Постмодернисткие опровержения

Если постмодернизм означает открытие для критического дискурса ряда исследований, которые ранее были запрещены и ряда свидетельств, которые прежде были неприемлемыми, так что новые и разные вопросы могут быть заданы и новые и другие голоса могут начать задавать их; если это означает открытие институционального и дискурсивного пространства, внутри которого могут развиваться более текучие и разнообразные социальные формы; если это означает эрозию треугольной фигуры власти и знания с экспертами на вершине и «массами» в основании, если, одним словом, это улучшит наше коллективное (и демократическое) чувство справедливости, то тогда я постмодернист.

Сдержанный комментарий Дика Хебдиджа [25:226], касающийся его отношений к постмодернизму, напоминает о некоторых проблемах, с которыми мы сталкиваемся при употреблении этого термина. По мере того, как он все больше применяется и в науке, и за ее пределами для обозначения множества дискурсов, его политическое и экономическое значение вновь и вновь становилось объектом споров конфликтующих сил и расходящихся тенденций. Постмодернизм не только стал местом конфликтной идеологической борьбы – осужденный разными фракциями и слева, и справа, поддержанный таким же количеством разных прогрессивных групп, и присвоенный кругами, которые отвергают любое притязание на политику – но и его разные формы производили и радикальные, и реакционные элементы. Расплывчатое влияние и противоречивый характер постмодернизма очевиден внутри многих культурных полей – живописи, архитектуры, фотографии, видео, танца, литературы, образования, музыки, массовой коммуникации - и в разных контекстах его производства и показа. Такой термин не может быть помещен в обычную топологию категорий, которые предназначены для идеологического и политического вписания этих терминов в традиционные бинарные оппозиции.

То, что множество социальных групп притязают на использование этого термина не означает, что он не имеет никакой ценности, за исключением роли модного словечка в последней интеллектуальной моде. В противоположность этому его широко распространенное применение показывает, что происходит борьба за нечто важное и что новые формы социального дискурса были сконструированы в то время, когда интеллектуальные, политические и культурные границы этой эпохи были переделаны благодаря значительным историческим изменениям, меняющимся структурам власти и появляющимся альтернативным формам политической борьбы. Конечно, есть вопрос, просто ли эти новые постмодернисткие дискурсы адекватно выражены или они отражают эти изменения.

Я полагаю, что дискурс постмодернизма скорее находится в процессе борьбы, и не только как семантическая категория, которая нуждается в более точном определении. Ценность постмодернизма состоит в его роли, которая и отражает, и вносит свой вклад в нестабильные структурные и культурные отношения, которыми все больше характеризуются передовые индустриальные страны Запада. Важным вопросом здесь является не тот, может ли постмодернизм быть определен в рамках параметров отдельной политики, но тот, как его наилучшее содержание может быть применено в прогрессивной и эмансипаторной демократической политике.

Я хочу сказать, что хотя постмодернизм не предполагает особого направляющего принципа для определения отдельного политического проекта, он имеет элементарную последовательность, касающуюся набора «проблем и основных вопросов, которые были созданы разными дискурсами постмодернизма, вопросов, которые не были проблематичными ранее, но определенно являются таковыми сейчас» [27:5]. Постмодернизм поднимает вопросы и проблемы так, чтобы передвинуть и заново представить границы дискурса и культурной критики. Вопросы, поднятые постмодернизмом, могут быть частично рассмотрены через его отказ от всех «природных прав» и трансцендентальных притязаний, которые по определению пытаются «избежать» любого типа исторического и нормативного приземления. Фактически если и есть гармония, лежащая в основе различных дискурсов постмодернизма, то она состоит в его отрицании абсолютных истин. Утверждая подобным образом, Лаклау [35:10-28] говорит, что постмодернити как дискурс социальной и культурной критики начинается с формы эпистемологического, этического и политического понимания, основанного на трех фундаментальных опровержениях.

Начало постмодернити может … быть воспринято как достижение разных пониманий: эпистемологического понимания, где научный прогресс кажется последовательностью парадигм, чьи взаимные превращения и замещения не основаны на алгоритмической определенности; этического понимания, где защита и утверждение ценностей обосновывается спорными социальными движениями (охранительные движения, согласно Рорти), которые не сводятся к какому-либо абсолютному основанию; политического понимания, где исторические достижения рассматриваются как продукты гегемонисткого и случайного – и, следовательно, всегда обратимого–соединения, а не как результат имманентных законов истории.

Список Лаклау не исчерпывает ряда отрицаний, поднимаемых постмодернизмом в качестве составной части возрастающего сопротивления всем тотальным системам объяснения, и возрастающих призывов к языку, который предлагает возможность обратиться к меняющимся политическим и идеологическим структурам нашего времени….