«Народні оповідання» марка вовчка

«Народні оповідання» Марка Вовчка представляю! со- брание рассказов из простонародного бьіта, передаваемьіх народною речью, больиіею частью от лица женщин. Лич- ность автора не видима. На каждом шагу читатель встре- чает картиньї, поражающие красотою, тем более ценние, что написанні без притязания на искусство. Нигде не видно старання нзобразить предмет как можно шире и нагляд­неє: автор довольствуется характеристическими чертами, и на всех его рассказах лежит отпечаток сжатости и вьіпук- лости образов. В зтом отношении в них есть что-то антич- ное: как в великих произведениях древнего мира, в немно- гих чертах представляется многое, и оконченное созерца- ние продолжает свою работу в душе читателя рядом возбужденньїх мьіслей и чувствований. Зта же способность отнскивать главнме поразительньїе чертьі, убегать много- словия и в немногом виражать многое отличает и те мес- та, где изображаются чувства: нет здесь сентиментально­сті!, в которую иногда впадают и даровитьіе писатели, увлекаясь желанием представить полнее и живее деятель- ность человеческого сердца. Все непринужденно, все ес­тественно: зто речь народа, но не рассказчика-народа, не списанная со слов хотя народного человека, но призванно- го с целью рассказнвать по-народному и через то постав- ленного в искусственное положение, а подмеченная и под- слушанная в то время, когда она виражалась невольно, не напоказ. Притом «Народні оповідання» раскривают пе­ред нами движение малороссийского сердца в такой обста- новке, в какой возникают они под условиями и влияниямн настоящей общественной жизни народа. Пять из расска­зов: «Козачка», «Одарка», «Панська воля», «Знай, ляше» и «Викуп»—изображают случаи в жизни малороссийско­го поселянина, порождаемьіе неестественннм и ненормаль­ним отношением земледельцев к землевладельцам, пре- вратившим последних, не столько вследствие администра- тивнмх распоряжений, сколько по злоупотреблениям, в душевладельцев. Шестой рассказ, под названием «Сестра», касается положення бедной работници, зависящен от зажи- точньїх хозяев. Таким образом, «Народні оповідання» вм- ступают с голосом правди н человеколюбия за слабих і беззащитньїх. Обратим внимание читателей на рассказ «Одарка», как по мисли, так и по вираженню достойний того вполне [...].

Зто обикновенное, каждодневное собитие, рассказанное

231

так просто, возбуждает много-много дум в голове и серд­це читателя.

Столь же прекрасен рассказ о козачке, вьішедшей за- муж за барского человека. Сначала терпит она недостатки, суровость обращения, томится сердцем, как барские дети дурачатся с ее ребятишками й бьют их для забавьі, потом ее разлучают с мужем, отправленним с барином в Москву. Когда она в простоте сердца вздумала спросить у своей барьіни о судьбе его, то за такое неуместное и неприличное проявление чувства в холопкеее осмеяли и вьітолкали. Муж ее умер на чужбине. Вся привязанность ее сосредоточилась на детях, но у ней взяли двоих сьіновей и отправили с дву- мя господскими сьіновьями в столицу. У матери оставался третий мальчик, но горести и лишения обессилили ее, она не в состоянии бьіла более работать, и барьіня прогнала ее с ребенком. Она нанялась у какого-то кузнеца, где не ужи­лась по причине вздорного характера хозяина, воротилась било в барский двор, оттуда ее ввігнали, разбранив за то, что старший ее сьін, отправленньїй с господскими детьми, проворовался! Олена — так звали ее—нанялась у одного доброго человека, но так как ей приходилось с ним ехать куда-то далеко, то она пришла к барьіне за письменним видом. Бариня закапризничала и, узнав, что Олена полу­чает два рубля в месяц, требовала давать ей зту сумму в оброк за отпуск. По желанию хозяина она согласилась, но бариня потребовала еще более, и женщина принуждена била остаться во дворе. Сообразно законам, как вольная по происхождению, она имела право отойти от барьіни, но не знала своих прав, как не знают их по большей части безграмотние мужики. Козачка умерла в барском дворе. Кончина ее изображена раздирающими сердце чертами. Заметим только: при всех достоинствах зтого рассказа, пол- ного мисли, чувства, при всем его художественном настро­єний, там есть неестественность; зто — письмо, писанное по-малороссийски мужем ее из Москви: так писать могут малороссийские писатели друг ,к другу, а не слуги к своим женам.

Короткий рассказ «Панська воля» описьівает, как в име- нии одного господина, которий приехал управлять полу- ченним наследством с благими намерениями учить мужи- ков наукам и построить им новие хати о трех окнах, у ма- тери-крестьяики умирает младенец, оставленньїй ею без призрения, потому что надобно било идти на барщину. Зтот удар бил так ужасен, что она сошла с ума; конец не- сколько натянутии: подобних примеров детской смерти чрезвичайное множество, 1 крестьянки не сходят от них с ума.

232

Вообще «Народні оповідання» хотя в первий раз в юж- норусской литературе коснулись зтого вопроса, но не по­черпали его и даже ограничиваются только описанием еди- ничньїх явлений, а не представляют изображения народ­ного бьіта в постоянньїх условиях означенного вопроса. Строго разбирая, спросим, что говорят нам зти превосход- но рассказанньїе собьітия? Только то, что подобное случа- ется и, сверхтого, как народ рассказнвает о таких случаях. Но все зти случаи — не суть необходимне условия того со- стояння крестьян, о котором идет речь. Они могут и не бьіть при нем, и, конечно, єсть очень много душевладель- цев, которьіе со спокойной совестью могут сказать, что у них подобного не случалось. «Народні оповідання» не кос­нулись таких сторон зтого предмета, которьіе бн вьітекали из его сущности, бьіли би необходимьіми і постоянньїми .его признаками и тем показьівали неприложимость самого принципа к потребностям настоящего времени и несовмес- тимость его как с пользою владельцев, так и с благоденст- вием земледельческого класса. Равньш образом, здесь нет ни народного взгляда на зто положение дел, исторически усвоенного народом, ни тех типических особенностей, с ка- кими малороссийский народ является по отношениям к зто- му предмету. А зти-то сторони вопроса в особенности же- лательно бьіло бьі увидеть в литературе. Замечается зто вовсе не с целью обвинить автора. Никто не вправе требо- вать от сочинителя, чтоб он изображал то, а не другое, ко­гда он не показал сам притязания; но если автор народних рассказов Марка Вовчка подарил читателей такими пре­красними рассказами, то читатели вправе просить его не останавливаться на зтих первоначальньїх опитах, а рас- крнть важную сторону народной жизни в более общих и знаменательннх ее явленнях. Все малороссияне разделят зто желание. Если литературннм созданиям в форме рас­сказов и повестей суждено не только служить развлече- нием Для праздности, но художественннм внражением за­душевних мислей современного общества возбуждать в нас плодоносние думи, чистие чувства и жажду деятельности на добро ближним, то признание благородного автора еще впереди: ибо он угадал требования читающей и мьіслящей части своего народа, которая давно нуждается в пророках, которие би раскривали вековие рани, замазаннне лице- мерием и беспечностью, и указивали би на животворную купель исцеления. Но, к сожалению, проходя мимо своих писателей и позтов, и даровитнх и бездарних, в зтом отно­шении ми могли сказать с расслаблением: «Человека не

имамн», а если и бьіли такие призванньїе, то они умолкали слишком рано, может бнть, не всегда по собственной воле а по приговору судьбн.

СЛОВО О СКОВОРОДЕ

По поводу рецензии на его сочинения в «Русском слове»

В нашей текущей литературе случается, что писатель, особенно рецензент какой-вибудь виходящей книги, про*; износит решительньїм тоном знатока суждения и даже осуждения над, предметами, которнх не изучал, над кото- рнми прежде не думал, которнх вовсе не знает. Сверх то­го, у нас стало входить в обнчай печатно бросать грязью в деятелей мьісли и слова, оскорблять их личность, не счи-« тая необходимнм даже сколько-нйбудь обьяснятьі какой повод подали зти лица так презрительно обращаться с ни- - ми. Бнть может, некоторие думают, что они зтим творят поклонение призраку гласности? По нашему мнению, ото- зваться неуважительно, хотя би и слегка, вскользь, о ка- кой-либо личности в печати ми вправе или тогда, когда зта личность бнла прежде обличена достаточно и поражена невнгодним приговором общественного мнения или же ко­гда мн сами представляєм несомненние доказательства ее виновности перед судом общества. Иначе зто будет оскорб* ление не только тем, на которих незаслуженно ми напада­єм, но І обществу. Какое ми имеем право ожидать, чтоб общество, не требуя от нас доказдтельств и об^яснений, одобряло оскорбления, которне ми наносим его членам? Зти мнсли пришли нам, когда мн, перелистьівая VII книгу «Русского слова», встретили в ней рецензию «Сочинений- в стихах и прозе Григория Саввича Сковороди», подписан- ную буквами Вс. К-овский. Рецензент, приводи слова из-, дателя сочинений Сковороди: «которне (сочинения) считались народними», ставит два вопроситель- ннх знака, приводит затем несколько стихов и потом про-' износит такие возгласн: «Но вот что за мнсль терзала нас неотступно с начала книги до самого конца: для чего и ко­го неизвестннй издатель Сковороди издавал- в свет всю зту схоластическую ерунду, семинарскую мертвечину? Ко­му какое до нее било дело?»

Стихи Сковороди чрезвичайно плохи и уродливн и мо-

ИИ і _;

гут сравниться по художественности разве с бессмертннми произведениями В асилия Кирилловича, тем не менее рецензент напрасно поставил два вопросительннх знака. Мало можно указать таких народних лиц, каким бнл Сковорода и которьіх би так помнил и уважал народ. На

всем пространстве от Строгожска (Воронежской губ.) до Києва во многих Домах висят его портрета; всякий гра- 1 І мотньїй малороссиянин знает о нем; имя его известно очень многим из неграмотного народа; его странническая жизнь— предмет рассказов и анекдотов; в некоторнх міс- тах потомки от отцов и дедов знают о местах, которие он посещал, где любил пребьівать, и указнвают на них с по- чтением; доброе расположение Сковороди к некоторим из его современников составляет семейную гордость внуков; странствующие слепцн усвоили его песни; на храмов пра- здник на торжище нередко можно встретить толпу народа, окружающую группу зтих рапсодов 1 со слезами умиления : слушающих: «Всякому граду свой нрав и права». До какой етепени песни Сковороди сделались народними во всей южнорусской стране, можно судить по тому, что некоторне вошли в собрание галицких песен Вацлава из Олеска и Жеготн Паули без сознания самих собирателей, что зти песни сочиненьї Сковородою, _ч

Сочинения Сковороди не нравятся рецензенту; не нра-

• вятся они, бнть может, и нам, но из того не следует, что ойй не имеют никакого достоинства и что не надобно их печатать. Значение писателя прошедшего времени измеря- ется или по зстетическому достоинству, или по его влиянию на свой век, по степени, в какой он внражает нравствен- ное состояние окружающей его средн, по вместимости в нем умственньїх требований и вкуса современников. Рецен­зент полагает, что следует довольствоваться первнм, а все, что нам не нравится, предавать забвению. Так у нас и де- -,лают: в архивах мьіши и смрость поедали старне дела; ханжи замазнвали древнйе фрески в храмах; губернатори разбирали для лучшего вида в городе стариннне здавия; кухарки пекли оладьи на листах сборников XIV и XV ве­ков. Благодаря всему зтому мн так мало знаєм свою старину. И теперь еще много лежит под спудом: пусть себе леж'ит! По мнению рецензента нет никому дела до зтой «ерундьі и мертвечиньї». Но ведь и многое из древних па- доятников, драгоценних для нас по вьіражению своего века, само по себе — безотносительно к истории —• может пока­заться, сообразно нашим зстетическим воззрениям, хуже риршей и посланий Сковорода... Зачем же издавать его?.. Так по-вашему?

335

Нашедши у Сковородьі такие стихи:

Убий злую волю, брат,

Так упраздниш весь ад,—і

рецензент говорит:

«Григорий Саввич особенно недолюбливает воли ка- ковое качество, впрочем, для такого мудреца весьма по- чтенно. «Но довольно! Бога ради, довольно!» — слншу я возгласн нетерпеливого читателя, которне нмеют на меня действие холодного душа,— и я останавливаюсь».

Рецензент вообразил себе, что Сковорода преследовал умственную и гражданскую свободу, тогда как Сковорода говорил о злой воле, то есть о дурннх и порочних наклонностях. Тут-то рецензент и попал впросак! Григо­рий Саввич Сковорода бнл поборником свободи в сфере религиозной, нравственной, гражданской, терпел за то го- рение и, не уживаясь с деспотизмом окружающей его среди, обрек себя на скитальческую жизнь. Ханжество, низкопо- хлонничество, угнетение слабих, лень барства постоянно находили в нем смелого обличителя. Все народние расска- зн о нем, переходящие из уст в уста, от поколения к поко- лению, изображают его таким. Даже в известной песне «Всякому граду нрав и права» он громит и того, «кто для чинов угли панские трет», и попа, без христианской доб- родетели исполняющего один внешний обряд, и ханжу-па- на, которий «на нищих раздал сто рублей, что содрал с подданннх бедннх людей», и всякого вищого, «що ниж­чого гне», и дужчого, «що недужчого давить і жме». Как проповедник правди и добра, Сковорода стал народ­ним идеалом мудреца. Может бить, теперь уже надобно отличать Сковороду действительного от Сковороди идеаль- ного, народного, но нет сомнения, что последний образ воз- ник из первого, а потому нельзя не поблагодарить за изда- ние его сочинений. Ми надеемся поговорить подробнее об зтом в висшей степени замечательном лице, когда будем владеть достаточннм запасом сведений об умственном раз- витии южнорусского народа в XVIII веке: только в связи с ним можно оценить Сковороду.

В заключение рецензент «Русского слова», задав себе вопрос, для кого издаются такие сочинения, внбрал трех подписчиков и покрил их своим презрением: первий из них — г. Аскоченский, второй — г. Данилевский, третий — г. Срезневский... Вот что говорит смелий критик: «Все по- нятно! Понятно и внсокое достоинство произведений Ско­вороди, и сочувствие ему таких именитих людей, как гг. Да- нилевского, Срезневского и Аскоченского. Всем им пред-

236

стоит равное бессмертие с Григорием Саввичем Сковоро- дой. И по заслугам!»

И. И. Срезневский нзвестен нам как труженик науки, оказавший важніле, по нашему мненню, услуги язикозна- нию и истории своими сочинениями и изданиями. Ведь вьі, г. рецензент, привели его имя наравне с издателем хаижес- кой газети (предающей анафеме и издание в свет истори- ко-литературньїх памятников, и всякий оттенок мьісли, с нею не ^огласнмй) не потому, что г. Срезневский подписал- ся на издание сочинений Сковороди: иначе зачем же ви по­щадили библиотеку харьковских студентов, которая под- писалась на десять зкземпляров? Да притом, ви би никак не решились поставить здесь на позор имени неизвестного вам какого-нибудь отставного полковника или вятского купца, подписавшегося на сочинения Сковороди? Очевид­но, вам хотелось бросить комком грязи в И. И. Срезнев- ского. Надеемся, что ви найдете совершенно уместним наш вопрос: за что? — потому что деятельность г. Срезнев- ского как ученого, литератора, профессора, академика еще не бьіла оценена печатно и не подверглась осуждению об- щественного мнения. После вашего неуважительного обра- щения с зтим ми именно от вас имеем право зтого требо- вать, если и достанет столько сведений в археологии, фн- шологин, истории... Иначе ви сами не должни оскорблять, если ми скажем вот что: на вас, г. Вс. К-овский, возгласн какого-то читателя имеют действие холодной души, а на нас чтение вашей редензии производит действие отврати- тельного запаха невежества и школьнического нахальства.

ЛИСТ ДО Т. Г. ШЕВЧЕНКА

23.01.1858. Саратов

Чого єси так замовк, коханий друже і приятелю? Я пи­сав до тебе, а ти мені не одвітував; думав я, що тебе вже нема в Нижньому, коли од Куліша одібрав звістку, що тн й досі сидиш там. Чому досі нічого не подарував із свого компонування? Кажуть, що ти багато псалмів переклав. Я тільки й читав те, що Куліш у «Граматці» надрукував. Мене порадувала ся «Граматка», не так сама, як та дум­ка, щоб писати для народу. Уже бо тепер прийшла-«ара писати не з народу, а для народу. Приходить час проснутись простому люду і розумом працювати. Отеє, коли в царськім рескрипті сказано, щоб подумать об заводі шкіл і об вихо­ванню народа, то мусять щирі южнорусн ужити тую цар­ську милость для користі і ужитку, і подносу своєї мови,

237