Отношения общественные -

в широком смысле — вся система связей и зависимостей человеческой деятельности и жизни социальных индивидов в обществе. В более узком и специальном смысле — опосредованные связи между людьми, определяющие возможность взаимодействия между ними во времени и пространстве, вне их непосредственного контакта, а зачастую и вне прямого осознания “механики” подобных взаимодействий. Жизненная необходимость этих связей закрепляется, с одной стороны, предметными условиями, средствами и результатами деятельности людей, существующими в обществе как бы независимо от создающих их людей, с другой стороны, потребностями, интересами, желаниями, установками человеческих индивидов, “направляющими” людей на контакт с опредмеченными социальными качествами и человеческими силами.

В архаических обществах О. о. и непосредственные социальные зависимости людей почти не отделены друг от друга. Конечно, структура рода как целого, его традиции, мифы и ритуалы опосредуют жизнь индивидов, их отношения друг к другу и к родовой целостности, однако эти опосредования в основном подкрепляют личностную зависимость индивидов от их родичей и социальной организации.

О. о. — в собственном смысле — вы-

==625

 

ОТРАЖЕНИЕ

деляются тогда, когда возникновение средств межэтнического, межкультурного, а затем и торгово-экономического общения между различными общественными образованиями создает целую систему социальных опосредований, “вклинивающуюся” в непосредственные связи людей, групп, социальных слоев и других человеческих сообществ. Развитие индустриального общества формирует машинное производство, экономику, оперирующую абстрактными социальными качествами, особую логику вещей для измерения человеческих потенций и действий. Появляется возможность изучать людей по воплощениям и опосредованиям их деятельности. Возникающая общественная наука начинает исследовать бытие людей по их отношениям, сводит последние к вещественным и квазивещественным формам.

В. Е. Кемеров ОТРАЖЕНИЕ — в общем смысле: а) реакция, противодействие, б) рефлексия, обращение назад, в) отображение, придание образа; в философском смысле (ближе к терминам “отображение”, “образ”): способность взаимодействующих вещей воспроизводить (в себе, на себе) характерные особенности друг друга.

О. обычно понимают как один из внутренних моментов и эффектов всеобщего взаимодействия вещей, явлений, процессов. Абстракция О. венчает односторонний взгляд на сложнейший процесс взаимоотражения контрагентов А, В, С и т. д., когда не принимается во внимание многообразие взаимных отпечатываний друг в друге всех участников взаимодействия, а учитывается только запечатлевание некоторых черт, например, А в свойствах В. Поэтому более точно о специфическом эффекте взаимодействия А и В следует говорить как о взаимном О. этих А и В. Собственно же об О. говорят как о таком одностороннем воздействии А (отражаемого) на В (отражающее), когда в В возникает след от А. Если назвать “образом” след а(А), оставленный прообразом А на В (или внутри В), то из определения О. как воспроизведения А в В вытекают такие следствия: а) прообраз логически первичен, а образ вторичен, б) образ в каком-либо отношении соответствует своему прообразу; в) находясь в составе своего носителя, образ способен при определенных условиях влиять на внутренние процессы и внешние реакции в отражающем. Подчас вместо терминов “прообраз” и “образ” используют синонимы “оригинал” и “копия”

 

Дискуссии о сущности О. начинаются с расхождений философов в толкованиях понятий “воспроизведение А в В” и “образ”. Надо ли понимать “воспроизведение” как некое механическое или химическое проникновение части А в В и взрашивание ее там? Или оно ближе к представлениям об операциях снятия копии, фотографирования, картографирования? Быть может, целесообразнее более абстрактно выразить “воспроизведение” либо через понятие знаково-символического соответствия образа прообразу, либо посредством математического понятия отображения — функцией перехода от прообраза к образу, определяющей характер соответствия между ними? Так или иначе в ходе истории философии сложились и противоборствуют две теоретические альтернативы: 1) образ — это представительная часть оригинала А в отражающем В (доктрина Демокрита об эйдосах, учение Дж. Локка о простых идеях, теории ряда социологов о репрезентативной выборке и др.); 2) образ — метка (знак, символ, иероглиф) прообраза, но никоим способом не сторона или часть отражаемого (агностицизм, бихевиоризм, кодовые концепции психики и т. д.). Каждая из альтернатив имеет фактическое подтверждение. Скажем, первая (“эйдетическая”, “картинная”) альтернатива подкрепляется такого рода примером: мы пообщались с представителем какой-нибудь страны, в которой сами никогда не бывали, и через этот “эйдос” произвели в себе образ целой страны и населяющих ее людей. Сторонники знакоподобия образа, обращаясь к иным примерам, фальсифицируют “теорию копий”. Так, они говорят, что странно счи

==626

 

ОТРАЖЕНИЕ

тать свой образ в зеркале частью или стороной своего тела, а также полагать, будто в этом образе картинно воспроизведена сущность “я”; не требуя от образа свойства быть картиной объекта, достаточно утверждения о существовании между А и а(А) в составе В причинной связи. Следствие же не обязательно похоже на причину, и в общем случае понятие соответствия образа прообразу удобнее пояснять словами: “модель”, “схема”, “сценарий”, “фрейм”, “код”, “языкоподобное описание”, “метафора”, “символ”, “знак”.

Если взглянуть на проблему сущности О. в аспекте соотношения образа и его носителя, то и тут мы обнаруживаем несовпадение ответов сторонников “картинной” и “знакоподобной” трактовок образа. Остроту данной проблеме придают следующие три основных вопроса: (1) Можно ли утверждать, что а(А) занимает отдельное место в В, т. е. имеет метрические свойства, или, напротив, образ принципиально не занимает никакого места и представляет собой разновидность виртуального бытия, т. е. есть нечто снятое, функциональное? (2) В какой мере целостность образа зависит от содержания оригинала, а в какой — от характера взаимодействия А и В и от особенностей отражающей инстанции? Какое из утверждений следует принять: а) содержание а(А) обусловлено прежде всего самим А (приоритет предметного значения образа), б) содержание а(А) в первую очередь операционально, детерминировано характером взаимодействия А и В (первенство операционального значения образа), в) содержание а(А) преимущественно определяется природой отражающего агента (преобладание внутрисмыслового, символического значения образа)? (3) Нейтрален ли образ в отношении своего носителя, или, наоборот, а(А) всегда активен (хотя и в разной степени) по отношению к В, стремится трансформировать исходное состояние своего носителя?

Все эти вопросы принадлежат к числу вечных, и вряд ли спор выиграют в обозримом будущем: либо “теория обра

зов-копий”   (Демокрит,   Аристотел¹' Локк, Фейербах, В. И. Ленин, Т. Павлов и др.), либо “теория образов-меток” (Беркли, Юм, Кант, И. Мюллер, ·· Гельмгольц, Г. В. Плеханов, Б. Рассел, Дж. Фодор и др.), либо те, кто вообще отвергают реальность О. — например, реальность психических образов внутри человека (Теофраст, Д. Уотсон, Д*· Дьюи, У. Куайн, М. Хайдеггер, Р. popТИ и др.).

Кратко упомянем конкурирующие ответы на поставленные выше вопросы.

(1) Многие материалисты, вслед за атомистом Демокритом, верили в вещественность и протяженность образов-копий. Например, они полагали, что образы могут механически внедряться в наши головы и, объединяясь там в крупные ассоциации, порождать сложные идеи. В свете подобного взгляда, субъектом мышления является, скорее, сам образ, но не обладающий этим образом чело^ век; на вопрос, сколько сейчас в вашей голове мыслей, можно было бы ответить, в принципе, вполне буквально. Иные материалисты, вслед за Т. Гоббсом, отождествляли ментальные образы с некоторыми физическими процессами в мозге, а П. Кабанису приписывают формуй “Мозг выделяет мысль так же, как печень выделяет желчь”. В этом слу⁴⁸⁰ субъектом мышления следует признать сам мозг; известная французская пословица гласит: “Мыслить? Зачем? Ведь за нас это делает наш мозг!”; вместе с тем в этом случае трудно признать, что материальные мыслевыделения мозга (мышление как функция мозга) суть копии каких-либо внешних вещей, хотя их пусковая причина может корениться во внешних раздражителях. Наконец, материалисты (например, марксисты), солидарные с формулой Л. Фейербаха о сознании как субъективном образе объективного мира, чаще всего обходят молчанием проблему пространственности образа и предпочитают говорить, что субъективный образ не содержит в себе ни грана вещества отражаемого предмета, а из чего он состоит сам по себе — неизвестно. В свете такого подхода,

==627

ОТРАЖЕНИЕ

субъектом осознанного О. мира является целостный человек, а не просто его мозг и тем более не некие летающие в воздухе объективные идеи-копии.

Спиритуалисты и идеалисты, разделяющие аристотелевскую теорию образов, приписывают образам признаки бесплотности и непротяженности. Образ есть “житель” формального (существенного), а не материального (феноменального) мира. Так, в теории рефлексии (взаимоотражения противоположностей) Гегеля, изложенной им прежде всего в “Науке логики”, образ описывается как продукт дематериализации (диалектического снятия) части инобытия внутри самобытия и превращения снятого содержания в виртуальное “свое иное” — в одну из множества бесплотно и неметрично развивающихся возможностей в сфере сверхчувственной сущности.

Наконец, критики философского принципа О. пытаются закрыть обсуждаемую проблему ссылками на самоопровергаемость и бессмысленность теории образов. Из ряда выдвинутых ими контрдоводов наиболее сильным является следующий, восходящий, по мнению Р. Л. Грегори к Теофрасту, довод. Если допустить, что внутри нас — скажем, в черепной коробке — есть телесные копии внешних вещей, то кому и зачем они там нужны, кто или что рассматривает их изнутри во тьме мозга? Невольно придется привлечь для объяснения либо некий “внутренний глаз”, который должен будет просматривать эти образы, либо идею “внутренней руки”, ощупывающей их, чтобы мы могли судить по ним, каков внешний мир. Но что будет продуктом “внутреннего взора” или “внутренней руки” — очередной образ? Эта логика ведет к выводу о бесконечной веренице вложенных друг в друга гомункулусов, созерцающих образы один другого. А такой вывод представляется абсурдом и косвенно свидетельствует о существенной уязвимости теории О. Возражение Теофраста сохраняет свою силу и в том случае, если “копию” толковать не буквально, но как нечто, составленное электромагнитными полями (Р. Л. Грегори),

или даже как вообще бесплотное, поскольку остается непонятным, зачем нужно удваивать мир на мир вещей и мир их внутренних копий, неизвестно как “потребляемых” получателями этих копий. Другой аргумент против теории О. был выдвинут бихевиористами: референт “образа” доступен только интроспективно и не обнаруживается экспериментальным путем (Д. Уотсон, У. Куайн); не лучше ли вообще устранить из психологии понятие образа и ограничиться изучением соотношений между стимулом и реакцией, раздражителем и поведением? Вместе с тем, бихевиоризм не устраняет в полной мере принцип О., но сводит его к утверждению о наличии соответствия между стимулом и поведением, так что само поведение (реакция) становится в некотором роде “образом”, “функцией” от стимулирующего воздействия. Вовсе не обязательно настаивать на том, что О. есть только внутренний процесс и что образ хранится, как в музее, в глубинах отражающего, в его внутренней структуре. Воспроизводить и удерживать “иное в своем” можно и внешним способом (печать на воске), так что небезосновательна попытка отождествлять философское понятие О. с реакцией отражающего на воздействие отражаемого.

(2) Чаще всего философский интерес к теме О. не самостоятелен, но обусловлен соображениями построить то или иное учение о человеческом познании. Принимая идею о мозге как зеркале природы, наивный реализм в гносеологии умозаключает, что родовой человек видит мир таким, каков этот мир сам по себе, т. е. образ а (А) в целом обусловлен отражаемым А. Например, солидаризируясь с материалистическим сенсуализмом XVII - XVIII вв., В. И. Ленин утверждал, что за миллионы лет эволюции органы чувств человека приспособились истинно отражать внешний мир и что наше сознание именно копирует, фотографирует объективную реальность. Развитой Декартом метафоре познания как “зеркала природы” И. Кант противопоставил метафору познания как иссле-

==628

 

дования человеком следов, которые сам же человек оставил на объекте (“субъект познает в объекте собственные же определения”). Отталкиваясь от кантианской идеи понятия как “схемы действия”, операционализм утвердил “деятельностный подход” в философии и психологии: познавательный образ есть особый продукт взаимодействия А и В, и в нем прежде всего воплощена история взаимодействия, а не существо порознь взятых субъекта и объекта; гносеологическое соответствие образа прообразу отвергается, а образ наделяется по преимуществу операциональным значением (П. Бриджмен, Ж. Пиаже, Л. С. Выготский). Наконец, в классическом субъективном идеализме силен мотив, что ощущения никак не могут быть копиями вещей, ибо они не похожи на те раздражители, которые их порождают; “образы” суть наши переживания, они выражают качество нашей внутренней жизни и могут походить только на другие “образы”, но вовсе не на некие “первичные качества” (Дж. Беркли, “физиологический идеализм” И. Мюллера и Ч. Белла и др.).

Как бы ни понимать отношение а(А) к А в категориях сходства и несходства (образ картинно похож, мало похож или совсем не похож на оригинал), тем не менее оно во всех случаях может быть обозначено общим понятием “соответствие” — ведь в соответствие могут быть поставлены даже вовсе не похожие друг на друга множества элементов (например, множество пальто и множество крючков в гардеробе). Соответствие образа прообразу имеет свои степени и конкретизируется математическими понятиями изоморфизма, гомоморфизма и автоморфизма.

(3) В материалистических концепциях О., основывающихся на принципе эволюции природы, проводится мысль о постепенном возрастании активности а(А) в составе В по мере саморазвития материи. Типология основных форм О. в этих концепциях в целом повторяет типологию душ в древнем гилозоизме: свойства О. в неживой природе похожи на свойства минеральной души, раздра

жимость простейших одноклеточных и растений — на свойства растительной души, чувствительность — на признаки животной души, а мышление — на особенности разумной души. В неживой природе след воздействия А на В описывается как пассивное О., т. е. как нечто, не пробуждающее специальной активности В (подобно безразличию зеркала к тому, что в нем отражается). В живой природе О. имеет активный характер, используется для ориентации организма в мире, для упреждения нежелательных воздействий среды (теория П. К. Анохина об опережающем О., теория информационного О.). Способность отражающего В использовать а(А) как средство для своего выживания и “преднастройки” по отношению к будущему — суть информационно-сигнального О., когда именно информация становится содержанием образа.