях, как и везде. И между тем сам как скоро забнвает истину сего правила!

Сие докажем ми тотчас из его суждения о баснях Из- майлова. Он говорит, что Измайлов не имеет удачи в изоб- ретениях, и после чрез строку сам защищает, продолжая: «он большею частию свои басни заимствовал из иностран- ньіх писателей». В чем почтенньїй баснописец и сам приз- нается в предисловии следующими двумя стихами:

Я подражателя названия желаю,

Свой труд достоинством чужим я возвьішаю.

Что ж хотел сказать наш разбиратель сими строками? Не понимаю. А кажется, справедливо отгаднваю, что г. фи­лолог сам не знал, что написать о баснях Измайлова. По­том оканчивает он сими строками о баснописце: «в нем приметна излишняя склонность к насмешкам» и думает, что он излил всю желчь свою, не размисля, что сими словами похвалил его сверх своего чаяния.

Каждьш, занимающийся подобньїм родом стихотворе- ния, имеет главную цель осмеять пороки, дабн отвлечь от них читателей; в ком же более приметно сие искусство, тот более достигает своего предмета.

39

Вот какими клеветами, несообразностями и кичливьімц ребяческими суждениями наполнен «Опьіт» г. Р. После сего кто польстится хвалами сего филолога-младенца или ос- корбится пустими его ругательствами?

Олексій Льовшин ПИСЬМА ИЗ МАЛОРОССИИ

...Теперь несколько слов об язьіке малороссийском.

...Он хотя и не имеет правил, однако ж немногие ученьїе малороссияне употребляют его в сочинениях. Перелицован- ная «Знеида» — прекраснейшее в своем . роде произведе- ние,— служит тому доказательством. При всем том, до се­го времени он составляет язьік .народа. Но ежели гении здешней сторони обратят на него внимание своє й образу- гот оной, ограничив положительними правилами граммати- ки, тогда малороссияне в славе учених произведений сво­их, бить может, будут состязаться с просвещеннейшими на­родами Европи.

Петро Гула к-А ртемовський

ПИСУЛЬКА ДО ТОГО,

КОТРИЙ ЩО БОЖОГО МІСЯЦЯ «УКРАЇНСЬКОГО ГІНЦЯ»

(«УКРАИНСК [ИЙ] ВЕСТНИК»)

ПО ВСІХ УСЮДАХ РОЗСИЛАЄ

Йовграпе!

Бажав єси казки? На!.. От тобі «Солопій та ХівряІ» Не здивуй сам, та нехай вибачить і громада, коли казка не до шмиги і не вподобається. Сам бачив єси, а деяким і не по­вилазило, що я закляк та захирів так, що й голови не під­веду, та ще, може, й доведеться вистояти добрий калантир у домовині,— от як іноді трапляється з старшиною чотир­надцятого класу у нас на станціях!.. А вже сам здоров, Йовграпе, знаєш, що лежачи не в Юрусалим заїдеш: ле­жачи, я ж кажу, яка вже там у хріна робота? Воно, Йовгра­пе, лежачи добре тілько панам: їм скрізь спірно йде робота; бо хоч і лежні часом нападуть, то вони все-таки дарма го­дини не згають. Гукнуть: «Давай!» — і дають! А коли не-

40

ма? То б’ють!.. Кого? Оце когої Уже ж не себе по кендюсі... Ну, а коли биття обридне? Так що ж? То карти мнуть, та усе ж таки не гуляють! Та ще й пани, Йовграпе, не всі такі робочі та трудящі; бо інший, сором і сказать... паном уро­дивсь, паном охрестивсь, паном зріс і звіковав, а далебі, не тобі що... і клезнуть мужика не вміє!.. Отака чудасія!.. Та­кий у нас, Йовграпе, і під Харковом недалечко: ось... хоч би й... хіба нищечком скажу... Ба ні!.. Не хочуі.. Не хочуі... Да­лебі, не скажу!.. Гріх!.. І у його хліб-сіль їв, а теперечки б оскаржив його перед громадою, що він і в картах нічогісінь­ко не шупить, і мужиків чубить не втне! — Та й з нас, Йов­грапе, з тобою не яка робота. Що ж то тобі, мовляв, і сяк і так, бо тобі іноді дещо і через дзвінку перелізе, а я такий собі пришелепковатий удався, що 1 сієї дурниці не теє... як його... не втну! Воно-то я трохи і в картах слебезую, бо та­ки, з першого погляду, як тільки побачу, що з одним оком, то таки зараз і вгадаю, що то, мабуть, щонайстарший дурень. Я так часом, Йовграпе, і людей розмірковую: як тільки вувд- рю кого, що свої притаманні-родимі ще не повилазили, а вже дивиться в одно чуже жодному під ніс, мов його недо­бачає, то я таки, далебі, що і вгадую, що то, мабуть, щонай­перший дурбас... Ой!.. Щось я дуже голосно, Йовграпе, бряз­нув!.. Коли б лишень ножиці на столі не обізвались! Та вже ж, матері їх ковінька!.. Чи будуть бить, то нехай б’ють! Уже мене і не такі били, та й ті небагацько скурали; уже, я ж кажу, мені гірше не буде; я вже й так п’ю добру повну! От — лежу, та стогну, та ялозюсь із знахарями, мов кіт з оселедцем. Іще раз тобі, Йовграпе, кажу, що лежачи — не яка робота. Ось «Пана та Собаку» і сидячи написав, та І то деяким панам, може, так догодив, як Рябко своєму. Що ж матимеш, Йовграпе, чинити? Дурням, як кажуть, сам бог не вгодить. Та вже то воно — гріх казати; бо мого Ряб- >ка у самому Пентенбурсі, та й скрізь у Московщині гладили не супротив шерсті, і таки трахтовали, неначе кого І добро­го; так, отже бач, все-таки у деяких підпанків шапки на лисинах загорілись!.. А я тут не тільки що... Ні прищо... абощо;.. Та бодай вони так хотіли на світі жить, як мене кортіло з ними гризтись... От що! Цур їм! пек їм! Осина їм марина! То доброго, мовляв, полай і покартай, то він тобі ще й подякує; а ледачому що? Ти йому образи, а він тобі луб’я! Ти його в плуг, а він собі в луг! Нехай вони тямлять- ся, Йовграпе. Ледачого, мовляв наш Онопрій, не зачіпай, і рук не каляй. Горбатого, сказано, хіба могила справить. Не поможе, я ж кажу, бабі кадило, коли вже бабу сказило! От так-то, йовграпе-козаче! Лихо й з правдою, лихо і з брехнею! За правду б’ють, за брехню віри не дають: отака

41