ряду ^с величайшими живописцами нравов и страстей че- ловеческих, каковьі Вальтер-Скотт, Диккенс и наш Гоголь. Он уступает им в разнообразии предметов творчества, но зато в своем роде, которнй составляет самую трудную за­дачу для современного писателя, далеко превосходит каж- дого.

Замечателен зтот факт, и нам нельзя аа нем постано­виться: что один и тот же писатель, производя на чіГтателей неотразимое впечатление малороссийским язьїком, остав- Лен йми без внимания на великорусском. Здесь мн видим доказательство, какая тесная связь существует между язьї­ком и творящею фантазией писателя, и в какой слабой сте­пени передает язьік другого народа понятия, которие вира- ботались не у него и составляют чужую собственность. Как в песне музьїка, так в книге язьік єсть существенная часть изящного произведения, без которой позт не вполне дейст- вует на душу читателя. И слишал от нескольких уроженцев великорусских губерний, научившихся отчасти язику ма- лоросснйскому, что для них легче понимать наши народнне думн в подлиннике, нежели в переводе. Зто значит, что там сохранена гармоническая связь между язиком и предме­том, которая в переводе безпрестанно нарушается. По зто- му-то закону, во всех литературах, каждьій самостоятель- ньій позт имеет свой особенньїй язнк, которнй только и хорош для того взгляда на жизнь, для того склада ума, для тех движений сердца, которие одному ему свойственнн. Переложи его речь на язнк другого позта, и она потеряет много своей прелести. Но у нас в Малороссии Квитка пред- ставляет не единственньїй пример бессилия передать свои малороссийские кондепции на язьіке великорусском. Гулак- Артемовский, составляющий переход к нему от Котлярев­ского, написал несколько превосходннх комических и са- тирических стихотворений, которие ми знаєм наизусть, и остался совершенно неизвестннм писателем в русской ли­тературе, хотя положил несравненно больше труда на рус- ские стихи и прозу. Гребенка, современник Квитки, оста- вил нам дьішащие свежестью и истиною картини из мало­российской природьі и жизни в своих «Приказках», и тот же Гребенка писал по-русски нескладнне повести из род- ньіх преданий и бесвкусньїе стихи в роде следующих:

Невьіразимо хороша,

Сидит жена Барабаша *.

Наконец, величайший талант южнорусской литерату- рьі, певец людских неправд | собственних горячих с.аез, на-

¹ Начало позмн.

печатав небольшую позму на великорусском язнке, изумил своих почитателей не только бесцветностью стиха, но и вя- лостью мьісли | чувства, тогда как в язьіке малороссийском' он образовал, или, лучше сказать, отьіскал формьі, которьі_Х до него никто и не предчувствовал, а из местньїх явлений жизни создал дельїй мир новой, никем до него несознанной поззии. В его стихах язик наш сделал тот великий шаг’ которьій делается только совокупньїми усилиями целого народа, в течение долгого времени, или волшебньїм могу- ществом гения, заключающего в своей единиде всю врож- денную художественность родного племени. Они, как пес­ня, пронеслись из конца в конец по всей южной Руси; они пришлись по душе каждому, званню, возрасту и полу, и из­дание их в свет сделалось почти ненужньїм. Нет человека в Малороссии, сколько-нибудь грамотного и расположен- ного к поззии, которьій бьг не повторял их наизусть и не хранил в душе, как драгоденное достояние.

Но всего удивительнее и всего важнее в зтих стихах то, что они ближе наших народньїх песен и ближе всего, что писано по-малороссийски, подходят к язьїку великорусско- му, не переставая в то же время носить чистьій характер украинской речи. Тайна зтого явлення заключается, может бнть, в том, что позт, неиз'ьяснимьім откровением прошед- шего, которое сказьівается вещей душе в настоящем, уга- дал ту счастливую средину между двух разрознившихся язнков, которая бьіла главньїм условием развития каждо- го из них. Малороссияне, читая его стихи и удивляясь не- обнкновенно смелому пересозданию в них своего язьїка і близости его форм к стиху пушкинскому, не чувствуют однако ж того неприятного разлада, каким поражает их у всякого другого писателя заимствование слов, оборотов или конструкции из язьїка иноплеменного. Напротив, здесь чувствуется прелесть, в которой не может дать себе отче- та, но которая не имеет ничего себе подобного ни в одной славянской литературе. Как бьі то ни бьіло, но несомненно то, что позт наш, черпая одной рукой содержание своих плачей, песнопений и пророчеств из духа и слова своего племени, другую простирает к сокровищнице духа и слова северно-русского; только у него свой доступ к ней і свой путь і ее тайнам. Для него не существуют иноземньїе фор- мн речи, усвоенньїе русскими писателями с самого начала сближения их с Европой. Он так силен родними началами, что его не останавливает искусственная оболонка литера- турннх произведений русских позтов. Сквозь бесчисленньїе вариации слова, порожденньїє ненародньїми влияниями, он видит слово русское в его родном складе речи и овладевает

250

им по праву кровного родства і северно-русским племенем.

Но в ТО же время чудесний ИНСТИНКТ, СВОЙСТВЄНННЙ ТОЛЬ- 51 ко великим позтам, заставляет его брать кз другого язьїка только то, что составляет общую собственность того и дру­гого племени. Вот почему язьік его стихотворений богач'е, нежели у всех его предшественников; вот почему зтот ЯЗЬІК вьіражает понятия общечеловеческне и, будучи совершен- нейшим органом малороссийского ума, чувства и вкуса, больше понятен для великороссиян, нежели наши народние песни и сочинения других писателей.

Ошибаются те, которьіе в его произведениях видят ка- кую-то безусловную неприязнь к северно-русскому племе­ни. Он восставал только против людских неправд, кем бьі они ни совершались, великороссами или малороссиянами; он увлекался за предельї исторической истиньї, изображая ожесточение сердец человеческих. Но что им не управляли племенная неприязнь, доказательством служит то, что ни- кто так горько не насмеялся над славой малороссийского козачества, никто не поколебал до такой степени авторите- тов племенного нашего патриотизма, никто, подобно ему, не предал на позор и насмеяние всему свету того, чем мн так долго величались. Назьівают его безумним патриотом; а между тем он-то нанес первий удар тому вредному мест- ному патриотизму, которнй поднимает на ходули своих ат- тестованньїх историею героев и отворачивает глаза от до­блестей соседнего народа,— тому патриотизму, которий полагает славу свою не в успехах благоденствия целой страньї, а в торжестве какой-нибудь партии, или даже не- скольких лиц, иногда очевидно во вред всему народонасе­ленню... Так, он доходил до безумия в излиянии своего гнева на беззаконии людськие, он бил неистов, когда призьівал небо и землю против тех, кого считал он винов- никами страданий ближнегО. Но кто же осудит позта, ко­торнй, подавшись невьіносимой боли сердца не соблюдал мерн своим воплям?.. Обязанннй одному себе духовним воспитанием, не имев. предшественников и образцов на сво­ем литературном поприще, появись внезапно, точно с неба, посреди застоя нравственной жизни в Малороссии, с сво­им горячим плачем, с своими новими для слуха песнями, с своими врожденньїми, ни от кого незаимствованннми стремлениями,. он не мог бнть тотчас оценен по достоинст- ву критикой. Он зто знал сам; он говорил об зтом в первих своих стихотворениях и искал себе единственной награди в слезах сочувствия со стороньї родннх красавиц; в чем и не ошибся. Заплакали от его нежннх и горьких речей не одне женщини. Кто позабьіл давно уже юношеские стремления

251

к правде и добродетели, кто погрузился в равнодушие ко всякому недостойному делу и признал случайньїе форму жизни за непреложньїй закон для своих чувств и мислей — и тот бнл потрясен ими до глубиньї души и неудержим’ьіе ничем слезьі показали ему самому далеко заброшенньїй _в засоренной душе юношеский его образ... Но какова б ни била оценка нашему позту от современников, как би ни мало било людей, способньїх восстонать его стонами и по­нять вьісший, безотносительньїй смьісл его творений,— а придет время, когда северная и Южная Русь включат его в число благодетельннх героев, положивших конец пле- менному отчуждению, которого ничто не в силах уничто- жить, кроме взаимного стремления, к тому, что для одной и другой сторони равно драгоценно.

Из краткой характеристики трех позтов, чуждьіх друг другу по судьбе, но родственннх по стремлению возвели­чить внутренний образ южнорусского племени, читатель видит, что Южная Русь со времен Гоголя не переставала виражать себя в более и более определительннх формах и сделала великий шаг в искусстве самовираження: ибо велико расстояние между полу-великорусскими жартами сельской молодежи в «Вечерах на Хуторе», или переведен- ннм из народной песни обращением влюбленного парубка к красавице и внражением душевной борьбьі отца Мару­си, или позтическими речами осиротелой матери; велико расстояние между зффективньш, потешающим воображе- ние, но мало об'ьясняющим народную жизнь, «Тарасом Бульбою» и потрясающими душу воплями нашего вещего позта, которий весь проникнут духом своего народа и ви- ражает свои чувства истинно народним словом. Южная Русь не отстала от северной в успехах самопознания, и, живя одной с нею гражданской жизнью, разрабативала начала, из которих созидается своеобразная националь- иость. Какими би глазами ни смотрели на ее литературиую деятельность те патриоти, которне ограничивают полет русского духа пределами древнего государства московско- го: но сама она явно стремится к обобщению с литературой севернорусской. Она не чуждается того, что в зтой литера­туре есть чисто-славянского, одинаково родственного каж- дому племени: но, чувствуя в ней односторонность разви- тия и недостаточность своенародньїх, чисто русских форм, усиливается виработать из своей нравственной почвн сло­во полное, сильное, истинно самобитное, свободное вира­зить южнорусского человека в глубоких и тончайших чер- тах его характера. Не наша вина, если уроженцн северньїх губернии не включают нашего язьїка в число разнообраз-

252

них предметов своей любознательности. иапротнв, не уступаєм великороссиянам ни в чем относительно знання родной их речи, и пускай беспристрастний судья решит, на чьей стороне преимущество основательного суда о предме­те. Нам очень добродушно советуют оставить, разработку малороссийского язика посредством художествеиннх со- зданий: но зто советуют люди, не имеющие понятия о том,

' какое влияние имеет високо развитая сила и красота род- ного слова на нравственное, а вместе с тем и на веществен- ное благосостояние делого племени. Нам об'ья.сдяют вовсе не для шуток, что зто даже не язик, а такое же наречие, как новгородское, владимирское и проч.; но странно, как зто проповедники забивают, что народная поззия в губер- ниях Новгородской и Владимирской не отличается ничем от народной поззии и губернии Московской, ни в духе, ни в содержании, ни в форме,— тогда как южнорусская на­родная поззия не имеет ничего себе подобного по свойст- вам, ни равного по достоинствам во всех великорусских гу- берниях! Нам, наконец, доказнвают неоспоримнми фак­тами, что малороссиянин, присоединяясь к писателям вели- корусским, имеет обширннй круг читателей, следовательно более достигает цели каждого деятельного ума развивать в обществе свои убеждения. Правда, оно заманчиво: но только ни один из малороссийских позтов — в том числе даже и Гоголь — не бнл удовлетворен своими сочинениями на язике севернорусском. У каждого из них всегда остава­лось на душе томительное сознание, что он не исполнил своего назначения принести пользу ближнему, и действительно не принес ее в той мере, в какой родное слово приносит пользу родному сердцу. Положим, что по- зту, среди иноплеменников, внимеет много умов, что его голос проникает на множество сердец: но то ли он произ- водит на них впечатление, какое произвел би на своих зем- ляков, когда б обратился к ним на незаменимом язнке дет- ства,—на том священном язьіке, посредством которого мать внушала ему правила честности и добродетели. Я знаю, что друзья, сошедшиеся на позднем пути жизни, могут не- жно и горячо любить друг друга: но будєт ли беседа их так жива, как тех друзей, которнх детство связано общи­ми воспоминаниями, общими поривами сердец, общими муками и радостями? И заговоришь ли так понятно, как увлекательно, без искусства красноречия, с человеком, хоть и любимим, и уважаемьім, но воспитанннм под другими влияниями, как с тем, чье сердце издавна привикло бить один такт с твоим собственннм? Что же тут говорить о чис­ле людей, которие подвернутся нашему нравственному

влиянию? Не в количестве дело, когда речь идет о висока» преданиях души человеческой: дело в качестве почвьі, _Нп которую падает наше слово, дело в той силе, с кото’рою оно поражает умьі и сердца слушателей. Успокой всепобе- ждающим вдохновением речи одного человека в тяжких сомнениях о бессмертии души человеческой, подними од­ного ближнего из разврата чувств и понятий,— и тьі сдела- ешь больше заслуги перед богом и перед ЛЮДЬМИ, нежели если б доставил легкое и приятное, но бесплодное чтение многочисленному обществу. Как же не странно, как не ди- ^о називать нелепостью потребность души, которая только зтим, а не другим путем может сообщить другой душе свою животворную силу? Резонерством ничего с зтим стремле- нием не сделаешь: оно зарождается глубже в душе, неже­ли самьіе здравьіе и основательньїе рассуждения. Дело тут не в одной разности язьїков; дело в особенностях внутрен- ней природи, которие на каждом шагу оказьіваются в спо­собе вираження мислей, чувств, движений души, и которьіе на язике, не природном автору, виразиться не могут. По крайней мере, пишущий зти строки, предприняв верное изображение старинного козачества в «Черной Раде», на пользу своих ближних, напрасно усиливался заменить юж- норусскую речь язиком литературньїм, общепринятим в России. Перечитивая написанньїе глави, я чувствовал что читатели не получат из моей книги верного понятия, о том, как отразилось бнлое в моей душе, а потому не вос- примут вполне и моих исторических и христианских убеж- дений. Волею и неволею, я должен бьіл оставить общий литературннй путь и сделать поворот на дорогу, едва про- ложенную, и для такого произведения, как исторический роман, представляющую множество ужасающих труднос­тей. Я бил приведен в ней томительньїм чувством худож­ника и человека, напрасно борющегося с невозможностью виразить свои задушевние речи. Не скрою, что зтот пово­рот стоил мне великих усилий и пожертвований. Я дол­жен бил отказаться от удовольствия бить читаемим теми из писателей великорусских, которнх судом я дорожу, и которих дружба возбуждала во мне живейшее желание доставить им чтение серьезное и удовлетворительное. Я дол­жен бил ограничнться небольшим кругом читателей, ибо немногие из земляков моих в настоящее время способньї, оценить мой труди по предмету разработки южно-русского язика и возведения его в достоинство исторического по­вествования. Я должен видержать порицания людей, ко­торие все то считают пустяками, чего не знают, но которие своим авторитетом имеют влияние на умьі неопьітние и не-

254

ІЬк

утвердившийся. И, при всем том. я напечатал свою книгу на язьіке южиорусском. Я долго изучал его в письменних памятниках старини, в народних песнях н преданняк н в повседневнмх отношениях с людьми, незнаюіцими иикако­го другого язьїка, и раскривавшиеся передо мною его кра­сота, его гармония, сила, богатство н разнообразне дали мне возможность исполнить задачу, которой до сих пор не смел задать себе ии один малороссиянин, именно — напи­сать на родном язьіке исторический роман, во всен строгос* ти форм, свойственних зтого рода пронзведениям. Я гово­рю здесь роман потому только, что такова действнтельно била у меня задача. Но, похожие на нинешнне (разумеется, в известном слое общества), я убедился, что повествовате- лю надобно здесь смотреть на вещи глазами тогдашнего общества: я, таким образом, подчинил всего себя билому; и потому сочинение моє вишло не романом, а хрони- кою в драматическом изложении. Не забаву праздного во- ображения имел я в виду, обдумнвая своє сочинение. Кро­ме всего того, что читатель увидит в нем без обьяснения, я желал виставить во всей виразительности олицетворен- рой истории причини политического иичтожества Малорос­сии, и каждому колеблющемуся уму доказать, не диссер- тациею, а художествениим воспроизведением забитой и искажеиной в наших понятиях старини, нравственную не- обходимость слияния в одно государство южного русского племени с северним. С другой сторони мне хотелось до­казать, что не ничтожньїй народ присоединился в полови- не XVII вела к московскому царству. Он большею частию состоял из характеров самостоятельних, гордих сознанием своего человеческого достоинства: он, в своих нравах и по­нятиях, хранил и хранит до сих пор начала висшен граж- данственности; он придал России множество нових, знер- гических деятелей, которих влияние немало способствова- ло развитию государственной сили русского народа; он, наконец, пришел в единоплеменную и единоверную ему Россию с язиком, богатим собственно ему принадлежащи- ми достоинствами, которие в будущем, своенародном об- разовании литературн должни усовершенствовать орган русского чувства и русской мисли,— зтот великий орган, по степени развития которого ценятся историею народи.