имеющих дарования, пишущих с благонамеренною осуждающих мой сочинения, порицающих мою промьіщ ленность, всякого, всякого наводящего на меня хотя малей' шую тень: примусь поражать, унижать, гнать, истреблять І неумолкаемо кричать: Евстратия Мякушкина.

Но правда подобна маслу: как его ни топи в воде, оно вспльївает наверх; а потому, бить может, удастся им вьі- вести меня на свежую воду, сбить с поля, вьібить из седла и тогда не просто умолкну, но, переоценив все по-своєму,’ вздохну, будто от великодушия, и скажу: «Блажен, кто, сде- лав так много в литературе добра и не успев истребить зла, может с спокойньїм духом положить перо и сказать с стихотворцем: «насильно мил не будешь!..»

Мемуар. Десятий

Вчера, во время писанья последнего мемуара, все мой преднамерения бродили в голове, а дух авторский, т. е. дух деньголюбия, дух желания собрать более и более денег, везобладал мною до того, что все слова, вьісьгпающиеся из- под моего авторского пера, казались мне не словами, а чер- вончиками, рублевичками, и я, в восторге, считаю себя Кре­зом, молодцом, одурачившим читающий народ, мьісленно сосчитьіваю стянутьіе с них любезньїе денежки и собираюсь на дальнейшие предприятия... как нй думано, ни гадано, пожаловал ко мне опять господин мой дядюшка. Говоря

о сем, о том, принялся за мой мемуарьі, пересмотрел их и потом, усевшись, принимается говорить.

«Ну,— подумал я,— усльїшу еще анекдот из времен Ру- мянцева!» Но на зтот раз ошибся, и дядюшка говорил так:

• Зй, брат Евстратий, не шали! не пускайся на нес* войственное человеку, имеющему ум, а потому понимаю- щему, что есть честность; иначе берегись усльїшать такие себе прилагательньїе, что горько будет слушать. Тьі наде- ешься на своє острое перо: отпишусь, дескать, от нападков. Как ни отписнвайся, а они тебе своє будут петь и скажут: «сам расшалился из рук вон, да и не говори ему правди». Исправься, пополни обещанное; ведь можешь писать? писал когда-нибудь дельное, ну и продолжай: пиши такое, чтобн люди сказали спасибо. Ти литературу, зту деву чистую', невинную, незлобивую, услаждающую, нежащую чувства наши, питающую душу, пускаешь рьіскать по городу вечер- ком на дрожках... промишлять сяк и так денег, обирать, надувать встречного-поперечного и наказьіваешь, чтобьі возвращалась к тебе с полньіміИ карманами денег. Что-ни- будь одно: литератор либо торгаш. Хочется приобресть де-

64

яег? — Будь сапожішк, портной, лавочник: будсшь честно и зто дело вести, зашибешь копейку. Чувствуешь призвание к литературе? Великое дело! Пиши, н,о все во славу божию, в назидание ближнего, в похвалу нашей матушке России, в благодарность батюшке-царю, на пользу нам, детушкам ^го. Пиши такое, чтоби невинность при твоих строках не краснела; неопитность не имела би поводу узнать из тво- •ей книги то, чего бьі и по век не узнала; порок, увидев себя в твоей книге, как в зеркале, одумался би, раскаялся и тут же, на следующей странице, нашел бьі средство испра- виться. Облекай свои мисли в форми, какие легче для тебя: пиши историею, драмою, повестью, сказкою, как на мисль придет; но чтоби из твоего рассказа можно било извлечь общую пользу: чтоби гражданин, член общества, ■судья видел, что он через исполнение своего долга, обязан- ности своей, не лишнее звено в общей цепи, удерживающей порядок в государстве; почтительньїй, благодарньїй син, заботливий отец, внимательний, постоянннй супруг, попе- чительньїй хозяин — все такие люди необходими для обще- го блага; а идущие противно тому, чрез общее презрение, насмешки, требуют, как гнилие ветви, отсечения от здороМ вого роскошного дерева. Вот такое напиши, да і не беспо* койся ни о чем. Всякий захочет прочитать, пожелает твою книгу і купит ее у тебя; вот ти и без фокус-покусй|^ обеспечишь своє состояние; а что более всего, приобретешь общую благодарность, уважение людское, не випрошещшу не вьімоленное, а невольно тебе отдаваемое, и добрую па* мять за гробом. Ти умрешь, а книга твоя вечна; добро, твоих мислей и слов ею посеянное, принесет тебе пл®__ которие тьі и там будешь вкушать с наслаждением. По* слушай меня, брат Евстратий! Не пиши таких книг, кЩ по гордости ума своего, предполагал в твоих мему^

Тьг накатаешь таких романчиков несколько, чтоб угв§ публике, потешишь ее,. заставишь по воле своей смезШН ужасаться, содрогаться, но... сищутся последователи, исаЯ нители твоих рассказов. Ведь читающая все молодеямЦИ ловек в степенньтх летах вздорной книги и в руки V мет; молодежь схватит ее, займет, что нравно ей. НаІІ правила, как обольщать невинних девиц во всех сослог сманивать их из родительского дому; с каким неувЙИ ем говорить о слабостях родителей и проч., и проч. И все зто прикрашено будєт занимательннми сценами, ш живо описана пьяная, буйная, картежная жизнь, услш тельная прохлада. с актрисами... чудо! Как любила І актриса! Как поняла его! Какое наслаждение он с нею!.. А там дочь, девица, нєвинное создание, едва

стигающия порьі, когда развиваются страсти, читает твою книгу, одобряет любовь своей героини к разбойнику, р_аз® вратному, обманщику и т. п. /извергу; внимательно прохо' дит лекцию, как проводить родителей, скрьівать свою прес! тупную жизнь — и в крайности, чтобьі пред ЛЮДЬМИ СО.' хранить своє доброе имя — итти на жизнь плода преступ- ления, ближних и — ужас! — даже родителей!!! Все зто молодьіе люди читают, затверживают и, при случае, поль- зуются наставлениями, тобою сладко, занимательно изло- женннми от кичения ума, тщеславия — блеснуть мьіслью, словом, и одеть порок в привлекательную одежду, пре- лестьми прикрить гнусность его!..

И тн, пишущий в зтом роде, дерзнешь називаться ли- тератором? Тьі бич человечества, Атилла, Наполеон, истреб- ляющий нравственность в людях на несколько поколений!.. Общее презрение тебе!., проклятие!.. Прочти внимательно Крнлова басню: «Безбожник»; сообрази, подумай, сра- вни — и трепещи!

Кроме того, что ти так пишешь или будешь писать, тебе досадно, если найдутся порицатели твоих мислей, твоих ужасннх — бить может, и не намерєний, но только суєт­ного, кичливого желания блеснуть своєю остротою, замьіс- ловатостию, описанием, слишком раздражающим чувства,— таких ужасних изложений найдутся порицатели, станут упрекать, винить тебя: тогда ти, самовольно восседши на трибуне, от гордости ума почитающий своим долгом, своєю обязанностию, никем на тебя не возложенною, а самовольно тобою принятою — кощунствуешь над желающим по христи- анству вразумления ближнему, колешь его язвительно на- смешками, превращаешь слова его, даешь им другой оборот, перетолковьшаешь мисли его, гонишь, преследуешь его, не даешь, в оправдание своє и в опровержение твоей лжи, ска­зать полслова; засгавляешь его умолкнуть — и тогда уже, вознесись умом своим, іидешь по избранному тобою пути. К словам своим, к писанням, ти присоединяешь и деяния постьідние, противние чести, рассудку. Тебе не отвечают от презрения; но тн, умножая неправедно приобретаемое, смеешься и мьіслишь: «на моей век дураков станет!..»

• Говори! — почти во весь голос сказал я, когда гос- подин дядюшка, прочитав мне такую рацею, вишел из комнатн.— Говори! — повторил я. И что он тут наговорил? Бог знает что! Так, ни се ни то! А я скажу короче, да прош^ деньги необходими во всех обстоятельствах и каждому. В наш ішІизІгіаГньїй век литературою можно зашибать копейку, — так я и литератор, самий горячий, неумолкае- мнй, неутолимнй. Завтра пляска станет приносить доход —

я я плясун, самнй горячий, неутомимнй, непрестающнй. •Сильтесь лишь, любезньїе денежки, в карман; а то честь, совесть, родство, дружба, любовь, связи, человечество, все вздор и вздор. Сказал — и докажу зто в будущих мемуа­рах.

ЛИСТИ До П. О. Плетньова

15.03.1841

[.,.] Не боюсь Сенковского! Кстати, если еще не поздно, я яросил бн Вас оставить его и не отягощать Вашего С о- временника даже и именем его, не только суждением о.мерзостях его. Презрение да будєт ему ответом. В Ме­муарах же я посмеюсь над ним, зто будєт достойно его 1 прилично ему, а Вам не следовало бн рук марать, пи­савши имя его [...]

До М. П. Погодіна

2.06.1834

Не зная, получили ли Вьі изьявления моей большой и чувствительной благодарности за доставление мне душев­ного наслаждения сообщением і прочтению «Петра Вели­кого», я ньіне оную возобновляю, сомиеваясь, чтобн пись- меца мой дошли к Вам. 1 их адресовал чрез А. В. Глазу- нова. Чрез него же препроводил к Вам и несколько из моего маранья, которое годилось ли или нет — не знаю. Но всего лучше, что по требованию Вашему убедил Пус­тинника отправить к Вам Золотой самородок, которьій — по доходящим к нам слухам — заставил н е к о- т о р ьі х у Вас поморщиться. Указ о самозванце очень ин- тересен, украсив происшествие, которое так, говорят, бнло, статья вьішла бьі интересная, впрочем, Вам лучше все из- вестно.. .і

Опечалил меня очень г. Глазунов, известил меня, что «рукопись под заглавием Жизнь Пустолобова за- прещена до того, что и не возвратят ее из Комитета, а толь­ко видадут свидетельство». Не знаю, что там найдено такое страшное! Действия опекуна к вреду порученного ему ма- лолетнего ни малейше не навлекают сетования на учреж- дение опек, а обнаруживают злоухищрения корнстолюби- вьіх людей, прикрьівающихся законом от давности времени І изменения обстоятельств, оказьівающихся в тепереш- нее время слабим н недостаточньїм и к поправленню илн к

нзменению которого бьіл и мой г л а с взят в рассуждение а тут виставлено все в примерах, и старьіе ежедневно мьі видим, от них терпим — и потому не должньї бьі молчать Согласен, что некоторьіе вираження и намеки на класе людей — впрочем, везде дозволяемьіе — требуют смягче- ния, не более, но за что же такие гонения? — Когда извест- но, что скоро все постановление описиваемой части управ­лення от явних беспорядков скоро и скоро изменится и примет другой вид. Самому себя нельзя судить: примете ли Вьі на себя труд отьіскать бедную зту рукопись и, про- бежав ее, сказать мне что-либо в наставление мне. Еечи- тал, как писали мне, г. Болдьірев. У меня бьіл план обшир- ной. В 11-й книжке мальчик воспитьівается в пенсионе, служит в военной службе. Далее переходит все звання, служит у губернатора по виборам, у помещиков управля- ет имениями, ведет процесе, женится и проч., и проч. Все располагал в'местить, все, что по провинциям ведется, все, что прикрито красним,, наместническим еще мундиром. Не знаю, что найдено вредного. Ваш суд осветит моє по- нятие.

На днях явится у Вас Утренняя звезда, ском- понованная из произведений здешних. Не знаю, альманах ли зто и что оно такое? Три книжки отдельньїе: 1. Проза и стихи русск[ие]. 2. То же малоросе [ийским] наречием. 3. Ноти 3-х малоросе [ийских] песен.— Только не больно бейте; что могли, собрали, как умели, составили, моє уча­стив в том: я подал мьісль и бросался на все умьі, чтобьі напросить материалов, а г. Петров (написавший Зол [о - той] самородок) собирал, подбирал и издал. Ему честь, слава и проч., что будет сказано в журналах. Впро­чем, не забудьте, что наш край ужасно терпит голод: хотя і родился хлеб, но его употребляют в пищу є мякиною, желудями, соломою, камьішом, чего же доброго ожидать? За таким подмесом и с самим тонким разбором еще до- ищешься частицьі хлеба.

Жаль, что Вам неизвестно малоросе [ийское] наречие: я бьі попросил Вас сказать беспристрастное мнение о По­вестях Основьяиенка, скоро имеющих вийти (о виходе которих, ежели будет ходатайствовать А. Глазунов, поместить обьявление в Телескоп, не откажите своим содействием). Они написани в разрешение спора, что на нашем наречии нельзя написать ничего серьезного, нежно- го, а только лишь грубое, ругательное, кощунное. Мне бьі хотелось сльїшать беспристрастное заключение: имеет ли повесть Маруся что-нибудь из того, что желалось ви­разить? Солдацкий патрет опоздал виходом сво-

88

_им. При досужном времени скажите, справедливн ли слу­хи о Телеграфе, Ист [о рии] р у с с [к о г о] наро­да и проч., и проч. трудах. У нас носится молва, но ниче- го не знаєм и книжек что-то не получаем, впрочем, на последнем нельзя останавливаться и делать какие-либо за- ключения. [...]

До П. О. Плетньова

15.03.1839

[...] По случаю, бьіл у меня спор 1 писателем на мало- российском наречии. Я его просил написать что-то серьез- ное, трогательное. Он мне доказьівал, что язьік неудобен и вовсе не способен. Знав его удобство, я написал М а р у- с ю и доказал, что от малороссийского язьїка можно рас- трогаться. Здешние предлагали мне напечатать, и я, пре- дохраняя себя от насмешек русских журналистов, написал Солдатский портрет. Книгопродавец просил со- ставить целую часть, я написал Мертвецький Ве­ликдень. И так пошло далее, именно для одной забавьі себе, веселого чтения с женою и видя, что землякам зто нравится. Хотя и подумьівал о каком-нибудь приобрете- нии, но не извлек его ни даже от двух частей повестей. -

Известность моих сказок разохотила здешних переле­жить их по-русски и совершенно по-русски, точно, как Ви желаете. Слушаем в чтении: и что же? Малоросси, не узнаєм своих земляков, а русские... зевают и находят ма- скерадом; вираження, несвойственнне обнчаям, изт>ясне- ния — национальности, действия — характерам, мнслящим по-своему, и брошено, хотя, правду сказать, перевод бил сделан и внчищен отлично. Я предложил свой перевод, буквальний, не позволяя себе слова сместить, и найден сносньїм, но не передающим вполне (ну, право) красот малорусских оборотов. Такой перевод «Маруси» и проч. дошел к Вам от Василия Андреевича. Вот, начав от пото- па, дошел я до настоящей цели ответа. Ви теперь видите, что я непроизвольно, нечаянно, неумншленно попал в пи­саки, и хотя, точно, обстоятельства мой требовали поддер- жки и я заботился приобресть что-либо, но все ускользало из рук и ничто до сих пор не ободрило.

Все, посланное в Петербург, там и осталось, нли напе- чатают, а мне не только книжки, и спасибо не скажут, или затеряется там, или замолчат, и я уже отложил все забо- тн, чтоби получить что-либо, и не хлопочу, а все продол- жаю писать, то от нечего делать, то чтоб изложить мисль,

89

какая нам с женою придется, хоть посмеемся или погрус. тим вместе и то наше, потом и пустим печатать, кому ок дам, или так пойдет по рукам и затеряется. Так же точно Ви видите, что я не могу по-ньїнешнему писать очшцен- ньім слотом, подобранньїми вьіражениями и всегда буду сбиваться на свой тон, малороссийский. Следовательно, не беруся исполнить, по совету Вашему, внушенному добрьщ Вашим ко мне расположением. При всем усилии, при всем старании буду взлезать на ходули и от неумения управ­лять, зашатаюсь и упаду. Зачем же приниматься за то, что вьіше сил? Притом, почтеннейший Петр Александро- вич, потрудитесь вникнуть в видимую разницу наших — ну именно язьїков русского и малороссийского, что на од- ном будєт сильно, звучно, гладко, то на другом не произ- ведет никаного действия, холодно, сухо. В пример «Мару­ся»: происшествие трогательно, положение лиц привлека- ет участие, а рассказ ни то ни се, я говорю о русской, как, напротив, малороссийская берет рассказом, игрою слов, оборотами, краткостью виражений, имеющих силу. Мало­российская «Маруся» не смертию интересует,' но жизнию своєю. «Ні, мамо!» — «атож» — «але!» — у места сказан- ное, в русское зтого не оденешь. Пример Вам: Празд- ник мертвецов. Зто легенда, местньїй рассказ, еже- годное напоминание в семье, на заговеньї, о «Терешке, попавшемся к мертвецам с вареником!» Рассказанное по-на- шему, как все передают зто предание, нравилось, перечи- тнвали, затверживали. Перешло в русское, и вьішло ни то ни се, повод журналисту трунить, чего я ожидал при прочтении ее в Вашем журнале.

До П. О. Плетньова

26.04.1839

Что же мне делать, если я себя іне понимаю! (Зто бу- дет обьяснением на вторую часть последнего письма Ва- шего). Вот моє чистосердечное сознание. Никогда не думал я писать что-либо. Читаемое не нравилось, и если встреча- лось что-либо сходствовавшее с моим разумением, я нахо- дил, что не с той точки писавший смотрел, не то заметил. Отдаленность от действователей и пребьівание в здешней пустине не лелеяли дальнейших рассуждений и никак не возбуждали во мне охоти писать. Притом же занятия, при- ятние для души и сердца моего, обладали тогда мною в вьісшей степени. Я устраивал институт — самая мьісль, так новая для здешнего края, боролся с мнениями, предрассу-

90

дками, понятиями, привел дело к концу... и в награду уви- дел зависть, деиствующую против меня со всем ожесточе- нием. Бросил все мой труди и тут-то посланною мне богом Анною Григорьевною побужден приняться писать. По об- стоятельствам, я написал первую комедию... ох... «Дворян- ские вибори»! Род людей, которьіх Вьі так верно изобра- зили, принялись меня катать с бока на бок. Все зти госпо­да начали пересчитьівать, сколько мною написано «ибо», «поелику», «дабьі» — а слона-то и не приметили, цель, намерение остались вовсе без рассмотрения, и бьіло ли то все в пьесе, никто не сказал, внключая г. Ушакова в Те­леграф е. Зто меня огорчило, охладило. Защищая как- то достоинство язьїка малороссийского, я вьізвался заста­вить рассказом своим плакать — не поверили, я написал «Марусю», и когда убеждали меня печатать, то я, боясь опять цеховьіх скалозубов, написал для них «Солдатский портрет», чтоб оградить себя от насмешек их и чтоб они поняли, что сапожнику не можно разуметь портного дела. Для составления части писал простонародное предание, из рода в род передаваемое: «Мертвецький Великдень». Писав «Марусю», я узнал себя, что могу так писать; по-русски, после уроков за «Дворянские вибори», я боялся прини- матьея. И что ж? Когда вьішла первая часть повестей, отовсюду били отзьівн, что они плакали, как «Марусю» погребали, и я готов бил плакать о них. Били и такие, что благодарили меня, что я доставил лакеям их чтение, пони- маемое йми; натурально, что я смеялся над такими. Не- многие заметили, как Маруся с Василием пересипалась песочком, когда говорила с ним о чувствах своих, и сказа­ли, что мне не нужно другой зпитафии: «Он написал Ма­русю». Для них, а более для Анньї Григорьевни, я продол- жал писать, и составилось две части повестей. Здешние, хваля моє писание, принимались переводить на русский, но все било неудачно, я не перевел, а переписал слово в слово, без малейшей перестановки слов или пересказа дру­гим образом. В ту пору проезжал В. А. Жуковский. Нагово- рил много лестного и желал читать их в переводе. Какой бил у меня под рукою, я такой и вручил ему. Просили меня на­писать для театра оперу, я собрал главннх здешних ха- рактеров несколько, наполнил песнями, обрядами, и пошло дело в лад. Из зтого Вьі видите, что я таки нахожу себя способньїм писать, и хотя знаю, что немногие видят, что и для чего я пишу, но для понимающих пишу. И если б не язвительньїе вьіходки самозванцев-ценителей, то я писал бьі и по-русски, как би смог, но, не желая дать поводу трунить над собою, не смел би за русское взяться, если б

91

не Вьт, н еще прннялся писать на особьій лад. о чем нзгяс- ню ниже. При первон встретившейся идее я тот час пишу и тогда у меня все в сторону, пока не окончу. Не черню ннкогда ничего, а прежде всего в мьіслях сложу план, ха­рактери лнц, ход действнй одного за другим, разговорьі же її прочее прнходят во время писання. В. А. Жуковскнн, го- воря со мною о «Дворянскнх виборах», советовал еіде продолжать в том же тоне н с тою целью. Когда же я нзья- снил трудность составить из всей з тон кутерьмьі правиль­ную драму, то он мне советовал поместить и развить все зто в романе, украсив и наполннв сценами из губернскнх обществ. Тут я уцепился за прежнюю свою мисль: добро- детельних людей, честних чнновннков и вообще исполняю- щнх своє дело к чему описивать? В порядке ндущие вре­мена года, постепенное их изменение, польза, ими прино- симая, как би нн било все зто описано, не займет нас, потому что ми самн все видим. Но ураганьт, вьірьівки из порядка н все необикновенности — зто должно описивать. Давно уже я прнступнл к описанню жизни «Пустолобова», нмеющего родних по всем званням. Он простачок, не по- лучнвший образовання, чудно мислит, будто понимает де­ло, но превратно от общих разумений. В малолетстве ос- тался сиротою. Его имение разоряют судьи, опекуньї, его развращают, поручают в пансион мадам Филу, пансион и потом дальнейшие его похождения, участие в виборах и много-много... Сей сказки написал я первую часть и послал в Москву. Там на меня сильно напали, но когда Василий Андреевич обнадежил меня, что они говорят пустяки, то я прннялся писать и нагородил (при всем желании ускро- мить себя) шесть частей. Но при первой мисли я тот час сообразил, что по виходе зтой книги все опекуньї, судьи, содержатели пансионов, предводители и все описаннне мною по нменованиям лица, все восстанут на меня. Здесь пречудний народ! Вишла «Козир-дівка», и судья сердится на меня, что он никогда бубликов не принимает от проси- телей, за «Вибори» и теперь каждий исправник сьесть меня готов. В «Новогодннке» вишла статья «Скупец», и все додумиваются, что я зто опнсал? Что же будєт, когда вийдет сатира на все злоупотребления, делаемьіе людьми во всех званнях? Я до того испугался, что повторяю мой убеждения к П. А. Корсакову, чтоб отложнл печатаниево- все. Ви виднте и знаете, как я изьясняюсь и пишу, так из- ложена без дальнейшего старання вся повесть. Какое бо- гатое поле ругателям-журналистам!

Насмешки во всеусльїшание, домаиінне упреки (если не более) — зто будєт моєю наградою! А мне би хотелось