§ 1. Дух картезианства

264. Декарт является отцом всей новой философии, и дух картезианства - тот, что принципиально отличает ее от

схоластики, которую она вытеснила, - может быть сжато выражен в следующих утверждениях:

1. Он учит, что философия должна начинаться с универсального сомнения, в то время как схоластика никогда не

ставила под вопрос свои основные принципы.

2. Он учит, что последний критерий достоверности должен быть найден в индивидуальном сознании; в то время

как схоластика опиралась на свидетельства авторитетов и Католической Церкви.

3. Многообразные виды аргументации, характерные для средних веков, заменяются единой цепью логического

вывода, часто зависящего от незаметных предпосылок.

4. У схоластики были свои таинства веры, но она пыталась объяснить все сотворенные вещи. Однако есть

множество фактов, которые картезианство не только не объясняет, но делает абсолютно необъяснимыми, если

только не считать объяснением слова: "Такими их делает Бог".

По некоторым или, может быть, даже по всем этим вопросам большинство философов нового времени были и

остались на деле картезианцами. В настоящее же время, как я полагаю, современная наука и современная логика

требуют, чтобы мы заняли позицию, совершенно отличную от этой, не возвращаясь в то же самое время к

схоластике.

1. Мы не можем начинать со всеобъемлющего сомнения. Когда мы приступаем к изучению философии, мы

должны начинать со всех тех предрассудков, которые у нас в действительности имеются. Эти предрассудки нельзя

устранить какой-либо максимой, потому что это такие вещи, сама возможность сомневаться в которых не

приходит нам в

48

голову. Поэтому этот исходный скептицизм будет просто самообманом, а не действительным сомнением; и ни

один из тех, кто следует картезианскому методу, не будет удовлетворен до тех пор, пока он формально не обретет

вновь все те верования, от которых он с виду отказался. Этот метод столь же бесполезен в качестве

предварительного условия, как и поездка к Северному полюсу для того, чтобы добраться в Константинополь

прямо по меридиану. Верно, что в ходе своих исследований человек может найти некий повод для сомнения в том,

во что он верил. Но в этом случае он сомневается потому, что имеет для этого некий положительный повод, а не

потому, что следует картезианской максиме. Давайте же не будем делать вид, будто бы мы в философии

сомневаемся в том, в чем не сомневаемся в глубине души.

2. Тот же самый формализм проявляется в картезианском критерии, который означает следующее: "Все, в чем я

ясно убежден, - истинно". Если бы я действительно был убежден, то я покончил бы со всеми рассуждениями и не

требовал бы мерила достоверности. Но в высшей степени пагубно делать отдельного индивидуума абсолютным

судьей истины. В результате все метафизики согласятся с тем, что метафизика достигла гораздо более высокой

степени достоверности, чем физические науки, - но это будет то единственное, в чем они смогут согласиться. В

тех науках, в которых люди действительно приходят к согласию при обсуждении какой-либо теории, она считается

подлежащей испытанию до тех пор, пока согласие не достигнуто. После того, как согласие достигнуто, вопрос о

достоверности становится бесполезным, поскольку больше не остается никого, кто сомневался бы в правильности

теории. Было бы неразумно надеяться на то, что отдельный человек способен достичь той последней философии,

которую мы ищем; мы можем только стремиться к ней во имя сообщества философов. Поэтому, если

дисциплинированные и беспристрастные умы внимательно рассмотрят теорию и откажутся принять ее, это,

вероятно, заронит сомнение в ум автора самой этой теории.

3. Философии следует подражать методам преуспевающих наук с тем, чтобы исходить исключительно из надеж-

49

ных предпосылок, которые могут быть подвергнуты внимательной проверке, и доверять скорее общей массе и

многообразию аргументов, нежели убедительности какого-либо одного из них. Ее рассуждение должно

образовывать не цепь, которая не сильнее своего слабейшего звена, но канат, чьи волокна могут быть так же

слабы, как и отдельные звенья цепи; но в совокупности они прочны при условии, что достаточно многочисленны и

самым тесным образом связаны друг с другом.

4. Всякая неидеалистическая философия предполагает нечто абсолютно необъяснимое, недоступное анализу;

короче говоря, нечто, возникающее в результате опосредования, но в то же самое время опосредованию не

поддающееся. То обстоятельство, что какие-то вещи невозможно объяснить подобным образом, может быть

известно только путем рассуждения при помощи знаков. Но единственное оправдание всякого вывода,

осуществляемого при помощи знаков, заключается в том, что заключение объясняет факт. Предполагать факт

абсолютно необъяснимым не означает объяснить его и, следовательно, это предположение совершенно

неприемлемо.

В последнем номере этого журнала помещена статья, озаглавленная "Вопросы относительно некоторых

способностей, приписываемых человеку" [1], которая была написана в духе оппозиции картезианству. Эта критика

определенных способностей имеет своим результатом четыре отрицания, которые могут быть повторены здесь

ради удобства:

1. У нас нет способности интроспекции, но все знание о внутреннем мире приобретается путем гипотетического

рассуждения, основанного на нашем знании внешних фактов.

2. У нас нет способности интуиции, но всякое знание логически определено предыдущими знаниями.

3. У нас нет способности мыслить без помощи знаков.

4. У нас нет концепции абсолютно непознаваемого.

1 <"Questions Concerning Certain Faculties Claimed for Man // Journal of Speculative Philosophy. Vol. 2 (1868). P. 103-

114> См. выше наст, изд.

50

Эти положения не могут считаться окончательно достоверными; для того, чтобы подвергнуть их дальнейшей

проверке, предполагается выяснить те следствия, которые могут быть из них выведены. Нам следует сперва

рассмотреть отдельно первое положение; затем проследить последствия первого и второго; затем посмотреть, что

еще окажется результатом принятия также и третьего положения; и, наконец, добавить к нашим гипотетическим

посылкам четвертое.