Глава 4 Динамика социального происхождения и становления элиты 173

была признана несостоятельной и устаревшей. Эта методика сильно искажала социальную картину партии, искусственно увеличивая удель­ный вес рабочих и колхозников ¹⁹.

Таблица 34 достаточно четко показывает основные тенденции: воз­растание с 1960 г. удельного веса пермской региональной политической элиты, происходящей из семей рабочих и служащих (примерно в равных пропорциях), постепенное уменьшение роли семей крестьян в качестве источника воспроизводства политической элиты. Если в 1960 г. удель­ный вес семей рабочих был почти в шесть раз меньше, чем семей крестьян, то в 1990 г. семьи рабочих дали в полтора раза больше представителей политической элиты, чем крестьяне.

Обращает на себя внимание факт инверсии социального состава элиты: если в 1960 г. более 70 % представителей элиты происходили из семей крестьян, а остальные — из семей рабочих и служащих, то в 1990г.— наоборот, около 70 % из них было из семей рабочих и служащих. Если даже не учитывать изменения характера труда в колхозах и совхозах, а также возможных различий в положении и профессиональной принадлежности колхозников, то в любом случае можно констатировать самую настоящую «социальную революцию», суть которой — в изменении социальной базы рекрутирования регио­нальной элиты.

Для поколения 1960 г. она выглядит еще вполне патриархально: сельскохозяйственное производство являлось главной сферой трудовой деятельности родителей будущих лидеров городов и районов. Поколе­нию 1990 г. соответствует в основном уже индустриальный уклад, в рамках которого происходила социализация родителей представителей элиты регионов конца XX века. Конечно, как можно судить из рассматри­ваемых данных, речь могла идти для большинства семей, вероятно, только о первом поколении индустриального труда. Тем не менее на рубеже 1970-х гг. была пройдена граница, которая отделяла собственно сельскую, патриархальную в основе (и по месту рождения, и по сфере труда родителей) базу воспроизводства региональной элиты от индуст­риальной, хотя еще не «полностью» городской.

Если проанализировать роль крестьянских семей в пополнении регио­нальной элиты (см. табл. 35), то видно, что особенно быстро их значение падает в городах области и более плавно — в сельской местности: за сорок лет в областном центре их удельный вес понизился более чем в четыре раза, в городах области — более чем в 5 раз (с 1960 г.), в сельских центрах — в 2 раза. Самое большое изменение веса крестьянского пополнения произошло в 1960-е гг.— первой половине 1970-х гг. Уже все 1980-е гг. прошли под знаком преобладания тех, кто родился и сформиро­вался в семьях рабочих и служащих (в том числе и на селе). Общее сокращение роли «крестьянского» пополнения составило около 50 %, что характеризует огромной значимости социальный сдвиг.

Полагаем, что было бы небезынтересно определить влияние «рабо­че-крестьянского происхождения» на формирование политической эли-

174

В П Мохов Региональная политическая элита России (1945-1991 гг )

ты, учитывая значимость данного параметра для должностной карьеры политических работников (см. табл. 36). Картина в целом вырисовыва­ется достаточно определенная: большинство представителей полити­ческой элиты были «из народа», однако данная составляющая имела тенденцию к уменьшению. Это, впрочем, вполне объяснимо, т. к. разрас­тание административного аппарата, с одной стороны, и расширение слоя инженерно-технических работников, с другой стороны, стали оказы­вать существенное влияние на формирование социальной базы элиты.

1980-е гг. стали тем рубежом, когда доля лиц «рабоче-крестьянского происхождения» в составе РПЭ и в городах, и на селе приблизилась к одной отметке — 60%, причем впервые и рабочие, и крестьяне были представлены примерно в равной пропорции. Таким образом, лишь в 1980-е гг. политическая элита региона стала в буквальном смысле «народной», перестав быть в основном крестьянской по происхождению. Данный факт значим и в другом отношении: основная масса лидеров РПЭ была выходцами из семей, в которых родители были заняты преимущественно физическим трудом. Проведенное в 1974-1975 гг. исследование в 29 горкомах и райкомах партии России, Украины, Белоруссии, Узбекистана, Молдавии, Латвии, Таджикистана показало, что в аппарате всех изучаемых комитетов выходцы из рабочего класса и крестьянства превышают 86,2 %²⁰. Выходцы из «простого» народа со­ставляли основу региональной элиты.

Среди первых секретарей обкомов в начале 1960-х гг. две трети составляли выходцы из крестьянских семей, 30 % — из семей рабочих²¹.

На высшем уровне политической элиты — в Политбюро ЦК КПСС — ситуация была несколько иная. На протяжении 1950-1980-х гг. в его составе преобладали лидеры рабоче-крестьянского происхождения: в Президиуме ЦК КПСС, избранного на XIX съезде КПСС — 66,7 %, в 1956 г.- 58.8 %, в Политбюро в 1966 г.— 78,9 %, в 1976 г.- 81,8 %, в 1986 г. (XXVII съезд КПСС) —73,7%. В составе Политбюро ЦК КПСС, избранного на XXVIII съезде КПСС, впервые значимо были представлены выходцы из семей служащих — 41.7 %²². Характерно, что в «брежневскую» эпоху количество выходцев из крестьянских семей в составе Политбюро равнялось или даже превосходило количество выходцев из рабочих семей.

Анализ возрастной структуры РПЭ показывает, что существовали базовые возрастные категории, в которых концентрировалось до полови­ны и более состава РПЭ (см. табл. 37). Отчетливо выделяется два периода, которые отличаются друг от друга возрастной базой. Если в 1950-е гг.— начале 1970-х гг. основой лидеров городов и районов были тридцатилетние (50-60%), то с середины 1970-х гг. происходило быст­рое старение состава РПЭ, причем это произошло как за счет уменьше­ния доли руководителей в возрасте до 40 лет, так и путем увеличения возрастной когорты в возрасте старше 50 лет. Базовой возрастной категорией становятся сорокалетние. Это привело к тому, что, хотя средний возраст РПЭ повысился сравнительно немного —на 4-6 лет, внутри самой РПЭ была нарушена нормальная преемственность поколе-