Глава 2

- Сегодня моя очередь, - сказал Сирс, устроившись в самом большом

кресле Джеффри и убедившись, что ему не виден старый дом Галли. - Я хочу

рассказать вам о том, что случилось со мной, когда я пробовал силы в

качестве школьного учителя в районе Эльмиры. Я сказал "пробовал силы"

потому, что уже в первый год я сомневался, подхожу ли я для этой профессии.

Я заключил контракт на два года, но не думал, что они станут удерживать

меня, если я захочу уехать. И вот там со мной случилась одна из самых жутких

историй в моей жизни - или я все это вообразил, - но в любом случае я

перепугался так, что не мог уже там оставаться. Это самая страшная история,

какую я знаю, и я никому не говорил о ней целых пятьдесят лет.

Вы знаете, каковы тогда были обязанности учителя. То была не городская

школа, и Бог знает, что я мог бы там сделать, но тогда у меня в голове была

масса всяких идей. Я воображал себя этаким деревенским Сократом, несущим в

глушь свет разума. Эльмира тогда и была глушью, хотя сейчас это даже не

пригород. Там соединялись четыре дороги, как раз за школой, но в остальном

это была типичная деревня - домов десять - двенадцать, почта, магазин,

школа. Все эти здания выглядели одинаково, то есть деревянные, с

облупившейся краской, довольно жалкие. Школа была однокомнатной - одна

комната на все восемь классов. Когда я приехал, мне сказали, что мне лучше

поселиться у Мэзеров (они брали дешевле других, а почему - я скоро узнал) и

что мой рабочий день будет начинаться в шесть. В мои обязанности входило

наколоть дров, затопить печку в школе, подмести класс, накачать воды, а если

нужно, и вымыть окна.

В половине восьмого начинались занятия. Я должен был учить все восемь

классов чтению, письму, арифметике, музыке, географии, истории.., еще труду.

Сейчас я не вспомню ни одного из этих предметов, но тогда голова у меня была

забита Абрахамом Линкольном и Марком Хочкинсом, и я горел желанием начать.

Все это захватило меня. Я видел во всем одну только свободу и благородство,

хотя мне тогда уже показалось, что город умирает.

Видите ли, я не знал. Не знал того, что собой представляют мои ученики.

Не знал, что большинство учителей в таких местах - парни лет девятнадцати,

знающие немногим больше своих учеников. Я не знал, как в этой деревне (она

называлась Четыре Развилки) грязно и уныло, не знал, что такое ходить все

время полуголодным. Мне поставили условие, чтобы каждое воскресенье я ходил

в церковь в соседнюю деревню за восемь миль.

В первый вечер я явился с чемоданом к Мэзерам. Чарли Мэзер был в

деревне почтальоном, но когда пришли республиканцы, они назначили на эту

должность Говарда Хэммела, и Чарли с тех пор ни разу не зашел на почту. Он

вечно ходил хмурый. Когда он привел меня в мою комнату, я увидел, что она

недостроена - потолок состоял из кое-как пригнанных досок. "Делал для

дочери, - объяснил Мэзер. - Она умерла. Одним ртом меньше". Постель

представляла собой драный матрас на полу, накрытый старым армейским одеялом.

Зимой в этой комнате замерз бы даже эскимос. Но я увидел там стол и

керосиновую лампу, а сквозь дыры в потолке светили звезды, и я сказал, что

мне очень понравилось. Мэзер даже хмыкнул.

На ужин в тот день была картошка. "Мяса тебе не будет, - заявил Мэзер,

- пока не купишь сам. Я обязан кормить тебя, а не делать так, чтобы ты

толстел". Не думаю, что я ел мясо у Мэзера больше пяти раз - это было тогда,

когда кто-то принес ему гуся, и мы ели этого гуся, пока не обглодали

последнюю косточку. В конце концов ученики начали таскать мне сэндвичи с

ветчиной: их родители хорошо знали Мэзера. Сам он плотно обедал днем, но я в

это время был в школе, "оказывая необходимую помощь и налагая наказания".

Наказания там считались основой педагогики. Я узнал об этом уже в

первый учебный день, когда меня хватило только на то, чтобы поддерживать в

классе тишину и переписать учеников. Я был весьма удивлен тем, что читать

умели только две старшие девочки. Никто не умел толком считать и никто не

слышал о других странах. Один лохматый десятилетний мальчишка не поверил

даже, что они существуют. "Чушь это все, - сказал он мне. - Что, есть место,

где люди не американцы» И даже не говорят по-американски»" Не окончив, он

расхохотался над абсурдностью этого, и я увидел гнилые черные зубы. "Эй,

болван, а как же война» - сказал другой мальчик. - Ты что, не слышал про

немцев»" Прежде чем я успел вмешаться, первый вскочил и вцепился в своего

обидчика.

Мне казалось, он готов убить его. Девчонки визжали, а я с трудом разнял

дерущихся.

"Он прав, - сказал я. - Ему не следовало так тебя называть, но он прав.

Немцы - это народ, который живет в Германии, и война..." Я прервался, потому

что мальчик зарычал на меня, как дикий зверь. Он готов был меня укусить, и

тут я понял, что с ним не все в порядке.

"А ну извинись перед своим другом", - сказал я.

"Он мне не друг".

"Он чокнутый, сэр, - сказал другой мальчик, бледный и испуганный. - Не

надо было мне с ним говорить".

Я спросил первого, как его зовут.

".Фенни Бэйт", - пробурчал он.

"Фенни, - сказал я как можно мягче. - Ты не прав. Америка - не весь

мир, как Нью-Йорк - не вся Америка, - тут я подвел его к столу и развернул

карту, - Вот Соединенные Штаты, вот Мексика, а вот Атлантический..."

Фенни мрачно покачал головой.

"Вранье. Все вранье. Этого ничего нет. Нет!" - с этим криком он пнул

свой стул, и тот упал.

Я велел ему поднять стул, но он так же покачал головой. Тогда я поднял

его сам. Среди учеников пронесся вздох удивления.

- Так ты слышал раньше про другие страны»

- Да. Только это вранье.

- Кто тебе это сказал»

Он опять покачал головой. Я подумал, что он услышал это от родителей,

но он не сказал.

В полдень все дети достали пакеты с сэндвичами. Я поглядел на Фенни

Бэйта. Он сидел один. Если он пытался подойти к кому-нибудь из товарищей, те

просто отходили прочь, и он общался только с бледной светловолосой девочкой

- она была похожа на него, и я предположил, что это его сестра. Я заглянул в

список: Констанция Бэйт, пятый класс.

Тут я увидел за окном школы мужчину, стоящего на дороге. По, какой-то

причине он напугал меня - не только своей странной внешностью (густые черные

волосы), но и тем, как он смотрел на Фенни. Мне он показался опасным и

каким-то диким. Я отвернулся в замешательстве, а когда повернулся опять, он

исчез.

Вечером я, однако, забыл обо всем этом, когда поднялся в свою

комнатенку, чтобы подготовиться ко второму учебному дню. Тут в комнату вошла

Софрония Мэзер. Первым делом она потушила лампу, которую я было зажег. "Это

для ночи, а не для вечера. Нечего без толку жечь керосин. Учитесь

пользоваться светом, данным нам Богом".

Я удивился, увидев ее у себя. За ужином она молчала, и при взгляде на

ее лицо, натянутое, как барабан, могло показаться, что молчание - ее

природное состояние. Но в отсутствие мужа она оказалась весьма

разговорчивой.

- Я хочу вас предупредить, учитель. Идут слухи.

- Как, уже»

- Очень много зависит от того, как вы начнете. Мариана Бердвуд сказала

мне, что вы поощряете хулиганство в школе.

- Не может быть.

- Ее Этель ей это сказала.

Я не помнил лица Этель Бердвуд, но по списку она была одной из старших

девочек, пятнадцати лет.

- И что же она сказала»

- Это Фенни Бэйт. Правда, что он подрался с другим мальчишкой прямо у

вас перед носом»

- Я с ним поговорил.

- "Поговорил"« Говорить тут без толку. Почему вы не применили розгу»

- У меня ее нет, - признался я.

Вот теперь она действительно удивилась.

- Но так нельзя! Их обязательно нужно пороть. Одного-двух каждый день.

А Фенни Бэйта особенно.

- Почему его»

- Он испорченный.

- Я вижу, что он несчастный, неграмотный, быть может, больной, но не

вижу, что он испорченный.

- Испорченный. Другие дети боятся его. Если вы будете применять тут

свои идеи, вам придется оставить школу. Не только дети ждут, что вы будете

пользоваться розгой. Послушайте моего совета, я желаю вам добра. Без розги

нет учения.

- Но почему Фенни стал таким» - спросил я, игнорируя ее заключительный

афоризм. - Может, ему нужна помощь, а не наказание»

- Розга, вот что ему нужно. Он не просто испорченный - он сама

испорченность. Вам нужно утихомирить его обязательно. Послушайте моего

совета, - с этими словами она вышла, и я даже не успел спросить ее о

человеке, которого я видел на дороге.

(Тут Милли Шиэн отложила поднос, который якобы чистила, бросила

тревожный взгляд на окно, чтобы убедиться, что шторы задернуты, и встала

прикрыть дверь. Сирс, прервав историю, увидел, что дверь со скрипом

приоткрылась).

3

ирс Джеймс, думая о том, что Милли слушает их с каждым разом более

открыто, ничего не знал о том, что случилось в городе в тот день и роковым

образом повлияло на их жизнь. Само по себе событие было малопримечательным -

в город приехала молодая женщина, которая сошла с автобуса на углу у

библиотеки и оглянулась вокруг, словно любуясь давно знакомыми местами.

Глядя на нее, на ее улыбку, на ее темные волосы и длинное дорогое пальто,

можно было подумать, что она вернулась на родину, но родину, которая была не

очень ласкова к ней. В улыбке присутствовала некая мстительность. Милли

Шиэн, увидев ее по пути в магазин, подумала, что где-то уже видела ее. То же

показалось и Стелле Готорн, сидящей за столиком кафе. Она посмотрела вслед

незнакомке, и ее спутник, профессор антропологии Гарольд Симе, заметил:

- Одна красивая женщина всегда смотрит на другую с завистью. Но за

тобой я этого не замечал.

- А ты думаешь, она красивая»

- Сказав "нет", я бы солгал.

- Ну ладно, если я тоже красивая, то все в порядке, - ока улыбнулась

Симсу, который был на двадцать лет моложе ее, и посмотрела вслед незнакомке,

исчезнувшей за дверью отеля Арчера.

- Если все в порядке, то что ты на нее так смотришь»

- О, просто.., просто так. С такими женщинами нужно сидеть в кафе, а не

с подкрашенными развалюхами вроде меня.

- Ну ладно, - Симе пытался взять под столом ее руку, но Стелла вырвала

ее быстрым движением. Она терпеть не могла, когда ее лапали в общественных

местах, и ей вдруг захотелось закатить Симсу хорошую пощечину.

- Стелла, ты что»

- Ничего. Почему бы тебе не вернуться к своим милым студенточкам»

В это время молодая женщина вошла в отель. Миссис Харди, владевшая им

вместе с сыном после смерти мужа, вышла к ней из своего офиса.

- Что вам угодно» - спросила она, тут же подумав: "Вот от кого Джима

нужно держать подальше".

- Мне нужна комната с ванной, - ответила женщина. - Я поживу у вас,

пока не подыщу квартиру в городе.

- Как замечательно! Вы приехали в Милберн» Это просто чудесно. Милые

молодые люди, как мой Джим, только и мечтают сбежать отсюда в Нью-Йорк. Вы

оттуда приехали»

- Я там жила. Но кое-кто из моей семьи жил у вас в городе.

- Вот наши правила, а вот журнал - сказала миссис Харди. - У нас очень

хороший тихий отель, никакого шума по ночам, совсем как пансион, только с

гостиничным обслуживанием, - женщина кивнула, заполняя журнал. - Хочу

предупредить: никакого диско и, извините, никаких мужчин у вас в комнате

после одиннадцати.

- Хорошо, - женщина вернула журнал миссис Харди, которая прочитала:

"Анна Мостин" и нью-йоркский адрес.

- Чудесно, а то, вы знаете, эти современные девушки... - начала миссис

Харди и осеклась, взглянув в спокойные голубые глаза посетительницы.

Первой ее мыслью, почти рефлективной, было: "она же совсем холодная", и

сразу потом: "за Джима можно не бояться".

- Анна! Какое красивое старомодное имя.

- Да. Миссис Харди, слегка обескураженная, позвонила в звонок, вызывая

сына.

- Я действительно старомодна, - сказала женщина.

- Вы говорите, у вас были родные здесь»

- Да, только очень давно.

- Все равно я должна их знать.

- Не думаю. Здесь жила моя тетя. Ее звали Ева Галли.

Нет, вы не должны ее знать.

(Жена Рики, оставшись в кафе, внезапно всплеснула руками и воскликнула

"Старею!". Она вспомнила, на кого похожа эта женщина. Официант, терзающийся

сомнениями, стоит ли подавать ей счет после ухода джентльмена, вежливо

переспросил: "Что»" "Ничего, болван! - отрезала она. - Стойте! Дайте сюда

счет".)

Джим Харди глазел на нее всю дорогу, пока нес ее чемодан и открывал

дверь ее номера. Наконец он решился заговорить:

- Надеюсь, вы останетесь у нас подольше.

- Я думала, что ты ненавидишь Милберн. Твоя мать так говорила.

- Пока вы здесь, нет, - и он одарил ее взглядом, бросившим прошлым

вечером Пенни Дрэгер на сиденье его машины.

- Почему это»

о, - он не знал, что сказать, после того, как она проигнорировала его

взгляд. - Вы знаете.

- Разве»

- Я просто хочу сказать, что вы чертовски красивая, вот и все. У вас

есть стиль. Мне очень нравятся стильные женщины.

- Неужели»

- Да, - он кивнул. Он не мог ее понять. Если бы она была недотрогой,

она бы оборвала его с самого начала. Но она не проявляла к нему никакого

интереса. Потом она сняла пальто, на что он слабо надеялся. В области груди

она была не очень, но ноги хорошие. Внезапно ее безразличие возбудило его -

это была чистая, холодная чувственность, накатившая на него волной, ничуть

не напоминающая то, что он испытывал с Пенни Дрэгер и другими девушками, с

которыми он спал.

- О, - сказал он, тщетно надеясь, что она все же выставит его. - Вы

приехали сюда работать» Может быть, вы с телевидения»

- Нет.

- Ну ладно, я пойду. Может, зайду еще поговорить, если позволите. Или

помочь чего.

Она села на кровать и протянула руку. Он нерешительно подошел. В руку

его опустилась свернутая долларовая бумажка.

- Знаешь, - сказала она, - по-моему, ты не должен на работе носить

джинсы. Выглядишь разгильдяем.

Он взял доллар и выскочил вон, даже не сказав "спасибо".

("Анна-Вероника Мур, - подумала Стелла, - вот кого она мне напоминает.

Ту актрису в доме у Джона, когда умер Эдвард. Почему я о ней вспомнила» Я

видела ее тогда недолго, и эта девушка вовсе на нее не похожа".)