і людського Стану. Треба, щоб посилали учити дітвору по- нашому. А для того не досить хотіння; треба ще того, по чім учитись. А то тепер і щирий чоловік насміється з нас^- от, скаже, писали, писали і повісті, і комедії, і романи, а саме головне забули. Правда, і вірші, і драми, і романи установляли мову і розвивали її, тільки тепер прийшла пора подумати про інше. Мені здається, що погляд Кулішів, хоч і добре написаний, не годиться для букваря. Єсть то більше щось поетицькеє, а народу треба тепер не лагомин- ків, а твердої, тривкої страви. Поезії нашої він не прийме, бо має своєї стільки, що й нам уділить на довгі віки. Тепер «нам треба граматики, своєї мови, короткої єстєственної історії, короткої географії та космографії та короткої книги про закон, наскільки то потрібно для народу. От що нам треба! Як тобі здається? А то аж сумно дивиться на ті шпаргали, що понаписували в останні роки різні співаки, такі, що одно другого дурніші. Тільки тобі писати вірші, а другі нехай працюють, а не співають.

Пантелеймон Куліш

ОБ ОТНОШЕНИИ МАЛОРОССИЙСКОЙ СЛОВЕСНОСТИ КОБЩЕРУССКОЙ

Зпилог к «Черной раде»

«Черная Рада» написана мною сперва на южно-русском или малороссийском язьіке. Здесь напечатан вольний пе­ревод зтого сочинения. В переводе есть места, которнх нет в подлиннике, а в подлиннике осталось многое, не вошед- шее в перевод. Зто произошло, как от различия духа обеих словесностей, так и от того, что, сочиняя подлинник, я сто- ял на иной точке воззрения, а в переводе я смотрел на пред­мет, как человек известной лнтературной средьі. Там я по возможности подчинялся тону и вкусу. наших народних рапсодов и рассказчиков; здесь я оставался писателем ус- тановившегося литературного вкуса. Думаю, что от зтого подлинник і перевод изображал одно и то же, представля- ют, по тону и духу, два различнне произведения. Как бн то ни било, только считаю не лищним обтзяснить, почему русский писатель нашего времени, для изображения мало­российских преданий, нравов и обнчаев, обратился к язи­ку, неизвестному в северной России и мало распространен- рому в читающей южной русской публике.

238

Книга моя, появилась на свет не на общепрннятом ли-^| тературном язьіке, может внести многих в заблужденне на счет понятий и деле автора. Вообразят, пожалуй, что я пишу под влиянием узкого местного патриотизма, и что мною управляет желание образовать отдельную словес­ность, в ущерб словесности общерусской. Для меня бьіли бн крайнє обиднн подобньїе заключения, и потому я ре- шился предупредить их обьяснением причин, заставивших меня избрать язьік южно-русский для художественного вос- создания летописньїх наших преданий.

Когда Южная Русь, или, как обьїкновенно ее назьівают, Малороссия, присоединилась к северной или великой Рос­сии, умственная жизнь на севере тот час оживилась приго­ном новьіх сил с юга, 1 потом Южная Русь постоянно уже принимала самое деятельное участие в развитии северно- русской литературьі. Известно каждому, сколько малорос­сийских имен записано в старих летописях русской сло­весности. Люди, носившие зти имена, явились на север Ц собственньїм язнком, каков бн он ни бнл —чистий южно-/ русский, или, как утверждают «екоторне, полупольский,' живой, народний, Или черствий академический,—и ввели зют язьік в тогдашнюю русскую словесность, как речь об­разную, освоенную с общеевропейскою наукою и способ- - ную виражать учение и отвлеченньїе понятия. Природнне.• москвичи оставили язик своих разрядньїх книг и грамот І для зтой речи, і в Российском государстве, мимо народного • северного и народного южнорусского язнков, образовался язик, составляющий между ними средину и равно понятий обойм русским племенам. Дойдя до известной степени яс- ности и полнотн, он начал очищаться от старих, внкован- ннх в школах в чуждьіх народному вкусу, слов и оборотов, заменяя их словами и оборотами язика живого, которнм говорит народ,— и тут приток севернорусского злемента в литературньїй язьік сделался почти исключительннм. В свою очередь малороссияне отреклись от природного язика сво­его, и, вместе с просвещением, разливавшимся по империи из двух великих жерл, Москви и Петербурга, усвоил себе формьі и дух язьїка северно-русского.

Казалось би, зтим поворотом взаимннх племенннх вли- яний должно било завершиться развитие литературного язнка в России; но на деле вншло, что сили творящего рус­ского духа еще далеко не все пришли в соприкосновение.

В то время, когда Пушкин довел русский стих до височай- шей степени совершенства, до нее ріиз иііга пластики и гар- монии,— из глубини степей Полтавских является на севере писатель, с поверхностннм школьннм образованием, с не-

правильною речьго, с уклонениями от общепринятьіх зако- нов литературного язьїка, явно происходящими от недоста- точного знакомства с ним, является, и поклонники изящно- го, отчетливого, гармонического Пушкина заслушались степньїх речей его... Что зто значит? Зто значит, что Пущ- кин владел еще не всеми сокровищами русского язика, что у Гоголя послншалось русскому уху что-то родное и как би позабнтое его времен детства: что вновь открьілся на земле русский источник слова, из которого наши северньїе писатели давно уже перестали черпать...

Судя по сходству древних обнчаев у великороссов и ма­лороссиян, надобно думать, что в глубокую старину вся Русь говорила одним и тем же язьїком, или очень сходньїми между собою наречиями: и, вероятно, русское слово бьіло развито до лучших своих форм преимущественно в той стра- не, которая бьіла тогда средоточием сильї народной,— в земле Киевской. Чем дальше от зтой страньї, тем резче дол- жни бнли бнть областньїе отличия и уклонения от собст- венно южно-русского слова, что и отразилось частию в се- верно-русских летописях. Тем не менее, однако ж, язик земли Киевской должен бьіл служить образцом для всего первобнтного русского мира. Но, в следствие политических переворотов, гражданственность мало по малу ослабела в пределах древнего Киевского княжества, и русский народ развил свои государственнне сильї преимущественно на севере — сперва во Владимире на Клязьме, а потом в Мос- кве. Здесь древний русский язьік, каков бьі он ни бил во времена Владимира и Ярослава, пошел к развитию особен- ньш путем, так как он начал вбирать в себя пищу из осо- бенной народной почви, при особенннх государственннх и общественних обстоятельствах. Московская земля явля­ется сильним, все к себе притягиваіощим царством,

и, создавая новне форми жизни, создает язик, вира- жающий зти формьі. Так он достигает той степени разви- тия, на которой застали его, присоединяясь к северно- русскому народу, разрозненнне с ним татарами южньїе руоичи.

Что же делали они с язьїком своим во все время разлу- ки с Русью Северной? Некоторне из наших учених, не оби- нуясь, утверждали, что они позабнли настоящую русскую речь, поддавшись влиянию польского язьща, которнй-де, смешавшись с язьїком южннх русичей, произвел смесь, на- знвающуюся нине язиком малороссийским. Виходит так, как-будто малороссийский язик произошел от польского. Но памятники южнорусской народной словесности, беспре- станно открнваемие зтнографами, приводят і важному в

, 240

1

зтом случае вопросу—Гкбторнй йз’двух язьїков мог бить отцом другого:/тот ли, которий имеет богатьіе красотами песни народньїе, захватившие в себя зтнографические и религиозньїе фактьі из глубочайшей язьіческой древности, или тот, которьій таких песен не имеет? Польский язик не только беднее народними произведениями, но и молол^е юж­норусского; и, если мьі находим в нинешнем малоросснй- ! ском язьіке слова польские, то зто значит, что они били заимствованьї самими поляками у южних руссов и сдела- лись общими обойм племенам. Не позабил южнорусский народ того язьїка, на котором говорили князья и дружини их: ибо он продолжал жить собствениою жизнью мимо хан- ских баскаков и литвинов, которьім не било никакого дела до его нравов и язьїка. Заимствованное одним народом от другого носит признаки своего первообраза и непременно уступает ему в силе и красоте: а здесь случилось напротив. Польская народная словесность, даже во мнении самих горячих ее приверженцев, далеко отстает от малороссий­ской в силе, разнообразии, блеске и пластнческой красоте созданий. Как же у.нас «а Руси может существовать мне- ние, что зта бедная словесность родила богатую? Много єсть зтому причин: но я укажу только на одну: что учение наши — и именно историки и филологи — по большей час­ти удаленьї своєю жизнью от непосредственного изучения народа, и особенно южнорусского, что они по необходимос- Ти повторяют один другого, и что — ко вреду науки — єсть между ними такие, которьіе думают играть роль русских патриотов, унижая одно русское племя перед другим. Какие же последствия такой недостаточности живих наблюденнй, и к чему ведет зта племенная исключительность воззрения на Русь? С одной сторони, зто поселяет в торитєтам юношрріде пренебрежение к предмету^достоіГ ному^амого прилежного, специального изучения, с дру- гой — питает чувство племенного отчуждения, виражаю- щееся у малороссиян или равнодушием ко всему, что не- малороссийское, или безобразними карикатурами действи- тельности І Может бить, кто-нибудь и виигривает от та- І кого положення дел, только не общество. Для общества І / нужна любовь, а где нет любви, там нет и успехов жизни.у

¹ Укажу на некоторне места в рассказе Основьяненка: Солдат- ский портрет, на те сочинения Гребенки, в которьіх являются действу- ющнми лицами великороссияне, и наконец на самьіе «Мертвьіе души» Гоголя, в которьіх русские мужики изображеньї, по-моєму, карикатурно- верно, но далеко неудовлетворительно со сторони глубокой внутренней связи, какая должна существовать между писателем и народом.

Позтому те из наших учених, которне, из простодут ного или притворного патриотизма, ограничивают круг сп циального изучення народа и его речи так назьіваемим _н! стоящим русским человеком, отчуждая, В сле' поте своей, от участия в деле самопознания и самовмпа. жения многие миллионьї южного русского племени—. действуют против успехов нравственного развития России.

К счастью природа русского человека сильнее заблуж- дений учених, и неучених фанатиков, и как би ни подав­ляли ее мертвящие идилии людей без сердца и без истин- ного разума, при благоприятннх обстоятельствах она сно- ва получает свою жизненность. С некоторого времени в -южнорусском образованном обществе начала пробуждать- ся любовь к родной поззии и родному язьїку,— НО отнюдь не в следствие общего движения славянских племен к свое- народности, как полагают некоторне, движения, сравни- тельно очень недавнего. Зта любовь виразилась пронзве- дениями, которне не имеют большой ценн на нинешний наш взгляд, но которнх влияние на общерусскую литера- ДУРУ оказалось благотворним. Гоголь от своего отца, ав­тора и актера нескольких драматических пьес на малорос­сийском язике, получил первое побуждение к изображению малороссийской жизни в поместьях. Круг людей, в которьій он попал по своим житейским обстоятельствам, и влияние окружавших его личностей указали ему форми речи, в ко­торих его создания могли бьіть доступнн обществу; он начал писать по-великорусски. Многие из малороссиян со- жалеют, что он не писал на родном язнке; но я нахожу зто обстоятельство одною из счастливейших случайностей. По своєму воспитанию и по времени, с которим совпало его детство, он не мог владеть малороссийским язиком в та­кой степени совершенства, чтоби не останавливаться на каждом шагу в своем творчестве, за недостатком форм и красок. Каков би ни бил его талант, но, при зтом условии, он имел би слабое влияние на своих соплеменников, а на великорусское общество никакого. Но, заговорив о Мало­россии на общедоступном для обоих племен язнке, он, І одной сторони, показал своєму родному племени, что у него есть и било прекрасного, а с другой — открнл для великороссиян своехарактерннй и позтический народ, из- вестннй им дотоле в литературе только по карикатурам. Судя строго, малороссийские повести Гоголя мало. заклю- чают в себе зтнографической и исторической истини, но в Иних чувствуется общий позтический тон Малороссии. Они подходят ближе к нашим народним песням, нежели к са-

242

мой натуре, которую отражают в себе зти песни. Нельзя сказать, чтоби произведения Гоголя обгяснили Малорос- сию, но они дали новое, сильное побуждение к ее обьясне- ІНИЮ. Гоголь не в состоянии бьіл исследовать родпое племя. в его прошедшем и настоящем. Он брался за историю Ма* лороссии, за исторический роман в Вальтер-Скоттовском вкусе, и кончил все зто «Тарасом Бульбою», в котором об- наружил крайнюю недостаточность сведеннй о малороссий­ской старине и необьїкновенннй дар пророчества в прошедшем. Перечитьівая теперь «Тараса Бульбу», ми очень часто находим автора в потемках; но где только пес­ня, летопись, или предание бросают ему искру света — с непостижимой зоркостью пользуется он слабим ее мерца- нием, чтобьі распознать соседние предмети. И при всем том ,«Тарас Бульба» только поражает знатока случайной вер- ностью красок и блеском зиждущей фантазии, но далеко не удовлетворяет относительно нсторической и художест- венной истиньї. Здесь опять многие из малороссиян сожа- леют, что Гоголь не продолжал изучать Малороссии и не посвятил себя художественному воспроизведению ее про- шедшего и настоящего; и опять я в его стремлении к вели- корусским злементам жизни вижу счастливейший инстинкт гения. В его время не било возможности знать Малорос- сию больше, нежели о н знал. Мало того: не возникло даже и задачи изучить ее с тех сторон, с каким м и, преем- ники Гоголя в самопознании, стремимся уяснить себе ее прошедшую и настоящую жизнь. Но если предположить, что Гоголь вдался бьі в разработку малороссийских архи- вов и летописей, в собрание песен и преданий, в разьезди по Малороссии, с целью видеть собственннми глазами жизнь настоящую, по которой можно заключить о прошед- шей,— наконец, в изучение политических и частннх между- народннх связей Польши, России и Малороссии; то приго- товления к художественному труду, поглотили би всю его деятельность, и, может бить, ми ничего бн от него не до­ждалися. Напротив, обратись к современной великорусской жизни, он дохнул свободнее; материалн у него били всег­да под рукою, и только сознание недостаточности собст- венного саморазвития останавливало его творчество. Все- таки он оставил нам памятник своего таланта в нескольких повестях, комедиях и, наконец, в «Мертвих душах», зтой великой попьітке произвесть нечто колоссальное. Привер- женцьі развития малороссийских начал в литературе ниче­го в нем не потеряли, а все русские вообще вниграли. Да разве мало малороссийского вошло в «Мертвне души»? «Сами москвичи признают, что, не будь Гоголь, малорос-

243

СИЯНИН, ОН не произвел бЬІ ничего подобного» | Но СОЗданвп «Мертвих душ», или, лучше сказать, стремление к созда нию (вираженное Гоголем в «Авторской Исповеди» и множество писем), имеет другое, вьісшее значение. Гоголь° уроженец Полтавской губернии, той губернии, которая бьі-’ ла поприщем последнего усилия известной партии мало­россиян (приверженцев Мазепи) разорвать государствен- ную связь с народом великорусским, позт, воспитанньїй украинскими народними песнями, пламенньїй до заблу*- дений бард козацкой старини, возвьішается над исклю- чительною привязанностью к родине и загарается такой пламенной любовью к нераздельному русскому народу, на­кой только может желать от малоросса уроженец север- ной России. Может бить, зто самое великое дело Гоголя, по своим последствиям, и, может бьіть, в зтом-то душевном подвиге более, нежели в чем-либо, оправдается зародивше­єся в нем еще с детства предчувствие, что он сделает что- то для общего добра². Со времен Гоголя взгляд велико- россов на натуру малороссиянина переменился: почуяли в зтой натуре способности ума и сердца необьїкновенньїе, по^: разительнне; увидели, что народ, посреди которого явился такой человек, живет сильною жизнию, и, может бить пред- назначается судьбою к восполнению духовной натури се- верно-русского человека. Поселив зто убеждение в русском обществе, Гоголь совершил подвиг, более патриотический, нежели те люди, которне славят в своих книгах одну се- верную Русь и чуждаются южной. С другой сторони мало­россияне, призванньїе им к сознанию своей национальности, им же самим устремлени к любовной связи ее с националь- ностью северно-русскою, которой величне он почувствовал всей глубиной души своей и заставші нас также почувст- вовать. Назначение Гоголя било внести начало глубокого и всеобщего сочувствия между двух племен, связанннх ма- териально и духовно, но разрозненннх старими недоразу- мениями и недостатком взаимной оценки³.

Я сказал, что малороссийские произведения Гоголя да-

¹ См. Несколько слов о позме Гоголя: «Мертвьіе души», К. Акса- кова. Москва, 1842, стр. 17—18.

² См. «Авторскую Исповедь», в «Сочинениях и Письмах Гоголя», т. III, стр. 300.

І Имена Шекспира, Байрона, Вальтера Скотта связьівают в один народ Англичан и Шотландцев, рассеяиньїх по всему свету. Имя Гоголя равио драгоценно для великороссиянина и малоросса. Русская литера- тура, со времен Гоголя, сделалась родственнее, для малороссиян; они в ней увидели себя, в настоящем и прошедшем. С другой стороньї, вели- коростяне, досредством сочинений. Гоголя, как бм вновь узнали, по­любили и приобрели душою Малороссию.

244

ли побуждение к обьяснению Малороссии, и сказал 9то не без основания. Все, что бнло до него писано о Малороссии на обоих язнках, северно и южнорусском, без него, не мо­гло би произвести того движения в умах, какое произвел он своими повестями из малороссийских нравов и истории. «Тарас Бульба», построенний на сказаниях Кониского и Боплана, сообщил зтим писателям новий интерес. В них начали искать того, что осталось незахваченньїм козацкою позмой Грголя, и сохраненнне ими предания старини полу- чили для ума и воображения прелесть волшебной сказки. Зто очарование разлилось и на другие летописи, которнх до тех пор не замечали за Кониским. Приведение их в из- вестность повело к сличению; открьітие противоречия ро­дили потребность узнать истину. Наступил момент исто- рической разработки, до которого далеко еще било автору «Тараса Бульбьі», как зто всего лучше доказивает совре- менная зтому произведению статья Пушкина о Конисском {в «ЄОвременнике» 1836 года), в которой нет и намека на его недостатки со сторони фактической верности. Открнта мною и издана профессором Бодянским «Летопись Само- видца», не имеющая ничего себе равного между малорос- сийскими летописями. Новий взгляд на историю козацкой Малороссии начал проявляться в печатних и рукописних сочинениях. Недоверчивость к собственним источникам, возбужденная всего больше упомянутой летописью, заста­вила нас обратиться к источникам польским. Живне отно- шения знатоков родньїх преданий с беспристрастннми поль- скими ученими, и преимущественно с покойннм графом Свидзинским и Михаилом Грабовским, утвердили в южно- русских писателях здравие понятия об исторических явле­ннях на Украине обеих сторон Днепра. С другой сторони, профессор Бодянский издал знаменитую летопись Конис- ского, или «Историю Руссов», которая составляла настоль- ную рукопись каждого почитателя памяти предков в Ма­лороссии, и то, что бьіло уж решено и обсуждено на счет ее между южнорусскнмн ученими, но не било еще внска- зано печатно, по случайньїм обстоятельствам,— внсказано московским профессором Соловьевим в «Очерке Истории Малороссии». С Конисского снята священная мантия ис- торика. Он оказался, во-первнх, фанатиком — патриотом южной Руси, из любви к ней, не щадившим, наперекор ис- тине, ни Польши, нй государства Московского,— во-вто- рнх, человеком необнкновенно талантливнм, позтом ле- тописннх сказаний и верньїм живописцем собитий только в тех случаях, когда у него не било заданной себе наперед мьгсли. Заслуга г. Соловьева, как критика летописи Конис-

245

ского велика хотя до сих пор не оденена малороссияна ми, которне унижения Тита Ливия, приняли, по старой па- мяти, за недоброжелательство к их родине. Но уже прощ_лй времена умншленного недоброжелательства: оно остается теперь только при тех писателях, которне, как люди, равно чужди северно и южнорусскому обществу, и которьіх йме* на не достойнн бить упомянутьі там, где говорится о вьі- соком стремлении к истине. Лучшим заступником Г. Соло- вьева против простодушних неудовольствий некоторьіх ма- лороссиян будет их родной писатель, Н. И. Костомаров, которого трудн слишком долго для науки оставались в не- известности, но зато, без сомнения, примутся теперь обще- ством тем с большим сочувствием и уважением.

Зто одна сторона движения, которое усилил Гоголь сво­им прикосновением в малороссийской народности. Но в то время, когда отключенная наука делала своє дело в облас­ти историко-зтнографического наследования южной Руси, в обществе почувствовалось сознательнее прежнего жела­ние допросить свой народ, на его родном язнке. Перестали искать в нем смешного, простодушного и даже хитро-наив- ного. Взгляд на простолюдина сделался глубже и симпа­тичнеє. Ми начали внимательнее прежнего вслушиваться в его песни. Внутренний образ малороссиянина сказался нам в красоте, нежности и мрачной знергии язьїка и музи­ки зтих песен. Появились новьіе сборники зпических и ли- рических произведений народного ума и чувства. Зтногра- фия перешагнула с затверделой почвьі летописей на живую, производящую почву национальной поззии: история с удив- лением увидела себя в цветистой и сияющей одежде на­родной песни. Ми пожелали войти в хату мирних потом- ков того козачества, которое, по собственннм его словам, «полем и морем слави у всего света добило»: ми пожела­ли слншать их речи без лереводчика, каким явился в рус- Ской литературе Гоголь: ми, уже подросли до того, что в состоянии били понять все нежное и гармоническое в под­линнике. И нас ввел в мужичью хату Григорий Квитка, писавший под именем Основьяненко. Повесть его «Маруся» до сих пор не оденена по достоинству. Видели в ней пле- нительную живопись простонародних обнчаев, теплое чув­ство и много сцен, истинно-патетических: но упустили из виду, что еще ни в одном литературном произведении про­столюдин малороссиянин, лишенньїй всякого иного обще- ния с людьми просвещенньїми, кроме слова божия, не яв-

* С удовольствием помещаем такой справедливий отзьів о г. Со- ловьве, тем более, что читатели в зтой же книге Г. Беседьі найдут опровержение многих его ошибок. Изд.

246

лялся в столь величественной простоте нравов, как в зтой повести. Зто не чернорабочий пахарь, а человек, в оол­ітом значений слова. Его не усовериіенствовала совремек- ная образованность. Он ничего не видал, кроме своего села. Он не грамотен: он занят только полевнми и домашиими работами. Слово божие, которое он слишит в церкви, вне- дряетея в нем одними только явленнями природи, которие он любит бессознательно, как младенец свою кормилицу. Но во всех его понятиях и действиях, от взгляда на самого себя до обращения с соседями, поражает нас именно ка- кое-то величне, в котором чувствуешь естественное благо­родство натури человеческой. Никто не скажет, чтоб зто оьіла зффектация. Тогда би Квнткин поселянин не возбуж- дал к себе такого сочувствия; он не впечатлелея би в душе* и не еделалея би ее любимим приобретением. Сердца об­мануть не возможно, а слези, пролитие в Малороссии над чтением «Маруси», составляют факт, которим не должна пренебречь зстетическая критика. Квитка написал на мало­российском язике несколько повестей, в которих много равного «Марусе» по частям, но в целом ни одна с нею сравниться не может. И однако ж, везде у него проходит, р более или менее вьіразительних чертах, величавий образ малороссийского простолюдина, зто глубоко нравственное лицо, которое ведет своє происхождение от неизвестного нам общества... Пораженний зтим явлением, ум читает в нем деяния истории, гораздо серьезнейшей, нежели козаче- ство, гайдамачество и все, чем наполнени наши историчес- кие сочинения. Душа чует здесь сильное начало народной жизни, развитое при неизвестних нам счастливих обстоя- тельствах, и, мимо войн, мимо искусственних возбуждений яравственности, усвоенних гражданскими обществами, про- должающее жить само в себе и самое для себя. Оно-то со- общает украинской народной поззии, в новом ее развитии, у писателей, подобних Квитке, достоинство вираження, которому далеко не соответствуют материальние обстоя- тельства племени; оно придает ей зту мягкость оборотов, зто тонкое чувство приличия в соотношениях людей между собою, зто сознание благородства нравственной своей при­роди, которое у других народов является только следствием долгого пребьівания общества в положений избранного, луч- шего, всеми почтенного и независимого класса людей. Я не еделаю преувеличения, если скажу, что малороссийские простолюдини — разумеетея, лучшие из них, подобние не* которим лицам повестей Квитки,— в своих установленнмх обьічаем сношениях между собою, как кум с кумом, зять с тестем, дочь с крестной матерью, невестка с новой семьей,

247

в которую она вступает, или просто хозяин с праздничним своим гостем, в своих свадьбах, крестинах, поминовениях усопших и земледельческих празднествах, ведут себя с каким-то гордим, внушающим невольное у в а- ж е н и е, величием и достоинством. Мьі мало_знаем народ и смотрим на него больше с точки зрения хозяйственной* ми держим себя в стороне от него, никоим образом не при- надлежа к его обществу. Но мне случалось попадать в та­кие отношения, когда забивалась разность сословий и об- разованности, когда моє присутствие не замечалось; и тогда я бивал поражаєм сделанньїми мною наблюдениями...

Повести Квитки представляют теплую, простосердечную живрпись нравов наших поселян, и очарование, производи- мое ими на читателя, заключается не только в содержании, но и в самом язьіке, которьім оне писаньї. На русский.язьік оне почти не переводими, потому что в нем не откуда било образоваться соответственному тону речей. Великорусские простолюдини, не имея в своей натуре свойств народа ма­лороссийского, слишком резко отличаются от него харак­тером язьїка своего: а литературний русский язик, даже и у Гоголя, плохо служил для вьіражения семейньїх. бесед нашего простонародья, его ласок, его огорчений, его насме- шек и сарказмов. Всего лучше доказал зто сам Квитка, когда, по просьбе журналистов, перевел «Марусю» и еще несколько повестей своих. Малороссияне *не в состоянии читать их,— до такой степени оне не похожи на подлинни- ки. Один из русских писателей, имевший на него влияние великого авторитета, убедил бьіло его совсем оставить язик, доступний небольшому кругу читателей и, по примеру Го­голя, писать на общепринятом литературном язьіке. Квитка написал несколько больших повестей и напечатал в жур­налах; но — странное дело! — тот самий писатель, которий смешил и заставлял плакать своих земляков малороссий- скими рассказами, сделался для них. так же скучен, как и для великороссиян. Что зто значит? Отчего автор очарова- тельной «Маруси» не имел на русском язьіке успеха автора «Вечеров на Хуторе»? От того, что он думал на малорос­сийском язьіке, и, заговорив на великорусбком, бил так неловок в каждой своей фразе, как молодцоватий мало­российский парубок, которий би надумал играть роль рус­ского добра молодца. Журнальная критика справедливо причислила его к посредственним рассказчикам, и публи- ка перестала читать его, предпочтя ему писателей-говору- нов, которих и имена странно било би упомянуть рядом с Квиткою. Но Малороссия не позабьіла первьіх повестей его, и, несмотря на малоизвестность его в России, ставит его на

248