§ 5. Синтез ≪экспрессионистического≫ и ≪функционалистического≫

подходов в терминах ≪язык≫ и ≪речь≫

Для языкознания вообще и для семасиологии в особенности

имеют гораздо большее значение работы тех ученых, которые на-

правили свои усилия не на дальнейшее изощрение в отвлеченных рас-

суждениях по поводу языка, а на то, чтобы более глубоко прони-

кнуть в соотношение языка и речи. Для этого необходимо рассма-

тривать речь не только как ≪реализацию≫ нc зависящей от нее, замк-

нутой системы языковых знаков, а как самостоятельный объект

изучения, а также установить ряд дополнительных различий.

В этом заслуга Ш. Балли, который предложил различать, с одной

стороны, ≪языковую ценность≫ как имманентное свойство знака и,

с другой —≪значение≫ как употребление знака для обозначения

в речи и . А. М. Пешковский 1 5 предложил различать 1) слово-член

как отдельный психофизиологический акт (по аналогии со звуком

речи) и 2) слово-тип, или лексему, как ассоциативную группу

представлений, обособившихся в уме говорящего в результате

членения речи на отдельные психофизиологические акты (по ана-

16

логии с принятым в то время пониманием соотношения звука и

фонемы).

Россети16 разделил общее и особое значения. По общему своему

значению слово —факт языка, но своим особым значением оно —par факт речи. Слово одновременно и абстрактно и конкретно в зависи-

мости от того, рассматривается ли оно изолированно или как упо-

требленное во фразе. Так же, как Пешковский, Россети видит здесь

аналогию с соотношением фонемы и звука. Слово в этом отношении

подобно фонеме, которая абстрактна по отношению к звуку, являю-

щемуся ее конкретной манифестацией, ее реализацией в речи.

К. Бюлер обратил внимание на способность слова относиться

к двум ≪полям≫: к ≪полю≫, состоящему из лингвистических знаков,

или ≪знаковому полю≫, и к ≪полю≫ ситуации. Следовательно, слово

сочетает в себе способность нести как языковую ≪ценность≫, так

и те ≪ценности≫, которые сообщаются ему данной ситуацией.

Таким образом, слово одновременно относится и к ≪контексту≫,

образуемому совокупностью лингвистических знаков данного языка,

и к ≪контексту≫ тех ситуаций, в которых оно может оказаться.

Вместо ≪языкового≫ и ≪речевого≫ значений польский языковед

В. Дорошевский 17 говорит о конфликте единичного и общего в зна-

чении слова. Когда говорят, что ≪обозначаемым≫ слова дерево

является дерево как предмет мысли, то это значит, что слово де-

рево может в потенции быть отнесено к любому конкретному дереву,

поскольку разные конкретные деревья имеют общие черты. Но каж-

дое отдельное дерево существует не ≪как называемый предмет≫:

если бы это было так, ≪быть≫ значило бы —≪быть воспринимаемым≫.

Поэтому при каждом отдельном назывании (употреблении слова)

выступает единичное, временное, конкретное обозначаемое (≪дезиг-

нат≫). Изменение и развитие значений слов обусловливается несо-

ответствием, конфликтом нормы и ее конкретных единичных воспро-

изведений в речи (≪актуализаций≫). В своей работе Дорошевский

стремится к материалистическому пониманию соотношения языка

и речи, ищет в соотнесении с действительностью основу форми-

рования и изменения значений.

Прямо противоположное устремление можно показать на при-

мере современного немецкого лингвиста И. Л. Веисгербера. Вейс-

гербер совершенно правильно считает конституирующим, ≪решаю-

щим≫ для слова, чтобы оно, кроме своей звуковой формы, имело

еще и мыслимое содержание, т. е. значение. Однако это мыслимое

содержание выступает у Веисгербера не как отвлечение от реальных

предметов внеязыковой действительности, а, напротив, как то,

через призму чего слово может осмыслять или ≪схватывать≫ вещи

как ≪объекты для духа≫ 18.

В дальнейшем изложении построениям ≪неогумбольдтианской

этнолингвистики≫, вождем и глашатаем которой является Вейсгер-

бер, будет уделено особое внимание. Здесь же представляется не-

безынтересным обратить внимание только на следующее обстоя-

тельство. Как уже было сказано, для неогумбольдтианцев вполне

17

приемлема точка зрения на значение слова как на идеальную сущ-

ность, не только входящую в слово, но и составляющую основу,

конституирующий элемент языкового знака. Однако источник та-

кого понимания они склонны искать не в работах де Соссюра, а в

произведениях Гумбольдта 19. Таким образом, появляется еще один

противник ≪материалистической непоследовательности≫ де Соссюра

(основным противником, как было сказано выше, является копен-

гагенский структурализм, или ≪глоссематика≫). Сравнивая системы

Гумбольдта и де Соссюра, вряд ли будет неправильным сказать,

что внимание к ≪внеязыковой реальности≫ выгодно отличает линг-

вистическую теорию де Соссюра от отвлеченных философских по-

строений фон Гумбольдта. Поэтому неправильно, как делают не-

которые, считать позицию де Соссюра последовательно идеалисти-

ческой. Учение де Соссюра оставляет известную перспективу для

тех, кто допускает воздействие объективной действительности на

формирование языкового значения, тогда как неогумбольдтианство

принципиально отрицает возможность такого воздействия. Разли-

чие этих двух концепций можно проиллюстрировать примером

эволюции лингвистических взглядов Ф. Слотти 2°. Вначале Слотти

различал: 1) способность слова указывать на данное явление окру-

жающей действительности, его способность указывать, какая именно

≪данность≫ окружающей действительности имеется в виду, или

Meinung слова, то, что подразумевается при его употреблении, и

2) способность слова показывать, каким образом мыслящий и ода-

ренный фантазией человек семантически расчленяет явления окру-

жающей действительности —Bedeutung слова, т. е. его значение

в собственном смысле. Если первая из этих ≪способностей≫ слова

направлена на окружающий мир, то вторая, напротив, ≪указывает≫

от окружающего мира обратно к мыслящему. В новой работе

Слотти меняет общую ориентацию, отходя от понимания соотно-

шения этих двух значений в плане языка-речи (де Соссюр) в сто-

рону негумбольдтианства, которым подчеркивается идеалистиче-

ская сторона —u8226 . не отвлечение известного мыслимого содержания

от ≪данностей≫ окружающего мира, а порождение его свойствами

≪духа≫ с последующим проецированием на реальность.

Изложенное имело целью показать, что, хотя некоторые крайние

точки зрения и могут быть обнаружены и выделены для наилучшего

проникновения в существо предмета, дело ни в коем случае не мо-

жет ограничиться только резким противопоставлением ≪экспрес-

сионистической≫ и ≪функционалистической≫ позиций. В какой-

нибудь один период развития науки, на одном его этапе, тому или

другому исследователю нередко представляется необходимым все-

цело сосредоточиться на одном аспекте явления, вплоть до полного

исключения всякого другого. Однако дальнейшее развитие стано-

вится невозможным, если не делается попытки учета и соотнесе-

ния разных аспектов, изучения разных сторон явления.

Ценными для более всестороннего освещения вопроса о лингви-

стическом значении оказываются данные психологии. Так, напри-

18

мер, в работе ≪Приспособление к ситуации и лингвистическая струк-

тура≫ П. Гарвин 2 1 считает необходимым одновременно учитывать

как языковой, так и внеязыковой аспект ≪приспособления к ситуа-

ции≫. При изучении общения посредством языка неправильно отда-

вать предпочтение одному из двух моментов, его обусловливающих,

а именно ситуации или ≪языковой структуре≫. Эти два момента —par лишь разные аспекты одного и того же явления, и они настолько

тесно между собой связаны, что ни тем ни другим нельзя прене-

бречь, с какой бы стороны ни подходить к акту общения.

Психологов, естественно, больше интересуют явления речи,

чем явления языка. Однако при более глубоком анализе они не

могут не учитывать и закономерностей этого последнего. В этой

связи небезынтересно остановиться на статье Г. Ревеша ≪Мышление

и говорение≫, опубликованной им по ходу им же организованной

дискуссии о языке и мышлении в Acta Psychologica 22. Ревеш рас-

членяет проблему следующим образом: 1) возможна ли речь без

мысли и 2) возможна ли мысль без речи? Иными словами, следует

ли считать, что каждый и всякий без исключения единичный акт

речи всегда подготовлен мысленным содержанием или мысленными

процессами (или сопровождается ими или основан на них), и, с дру-

гой стороны, следует ли считать, что каждый единичный акт мысли

без всякого исключения всегда подготовлен (и сопровождается)

актами и образами речи?

Ответ на первый из этих двух вопросов представляется Ревешу

совершенно ясным. Он считает доказанным, что речь непременно

основывается на мысли. Хотя ответ по второму вопросу и не пред-

ставляется столь же простым, все же нет сомнения, что мысли даже

в statu nascendl, т. е. прежде чем их выразили или сформулировали

в речи, обладают вполне определенной ≪символической структурой≫.

В сознательной психической сфере всегда присутствуют мысленные

содержания, уже ранее формулировавшиеся или выражавшиеся

в речи. Предшествующий опыт, ранее приобретенное знание, опре-

деленные способы структуры мысли и речи хранятся у нас в памяти

и всегда оказываются ≪под рукой≫, коль скоро начинается соот-

ветствующая деятельность интеллекта. По-видимому, эти отложив-

шиеся в памяти способы построения речи и есть язык. Однако для

понимания свойств этого последнего ни в коем случае нельзя огра-

ничиться явлениями индивидуальной психологии.