Постмодернизм и отрицание тотальности, причины и обоснованности

Центральной особенностью постмодернизма была его критика тотальности, причинности и универсализма. Эта критика наиболее сильно развита в работах Жана-Франсуа Лиотара. Развивая свою атаку на понятие тотальности, вышедшее из эпохи Просвещения, Лиотар утверждает, что само понятие постмодерна неотделимо от недоверия к метанарративам. По мнению Лиотара [39:24], «нарративный взгляд потерял свои функции, своего великого героя, свои великие опасности, свои великие путешествия, свою великую цель. Он рассеян в облаках элементов нарративного языка – нарративного, но также и объясняющего, предписывающего, описывающего и так далее.» По Лиотару, великие нарративы не ставят под вопрос свою собственную легитимность; скорее они отвергают историческую и социальную обусловленность своих собственных первопринципов и таким образом ведут войну с разнообразием, случайностью и особенностью. Лиотар спорил с Хабермасом и другими, что ссылки на причину и согласие, которые вставляются в великие нарративы, объединяющие историю, эмансипацию и знание, отвергают свои собственные значения в сфере производства знания и власти. Лиотар [39:82] с большей степенью выразительности утверждал, что такие нарративы являются элементами господства и контроля, в которых «мы можем услышать ропот желания возврата к террору ради реализации фантазии захвата реальности». Метанарративам, тотализирующим исторический опыт через сведение его разнообразия к одномерной, всеобъясняющей логике Лиотар противопоставляет дискурс множественных горизонтов, игру языковых игр и область микрополитики. Формальной логике идентичности и трансисторического субъекта он противопоставляет диалектику недетерминированности, различных дискурсов легитимизации и политику, основанную на «постоянстве различий». Атака Лиотара на метанарративы представляет и острую форму социальной критичности, и философский вызов всем формам обоснованности, отрицающим историческое, нормальное и случайное. Ненси Фрейзер и Линда Николсон [13:86-87] хорошо показывают эту связь:

По Лиотару постмодернизм обозначает общие условия современной западной цивилизации. Условия постмодерна – это условия, в которых «великие нарративы легитимации» больше не вызывают доверия. Под великими нарративами он в первую очередь понимает перегибы философии истории вроде утверждений Просвещения о постепенном, но неуклонном прогрессе причинности и свободы, гегелевскую диалектику духа, приходящего к самопознанию, и, что самое важное, драму Маркса о прогрессивном марше человеческих производительных способностей через классовый конфликт, достигающий своей высшей точки в пролетарской революции…. Зоной наибольшего интереса Лиотара к Просвещению, гегелевскому и марксистскому учениям были общие черты, которые они разделяют с другими ненарративными формами философии. Как и неисторическая эпистемология и моральные теории, они нацелены на показ того, что отдельные первопорядковые дискурсивные практики хорошо сформированы и способны показать истинные и точные результаты. Истина и точность значат здесь нечто большее, чем результаты, достигаемые тщательным следованием существенным правилам некоторых данных научных и политических игр. Скорее они означают результаты, связанные с Истиной и Точностью в их настоящем виде, независимом от случайных, исторических социальных практик. Следовательно, по мнению Лиотара, метанарратив … подразумевает под собой привилегированный дискурс, способный расположить, характеризовать и оценить все другие дискурсы, но не себя самого как зараженного историчностью и случайностью, которые оставляют первопорядковый дискурс потенциально искаженным и нуждающемся в легитимации.

Фрейзер и Николсон имеют в виду, что постмодернизм не просто ведет войну с тотальностью, но и ставит под сомнение использование причинности на службе власти, роль интеллектуалов, которые говорят, опираясь на авторитет научной истины и истории, и формы лидерства, которые требуют унификации и согласия внутри центрально управляемых цепей команд. Постмодернизм отвергает понятие беспристрастной, трансцендентной и универсальной причины. Постмодернизм не столько отделяет причину от областей истории, места и желания, сколько утверждает, что причина и наука могут быть поняты только как часть более широкой исторической, политической и социальной борьбы вокруг отношений между языком и властью. В этом контексте различия между страстью и причиной, объективностью и интерпретацией более не существуют как отдельные целые, а представляют собой результаты отдельных дискурсов и форм социальной власти. Это вопрос не только эпистемологический, но и глубоко политический и нормативный. Гари Пеллер [47:30] проясняет это утверждением, что в этой форме критики на карту поставлена не меньше чем господствующая либеральная приверженность культуре Просвещения. Он пишет:

Способ, которым мы воспринимаем либеральный прогресс (преодоление предубеждений во имя истины, наблюдение реальности через идеологические искажения, преодоление невежества и суеверий через приобретение знаний) ставится под вопрос. Постмодернизм говорит, что то, что представлялось в нашей социально-политической и интеллектуальной традиции как знание, истина, объективность и причинность, в реальности есть лишь эффекты особой формы социальной власти, победы особого способа представления мира, которые затем представляют себя как лежащих за пределами простой интерпретации, как саму истину.

Отстаивая первичность исторического и случайного в строительстве причины, авторитета, истины, морали и идентичности, постмодернизм представляет собой политику репрезентации и основу социальной борьбы. Лаклау утверждает, что атака постмодернизма на обоснованность является на редкость политическим актом, так как он расширяет возможность для спора и диалога. Кроме того, признавая вопросы роли власти и ценностей в строительстве знаний и субъективности, постмодернизм помогает придать видимость важным идеологическим и структурным силам, таким как раса, гендер и класс. Для теоретиков типа Лаклау [34:79-80] коллапс обоснованности не означает банального релятивизма или натиска опасного нигилизма. Напротив, Лаклау утверждает, что недостаток окончательного значения радикализирует возможности человеческой деятельности и демократической политики. Он пишет:

Отброс в сторону мифа оснований не ведет к нигилизму так же, как неопределенность относительно того, как враг будет атаковать, не ведет к пассивности. Это скорее ведет к распространению необходимых дискурсивных вмешательств и споров, так как не существует экстрадискурсивной реальности, которую дискурс мог бы отразить простым способом. Ввиду того, что аргумент и дискурс составляют социальность, их открытый характер становится источником большей активности и более радикального стремления к освобождению. Человечество, всегда направляемое внешними силами – Богом, Природой, неизбежными законами Истории – может сейчас, на пороге постмодернити, рассмотреть себя как творца и строителя своей собственной истории.

Атака постмодернизма на тотальность и обоснованность не лишена своих недостатков. Хотя она правильно сосредоточилась на важности локальных нарративов и отвергала идею, что истина предшествует идее репрезентации, она также несет с собой риск размывания различия между господствующими монокаузальными метанарративами и формативными нарративами, предоставляющими основу для нахождения места разных групп в истории и структуре отношений, с одной стороны, и локальными нарративами в рамках некоторых общих проектов, с другой….