Социального обмена теория

этих взаимоотношений. Это позволяло рассматривать социальную структуру общества как нечто стабильное. Функционализм больше интересовался последствиями работы институтов для социального целого, чем их причинами. Эти последствия рассматривались как функции и призваны были обеспечить равновесное состояние социальной системы в условиях постоянного общественного движения. Самое главное, — общие положения социологии относились не к поведению индивидов, а к обществу или другим социальным группам как таковым.

Хоманс подвергает критике структурализм, представленный Леви-Строссом, в следующих аспектах. Во-первых, структурализм подменяет анализ непосредственного обмена между индивидами осмыслением различных форм косвенного, обобщенного обмена, лишая т. о. понятие обмена всякого содержания. Во-вторых, оспаривается т. зр., согласно которой различные формы обмена символически воспроизводят социальные институты. Втретьих, структурализм пренебрегает индивидуальными и следовательно, психологическими механизмами организации социального взаимодействия.

В противоположность структурному функционализму и структурализму Хоманс считал, что социологическая теория должна с самого начала выделять непосредственное, “лицом-к-лицу” взаимодействие, сосредоточиваться на исследовании форм ограниченного и непосредственного обмена между индивидами. В противоположность социальному реализму Дюркгейма Хоманс основное ударение делал на психологическом объяснении социальных явлений, т. о. подчеркивая значимость индивидуальных факторов.

Согласно Хомансу, теория представляет собой дедуктивную систему положений. На верхнем уровне этой системы располагаются общие аксиоматические положения, из которых логически выводятся теоретические положения низших уровней, складывающихся из абстракций, описывающих реальные события в эмпирической действительности. Последние

==841

 

Социального обмена теория

утверждения называются предложениями. Поскольку эти абстракции логически соотносятся с общими аксиоматическими положениями, тем самым допускается, что эмпирические обобщения объясняются посредством аксиом Следовательно, по Хомансу, объяснить эмпирическую закономерность — значит логически вывести эту закономерность из совокупности аксиоматических положений. Аксиоматические положения должны быть логически согласованными, в высшей степени абстрактными, связанными между собой каузальными отношениями и самоочевидными.

Для того чтобы обнаружить аксиоматически достоверные положения, относящиеся к общественной жизни, необходимо любое социальное явление расчленять до элементарных актов человеческого поведения. Редукция социальных явлений обладает своим пределом — человеческими индивидами и элементарными формами взаимодействия. Социальные институты, общественные организации также могут быть без остатка редуцированы к поведению отдельных индивидов, что вовсе не отрицает их реальность. Вопрос, как говорит Хоманс, заключается не в том, являются ли индивиды основным элементом социальной реальности, а в том, “как должны объясняться социальные явления”.

Хоманс исключает из социологической теории структурный функционализм и доказывает, что подлинная теория опирается на психологические принципы, поскольку они эмпирически верифицируемы и представляют положения о поведении отдельного человека. Такая теория опирается на психологию и сосредоточивается на элементарных формах социальной жизни. Именно бихевиористская психология Б. Скиннера, согласно Хомансу, раскрывает механизмы элементарного поведения. Для объяснения механизмов элементарного поведения людей Хоманс использует сформулированные Скиннером принципы “оперантного” поведения, которое, в отличие от рефлекторного, является результатом усвоения (“стимул — реак-

ция”) посредством подкреплений, вознаграждений и наказаний. Но привлекая психологические принципы объяснения, Хоманс интересуется не внутренними психологическими механизмами регуляции поведения, а направляет свое внимание исключительно на наблюдаемые признаки поведения, являющиеся результатом усвоения внешних социальных стимулов. Т о., социологическая теория опирается на психологию и сосредоточивается на наблюдаемых признаках поведения и элементарного социального взаимодействия. Она имеет дело с социальным поведением как обменом деятельностью между по меньшей мере двумя лицами. Эта теория и была названа теорией обмена. Основу С. о. т составляет ряд психологических аксиоматических положений

Первое — положение успеха· чем чаще одобряются человеческие действия, тем вероятнее их воспроизведение.

Второе — положение стимула: “если в прошлом тот или иной стимул (или совокупность стимулов) был связан с вознаграждением поступка, то, чем больше похожи на него другие стимулы, тем вероятнее, что человек воспроизведет тот же или сходный поступок”.

Третье — положение ценности, “чем более ценным представляется человеку результат его действия, тем с большей вероятностью он должен воспроизвести это действие”.

Четвертое — положенье лишения/ пресыщения: “чем регулярнее вознаграждался поступок человека, тем менее он начинает ценить каждое последующее вознаграждение”.

Пятое — положение агрессии/одобрения: если какое-либо действие не вызовет ожидаемого вознаграждения или вызовет неожиданное наказание, то индивид испытывает чувство гнева Возрастет вероятность, что более ценным для него окажется агрессивное поведение. Если какое-либо действие человека получает ожидаемое одобрение или даже большее одобрение, чем он ожидал, или не приводит к ожидаемому наказанию, то он испытывает чувство удовольствия,

==842

 

СОЦИАЛЬНОГО ОБМЕНА ТЕОРИЯ

—t ”

и скорее всего он повторит одобряемое поведение.

Эти психологические аксиоматические положения призваны объяснить формы социальной организации людей. В то же время эти психологические аксиомы являются общими социологическими положениями, поскольку выполняются для всех обществ или социальных групп. Более того, все остальные социологические положения и специфические эмпирические обобщения в дедуктивной системе необходимо согласовать с психологическими аксиомами.

Большинство аргументов Хоманса направлено на обоснование теоретической (психологической) альтернативы структурному функционализму. Но попытка объяснить внутренние психологические процессы в терминах бихевиоризма представляется неприемлемой, поскольку бихевиористские понятия описывают исключительно наблюдаемые поведенческие акты. Социальный редукционизм приводит к “дурной бесконечности”: если социологические положения сводимы к положениям об индивидах, то последние сводимы к положениям физиологии, которые в свою очередь сводимы к положениям биологии, и так далее. Ограничение социального анализа элементарными формами взаимодействия не позволяет Хомансу объяснить крупномасштабные структурные и институциональные процессы.

П. Блау пытается дополнить концепцию Хоманса и объяснить на основе принципов социального обмена крупномасштабные социальные процессы. При этом основная задача заключается в том, чтобы показать, как организована общественная жизнь при усложнении структур человеческих взаимодействий. “Главная социологическая цель изучения "процессов межличностного взаимодействия — фундировать понимание развивающихся социальных структур и эмерджентных социальных сил, характеризующих их развитие” (Блау).

С этой целью Блау разработал четырехступенчатую последовательность перехода от социального обмена на эле

ментарном уровне взаимодействия к социальной структуре и крупномасштабным социальным изменениям. Он выделяет следующие ступени: межличностный обмен; дифференциации статуса и власти; легитимация и организация; оппозиции и изменение. На ступени межличностного обмена Блау повторяет основные положения концепции Хоманса, но ограничивается исключительно действиями, зависимыми от вознаграждающих реакций, исключая т. о. реакции наказания. В зависимость от вознаграждения ставится степень поддержания и укрепления, а также ослабления и распадения социальных связей.

Социальное взаимодействие в группах развивается по линии интеграции — дифференциации — реинтеграции. Группа дифференцируется на лидеров и подчиненных в зависимости от вознаграждений, предлагаемых теми или иными индивидами. Но неизбежная дифференция вновь создает необходимость реинтеграции группы в ее новом дифференцированном статусе. Блау выделяет два типа социальной организации. Эмерджентные группы — группы, возникающие в процессе интеграции — дифференциации — реинтеграции на первой ступени. Второй тип — группы, создаваемые для достижения совершенно конкретных целей. Блау понимает, что в малой группе структура социальных отношений развивается в направлении межличностного взаимодействия. Но поскольку в большинстве случаев отношения между членами общества складываются без непосредственного социального взаимодействия, то структуру социальных отношений между ними должны осуществлять другие механизмы. Согласно Блау, нормы и ценности служат посредниками социальной жизни и посредствующими звеньями социального взаимодействия. Нормы и ценности делают возможным опосредованный социальный обмен и управляют процессами интеграции и дифференциации в сложных социальных структурах.

Различие между нормами и ценностями заключается в том, что нормы регулируют опосредованный обмен между

==843

 

СОЦИАЛЬНЫЕ ИЛЛЮЗИИ

индивидом и коллективом, тогда как ценности опосредуют отношения между коллективами. Ценности опосредуют социальный обмен в двух значениях термина: во-первых, ценностный контекст есть средство, формирующее социальные отношения; во-вторых, ценности опосредуют связи в социальных ассоциациях и взаимодействиях широкого масштаба.

Блау выделяет четыре типа ценностей. Во-первых, партикуляристские ценности, выполняющие функции интеграции и выступающие основой солидарности в социальных группах. Во-вторых, универсалистские ценности, выполняющих функцию оценки различных предоставляемых для обмена сущностей. Втретьих, легитимный авторитет, выполняющий функцию организованного социального контроля через распределение властных полномочий. В-четвертых, оппозиционные ценности, придающие динамику социальному взаимодействию. Концепция Блау в целом дает возможность объяснять причины и механизмы возникновения и разрушения различных типов социальной организации. В то же время в этой концепции отсутствуют принципы “выведения”, на основании которых может быть сделан переход от элементарных структур к более сложным.

Р. Эмерсон разрабатывает интегративную теорию обмена, комбинирующую макро- и микроуровни социального через изучение “продуктивного обмена” и “сетей обмена”. При этом он исходит из основных посылок бихевиористской и микроуровневой теории социального обмена Хоманса и Блау. Теория обмена Эмерсона “основывается на потоке выгод от одних индивидов к другим через социальное взаимодействие”. Это основное положение содержит три аспекта: люди, которым события выгодны, стремятся рационально содействовать этим событиям; люди могут пресытиться, и тогда указанные события перестанут восприниматься как выгодные; выгоды, получаемые людьми через участие в социальных процессах, зависят от того, что они в состоянии предоставить в обмен. Эмерсон выделяет экономическую и со-

циальную теорию обмена. Если экономическая теория обмена сосредоточена на изучении изолированных, независимых соглашений между индивидами, то социальная — на повторяющихся соглашениях между взаимозависимыми субъектами. Идея “сетей обмена” связана с изучением отношений обмена между позициями внутри социальных сетей. Эта идея предполагает устойчивость исторически сложившихся отношений обмена — серий обменов, что позволяет применить принципы анализа микроуровневого обмена на макроуровне.

Несмотря на стремление к интегративному пониманию социальных процессов, С. о. т. в целом не создает достаточных предпосылок для объяснения институтов, социальных изменений и трансформаций общественных систем. Т. X. Керимов

СОЦИАЛЬНЫЕ ИЛЛЮЗИИ - системы неадекватных представлений общества о себе самом, о своих гражданах, их взаимоотношениях друг с другом, о субъектах других обществ и культур, основанные на фантастических представлениях и верованиях, на завышенных или заниженных оценках собственного статуса и роли в истории.

В основе иллюзорных представлений лежит неполная или искаженная, смешанная с вымыслами и фальсификациями, вырванная из контекста информация об исторических фактах и событиях, о реальном современном социально-экономическом и политическом положении общества и тенденциях его развития.

Психология рассматривает С. и. как мощный фактор социальной интеграции и мобилизации общества на решение метаисторических задач и проблем геополитического значения. В отличие от рациональных аргументов и реалистических экспертных оценок С. и в силу простоты, образности, насыщенности метафорами и символами, гораздо в большей степени доступны и понятны для массового сознания, легко усваиваются и становятся основой для мотивации социального действия. Они могут

==844

 

СОЦИАЛЬНЫЙ ИНСТИТУТ

формироваться спонтанно, воплощая конфигурации и структуры коллективного бессознательного (мифологические сюжеты, архетипы, символы) в конкретных исторических событиях и социальных институтах, в культурных феноменах и произведениях искусства. Они могут создаваться господствующей идеологией, а затем с помощью пропаганды тиражироваться и транслироваться в массовой коммуникации и использоваться для манипуляции общественным мнением в целях и интересах социальной элиты, стоящей у власти, либо сил, добивающихся господствующего положения и тотального контроля над обществом.

Некритическое восприятие обществом С. и., игнорирование закономерностей исторического развития, недостаточное внимание к проблемам социальной теории и аналитики, политический контроль и идеологическая цензура в средствах массовой информации, недостаточная компетентность социальной экспертизы, замкнутость и ограниченность внешней и внутренней социальной коммуникации могут привести к ситуации, когда адекватное восприятие социальной реальности становится невозможным. Структурирование исторических событий, формирование и функционирование социальных институтов попадает в зависимость от политической мифологии, национальной или религиозной идеологии, от социально-экономических интересов отдельных групп общества, затрудняя развитие общества и создавая угрозу кризиса.

Логика развития С. и. в конечном счете приводит к разочарованию, вера сменяется скептицизмом, апология — критикой. Становятся очевидными недостижимость провозглашаемых целей, противоречивость абстрактного и повседневного, утопичность и оторванность С. и. от жизненного мира. В результате в обществе изменяется морально-психологический климат, происходит переоценка Ценностей, начинается поиск новых ориентиров и идеалов.

К. Ю. Багаев

СОЦИАЛЬНЫЙ ИНСТИТУТ комплекс устойчивых принципов, норм, установок, регулирующих определенную сферу человеческой деятельности. Понятие С. и. широко применяется в структурном функционализме. При этом, соответственно видам человеческой деятельности, выделяются С. и., представляющие собой аналитическую абстракцию — например, наука, право, государство, семья как С. и. На уровне социальной интеграции С. и. характеризуются большей степенью самотождественности. В соответствии с исследовательской практикой С. и. описывается в терминах стабильности, устойчивости, перманентности, временной длительности существования. Последние выступают другим обозначением необходимости сохранения тождественности того же самого и возможности воспроизведения тождественного вопреки подвергаемым эмпирическим модификациям. Возможность воспроизведения, сохранения тождественности С. и. полностью зависит от рекурсивного характера человеческой деятельности. С. и. конституируется этой возможностью. Для того, чтобы С. и. признавался как таковой, он должен оставаться преимущественно одним и тем же, идентичным, что и обеспечивается рекурсивностью человеческой деятельности, сменяемостью индивидов в силу их конечности. С одной стороны, С. и. остается тождественным, устойчивым в силу индивидности, с другой стороны, индивидность может сохранить, обеспечить устойчивость в силу собственной несамотождественности, конечности и естественной сменяемости, рекурсии. Бытие социальных институтов прямо пропорционально власти индивидной рекурсивности. Абсолютное бытие является коррелятом возможности бесконечного повторения индивидами этой тождественности. С. и. имеет, как свою сущностную характеристику, конституирование тождественности, повторения которой подразумеваются до бесконечности, где рекурсивность является реактивацией начала становления и развития.

Т. X. Керимов

 

==845

социология

СОЦИОЛОГИЯ — 1) область человеческого познания, исследующего, описывающего и объясняющего формы общественной жизни, которые возникают из различных человеческих взаимодействий, в них функционируют и изменяются; 2) совокупное знание о жизни общества, его законах, подсистемах, “механизмах” его действия и управления им; в этом расширительном смысле С. фактически отождествляется со всем научным обществознанием, неявным образом “перекрывает” предметность других социально-гуманитарных дисциплин.

“Ни одно определение социологии не является исчерпывающим вследствие характерного для современного состояния данной дисциплины разнообразия концепций и направлений” (Аберкромби Н. и др. Социологический словарь. Казань, 1997, с. 304 — 305). Разнообразие определений С. является не только следствием предпочтений, выражаемых представителями отдельных школ и направлений, но и характеристикой современного состояния С. Тем самым уже фиксируется некоторое устойчивое представление о С. как особой форме познавательной деятельности, с ее специфическими границами, установками, функциями. Определение стоящих за этим представлением реалий, соответствующее “сужение” смысла С. имеют серьезные теоретические и практические основания, ибо только выявление предметно-методологических и культурно-исторических рамок С. придает смысл рассуждениям о соотношении С. и, например, психологии (философии, экономики), о социальных функциях С., о ее пользе, о профессии (и профессионализме) социолога, о социологическом образовании и т. д. Иными словами, определенность С. может задаваться не столько ее лидерами, сколько социальным контекстом ее становления, функционирования и развития.

Нынешнее состояние С. в значительной мере обусловлено ее предшествующей историей, а история эта, следует подчеркнуть (если мы имеем в виду С. как особую область научного познания), еще не насчитывает и двух столетий.

Возможно, еще только завершается период становления С., и она в последние десятилетия XX в. как раз вынуждена заниматься преодолением тех внутренних и внешних противоречий, которые явились результатом ее возникновения, ее выделения в особую сферу деятельности, ее взаимодействия с другими дисциплинами обществознания. Если поставить достаточно жестко вопросы о том, ? каком обществе оформляется и с каким обществом затем “работает” С., по каким стандартам определяется ее статус как науки, с какой философией она конфликтует, в системе какого обществознания она обособляется и утверждается, — можно получить достаточно конкретные ответы о тех чертах С., которые определяются ходом ее становления, закрепляются в ее “внутреннем аппарате” и затем играют важную роль в ее дальнейшей эволюции, соответственно, в тех кризисах, которые она переживает в 70-е гг. уходящего столетия.

Конкретизация позиции С. в социальном пространстве и социальном времени показывает, что она по своему происхождению в основном — европейская дисциплина, а по своим социально-историческим параметрам относится к обществам индустриального типа, в которых оформляется институционально и проблемы которых начинает выявлять и описывать. Установка на развитие С. как науки сопряжена с господством в общественном сознании научных стандартов естествознания (в особенности — теоретической механики) и соответствующих представлений о фактических основаниях знаний, их экспериментальной проверке, их общезначимости и объективности, их “включенности” в логику вещей. Становление С. по времени совпадает с крахом системы классического философствования; совпадение это не случайно: С. является одним из продуктов распада классической философии (в частности — спекулятивной философии истории), вместе с тем, она выступает в роли критика классической философии, стремится преодолеть абстрактно-общие философские представления о человеке, обществе, индивиде, порядках и законах

==846

 

социология

социальной истории. В этом качестве зарождающаяся С. фактически является носителем философии позитивизма. Заметим, что О. Конт, классик позитивизма, был и одним из Основоположников С., введшим в научный оборот термин “С.”. Позитивистские основания и установки сказались не только в отчетливой методологической ориентации С. на стандарты естественнонаучного знания, но и в направленности ее исследований на те связи деятельности людей, в которых люди — как, например, в сфере производства — могли рассматриваться как элементы системы вещей. Такой “акцент” в развертывании социологических исследований предопределял и отношения С. с другими дисциплинами обществознания, которые также начинают оформляться (например, психология) в середине XIX в. или существенно (как историческое познание) изменяют свой методологический “аппарат”, создают новые дисциплины. Редукция человеческих взаимодействий ?; “логике вещей”, осуществляемая С., оставляет в “тени” индивидные, личностные, мотивационные, эмоциональные аспекты бытия людей: в этом “теневом” Пространстве и начинает работать научная психология, дистанцируя от себя проблемы социальных взаимодействий. Так закладывается характерная для обществознания первой половины XX в. дилера “социологизация — психологизаци”” человеческого бытия, так, собственно, “создаются” будущие трудности объяснения общественных процессов, трансформации социальных систем, развития социальных индивидов. Трудности эти обусловливаются стихийно складывающемся разделением деятельности в совокупном обществознании (в котором социология претендует на “лидирующее” положение); в результате структурность социальности “оказывается” в С., ее динамика — в психологии (поскольку вопрос об активности индивидов решается там), изменчивость конкретного общества - в истории, его абстрактная функциональность в С. (см. “Обществознание”).

Т. о., становление с. во второй по

ловине XIX — первой четверти XX в. сопряжено с определенными тенденциями эволюции общества, с вполне отчетливыми представлениями о научности, о культурной функции науки, с характерными для этого периода изменениями в философии, с оформлением обществознания как системы научных дисциплин, нуждающихся в обосновании их системных связей. Особо отметим следующее: общества индустриального типа начала XX столетия входят в полосу кризисов, наука переживает переход от классического к постклассическому состоянию, философия утрачивает прежнее положение в познании и в обществе, формирование научных дисциплин обществознания связано с различными по характеру и уровню социально-практическими потребностями. Эта кризисная динамика накладывает отпечаток на формы набирающей силы С., но должного методологического осмысления в ней не получает; социально-практический контекст становления С. для нее самой в значительной мере остается скрытым, что, безусловно, отразится впоследствии на ее эволюции.

Характеристики социальных взаимодействий, которые вырабатывает С. в первой четверти XX столетия, базируются на, казалось бы, самоочевидных допущениях необходимой связи людей в обществе. Однако сама эта необходимость связи при ближайшем рассмотрении оказывается представлением о контактах физического типа, трактуемым либо в духе классической физики, либо в духе физики XX в., когда взаимодействие элементарных частиц становится метафорой взаимодействия социального (Д. Ландберг). На первый взгляд, непосредственное взаимодействие людей (как элементарная форма) может рассматриваться как образец (в этом смысле — как “парадигма”) для трактовки более сложных систем социальных связей. Оно удовлетворяет требованиям научного описания, поскольку непосредственно наблюдаемо, подлежит достаточно четкой фиксации, дает возможность судить о том, что и как происходит, без обращения к скры-

==847

 

социология

тым факторам человеческого поведения, к философским или психологическим толкованиям этих факторов; т. е. таким образом достигается нечто вроде “чисто” социологического знания. Однако это знание по существу оказывается соотнесенным с весьма ограниченным классом социальных взаимодействий, характерных для устойчивых социальных групп, или может быть определено как абстрактная форма, принятая социологом в качестве своего рода аксиомы для развертывания социологической теории и методологии. Принятие этой аксиомы оставляет за ее рамками, как второстепенные, вопросы о причинах и мотивах социальных взаимодействий, о том, что заставляет людей поддерживать сложившиеся социальные формы или видоизменять их.

Существует достаточно простое определение С., принадлежащее Н. Смелзеру. Он говорит: “Социологи стремятся выяснить... все, что происходит с людьми, когда они взаимодействуют друг с другом” (Смелзер Н. Социология. М., 1994, с. 14). Но вот это “все, что происходит с людьми, когда они взаимодействуют” и является самой сложной проблемой, с которой приходится справляться С. Дело — не только в том, что с людьми происходит “разное”; важно, что взаимодействие, сохраняя одну и ту же внешнюю форму, может скрывать существенно различные схемы реализации социального процесса: а) оно может приспосабливать людей к схеме процесса, б) может силами людей воспроизводить созданную ранее форму, в) может быть ситуацией создания людьми (или разрушения ими) самой формы взаимодействия. Эти три режима взаимодействия предполагают совершенно отличные концепции бытия социальных индивидов, социальных систем, общества и самой С. В первом случае С. трактует людей как элементы социальных структур. В последнем она вынуждена показать зависимости социальных форм — а стало быть, и себя самой — от процессов индивидной самореализации. Иными словами, определенная трактовка того, что

происходит с людьми во взаимодействии, задает не только методологию понимания людей и перспективу исследования общества, но и тип самой С.

Вопрос о том, какой тип трактовки изберет С., в 20 — 30-е гг. XX столетия решался практически. После первой мировой войны С. вышла за рамки университетской и академической дисциплины и обратилась к прикладным исследованиям, которые были в основном связаны с поисками резервов индустриального развития и с проблемами поведения людей в крупных городах. Развитие прикладных исследований наиболее интенсивно идет в США; с 20-х гг. С. — не только в прикладной, но и в теоретико-методологической части — в основном прогрессирует именно на американской почве.

На первых порах в прикладных исследованиях доминирует позитивистская (физикалистская, бихевиористская) трактовка взаимодействия. Это во многом определяется попытками найти ресурсы производства в экстенсивном использовании рабочей силы, в эффективной адаптации работающих индивидов к технологическим процессам. Человеческие индивиды в этой поведенческой схеме рассматриваются в основном как носители энергии, а управление ими трактуется как воздействие через вознаграждение, стимулирующее максимальную трату ими своей энергии. Специфика человеческой мотивации и социальных качеств взаимодействия между людьми при этом подходе остаются неучтенными. Однако принятая в 30-е гг. (прежде всего — в США) стратегия производства, ориентированного на качественные параметры индустриального развития, деятельности людей и их потребления, ставит перед С. задачу выявления собственно социальных форм взаимодействия между людьми, собственно человеческих их отношений в процессе производства. Этой тенденции фактически соответствовало появление концепции “человеческих отношений” (Мэйо) в прикладных исследованиях и развитие различных концепций “социального действия”, по сути противостоя

==848

 

социология

щих бихевиористским концепциям поведения, т. е. трактовкам действия людей, избегавшим его социальных определений. Т. о. обозначилась граница влияния ортодоксального позитивизма на С. и конкретизировалась задача разработки представлений о социальных формах, регулирующих взаимодействия между людьми. Исходная абстракция оставалась прежней: С. строила свои схемы, исходя из представления об элементарном взаимодействии двух и более индивидов (акторов). Но “механика” взаимодействия виделась все более сложной за счет введения в оборот представлений о ценностно-нормативных регуляторах, об ориентациях, ожиданиях и установках индивидов, об их ролях, статусах и соответствующих функциях. В принципе, неявные допущения, лежащие в основе прежнего, позитивистского, описания взаимодействий сохранялись: бытие людей редуцировалось к их роли функциональных единиц в системе общества как особого организма. Но выполнение людьми их ролей указывало на существование формы взаимодействия в них самих; т. е. социальность трактовалась в духе Э. Дюркгейма — как форма, имеющая принудительное значение для индивидов, но действующая “через” них, через устойчивые схемы их взаимоотношений. Формы социальности, в этом смысле, существуют до того, как индивиды вступают в конкретное взаимодействие, но реализация этих форм зависит от индивидов, от их энергии и от того, насколько восприняты ими, вовлечены во “внутреннее” бытие, “интеранализованы” эти формы.

Структурно-функциональный анализ, связанный прежде всего с работами Т. Парсонса, предлагает общую социологическую концепцию, которая рассматривает общество как систему функций. Деятельность индивидов в этой системе рассматривается прежде всего как выполнение определенных функций, и в этом плане она предстает как предметность социологического исследования и теоретизирования. Структурно-функциональный анализ как будто находит воз

можности для того, чтобы соединить сложную социальную форму и энергетику индивидного бытия. Но связь эта оказывается механической: она не преодолевает дуализма социального и индивидного (индивидуального); речь фактически идет о подчинении индивида устойчивым (господствующим, одобряемым) стандартам и нормам взаимодействия. Само “врастание” индивида в социальность, становление его как личности представляется как постепенная его “загрузка” установками, ролями, функциями, ориентациями, ожиданиями. В этом плане формирование личности трактуется как ее социализация, т. е. как “подгонка” индивида под комбинации социальных форм, обеспечивающих надежное функционирование социальной системы. С т. зр. функционализма, принимающего идею порядка в качестве основополагающей как в практическом, так и в теоретическом смысле, такой образ личности и такой способ связи социального и индивидуального являются наиболее приемлемыми. Но с т. зр. подходов и концепций, фокусирующих свое внимание на развитии личности или на качественных характеристиках социального порядка (и его изменениях), недостатки этой схемы выявляются без особого труда. Так, если обратиться к концепции социальных типов Э. Фромма, ставшей известной примерно в то же время, когда функционализм занял передовые позиции в С., то нельзя не заметить, что тип “конформиста-автомата”, о котором пишет Фромм в своей работе “Бегство от свободы”, вполне соответствует той модели адаптации индивида к социальным формам, которая утверждается в функционализме, распространяется в англоязычной С. и за ее пределами. И если сторонники функционализма расценивают эту модель как средство поддержания “нормального” социального взаимодействия, то Фромм видит в ней один из факторов работы социальных машин типа фашистского государства, репрессирующих и извращающих личностные качества человека.

Такого рода сопоставления заставля-

S-

==849

социология

ют говорить о скрытых идеологических и методологических установках С., сконцентрированной на идее порядка, соразмеряющей с этой идеей свои теоретические модели и свои эмпирические исследования. Если такая С. претендует быть главным научным описанием конкретного общества, то она неизбежно способствует превращению этого общества в социальную машину, а личности — в конформиста. Если же она есть (или признается как) одна из возможных картин общественной жизни, тогда требуется достаточно четкое указание на границы ее возможностей, например, на то, что одно из центральных понятий функционалистски ориентированной С., а именно понятие “социальная система” фокусирует идею порядка лишь в плане функционирования общества, но не является достаточным для описания его динамики, для социологического анализа его становления или преобразования. Тогда обнаруживается ограниченность и соответствующей модели связи социального и личностного (индивидуального); неясности в понимании социальных последствий, связанных с динамикой (энергетикой) личности, вполне коррелируют с неясностями в истолковании неравновесных и транзитивных состояний социальных систем. Собственно, недооценка социальной роли индивидного саморазвития человека, его самореализации ощущается уже на уровне объяснения функционирующей социальной системы: социальное воспроизводство функций системы не может быть обеспечено повторением социальных форм, подключенных к социализации индивидов. Т. о. выясняется, что собственно социологического объяснения для понимания совместного бытия людей оказывается явно недостаточно.

В 60-е гг., т. е. как раз в тот период, когда структурно-функциональный анализ претендует не только на лидирующую роль в С., но и в обществознании, его лидер Т. Парсонс обращается к психологии как дополнительному ресурсу социологического знания. Он заявляет: психологические категории в социаль-

ной науке играют фундаментальную роль (Parsons Т Psychoanalysis and the social structure // Psychoanalysis and social science. № 9, 1962, p. 48). Говоря это, он имеет в виду прежде всего мотивацию индивидов, в которой происходит “оживление” социальных форм, превращение их в элементы реального взаимодействия. В середине 60-х появляется его работа “Социальная структура и личность” в которой он использует мотивационную концепцию 3. Фрейда и высказывает гипотезу о том, что уровень “сверх-Я” в психике личности и является тем “местом”, где происходит превращение внешних социальных форм во внутренние схемы построения ее действий. Этот шаг еще не выводит социологическую концепцию личности за рамки представлений о социализации индивида, адаптируемого к социальным требованиям. Но он уже признает за личностью ее статус субъекта, обладающего свойствами, которые не редуцируются к внешним — теоретическим или практическим — социальным формам. В этом же, по сути, направлении “работает” и концепция “латентных функций” (Р. Мертон), обращающая внимание на то, что индивиды во взаимодействии реализуют функции, выходящие за рамки одномерного описания ситуации. Личность не является носителем только одной функции, поэтому она может реализовать разнообразные роли и порождать, т. о., непредсказуемые социальные эффекты. В этом смысле “отклонение” индивида от социальной формы не обязательно имеет разрушительные следствия для системы, но и может служить средством обновления ее функционально-ролевого набора, обнаруживать ресурсы жизнеспособности системы.

Описанные сдвиги в социологическом “воображении”, и прежде всего — в функционалистской методологии, свидетельствовали о поисках все новых подходов и средств описания “жизни” общества как социального процесса, а стало быть, и как процесса, выходящего за рамки описания функций, обеспечивающих социальный порядок, адаптирован-

==850

 

ность системы к среде, а людей — к структурам системы. Вопрос социальных изменений из ранга частносоциологических перешел в разряд стратегических, поскольку от методологии его постановки зависели трактовки основных социологических понятий: системы, культуры, личности. Поиски ответов на этот вопрос велись и в лагере функционализма: так, сам Т. Парсонс обратился к эволюционным моделям изменений и трансформаций социальных систем. Эти поиски явно свидетельствовали о необходимости более глубоких контактов С. с философией и историческим познанием. В рамках сложившейся за первое столетие С. предметно-методологической ориентации эти задачи не решались. Внутренние ресурсы позитивистской (эже: структурно-функционалистской) установки к 70-м гг. XX столетия были близки к исчерпанию. Внешняя критика этой установки становилась все более разнообразной и все более продуктивной.

Конец 60-х — начало 70-х — время становления С. как особой научной дисциплины в СССР. Условия ее формирования, а именно жесткая идеологическая запрограммированность, отсутствие статистики, социологического образования и культуры полевых исследований — не способствовали ее четкому предметно-методологическому самоопределению. В результате — прикладная С. развивалась в рамках западной традиции, теоретическая — в русле догматически истолкованного марксизма (исторического материализма), а комплексные работы часто представляли собою соединение официально-идеологических установок и добытой с помощью зарубежных методик, но не противоречащей госпартийному официозу информации. В перестроечный и постперестроечный периоды С. в России оказалась в парадоксальном положении: с одной стороны, для нее открылись возможности самоутверждения в обществе, с другой — отсутствует четкая методологическая и мировоззренческая ориентация, сопряженная как с эклектикой предшествующего этапа, так и с неопре

деленностью главных установок социологической деятельности в обществе переходного характера. В этой ситуации институциональные “контуры” С. определяются гораздо проще, нежели предметность ее работы. Позицию социолога в значительно большей мере характеризует его принадлежность к определенной — социологической — организации, чем особое содержание его работы, ибо последнее может быть описано как социально-психологическое,   политологическое, социально-педагогическое, демографическое и т. п. Эта ситуация сохраняется постольку, поскольку более четкое определение предмета и социальной функции С. зависит от понимания общества и перспектив его развития. Однако эти перспективы остаются во многом неясными ив границах С. фиксированными быть не могут. Это свидетельствует не только о транзитивном характере российского общества, но и о включенности российской С. в тот процесс переосмысления оснований обществознания (шире — науки), который начался в западной С. в конце 60-х гг.

социология

Критический анализ позиций структурно-функционального направления (которое в 50 — 70-е гг. вообще часто отождествлялось с С.) велся с разных позиций: А. Голднер выявил его скрытую идеологическую зависимость от истэблишмента, Д. Хоумэнс — его безразличие к индивидной жизни людей, Л. фон Берталанфи — неосновательность его системных представлений, опирающихся на идеи равновесности и адаптации. Общественные сдвиги — студенческие волнения во Франции (май 1968 г.), затем подъем леворадикальных настроений, вступивший в резонанс с идеологическим кризисом, вызванным поражением США во Вьетнаме, — все это послужило началом пересмотра традиционных западных ценностей, связанных с ними идей порядка и рациональности, культуры, идеологии, науки, в т. ч. и С. В этом контексте теоретико-методологическая критика структурно-функционального анализа все больше становилась социальнокритическим анализом С. как института

==851

социология

общества, характеристикой социальных оснований С. и ее явных и скрытых социальных (политических, идеологических) функций. Так, в частности, было показано (например в работах А. Голднера), что “конструирование” в С. социальных систем с уравновешенными структурами и функциями, с адаптированными к этим функциям социальными индивидами достигалось за счет неявного конструирования такой позиции социологатеоретика, в которой он мог свободно — разумеется, на уровне теоретических построений — манипулировать фрагментами социального бытия, действиями индивидов, их сочетаниями и т. д. Эта, по сути сконструированная, т. зр. социолога “выводила” его за пределы социальных взаимодействий, т. е. его способность манипулировать индивидами и социальными связями оборачивалась его выключенностью из этих связей, его отчужденностью от возможности практического воздействия на их воспроизводство. Выявлялась своеобразная двойственность С. и социолога: их функция инструмента манипулирования людьми и их выключенность из процесса практических социальных взаимодействий взаимообусловливали друг друга.

Кризис С., концентрировавшей внимание на структурах общества, косвенным образом указывал на структурный кризис самого общества. По своим структурным характеристикам это было уже не то общество, которое стимулировало становление С., ее предметные и методологические задачи. В этой связи понимание сдвигов в С. оказывалось важным средством истолкования изменений, происходящих в обществе. Намечается линия исследований, нацеленная на анализ социальных оснований социологического знания, — “социология социологии” (Р. Фридрикс). Так, через выяснение своей собственной “корневой” системы С. обнаруживает узость собственных теоретико-методологических установок (“туннельное видение” — Л. Козер) и тенденции изменения социальных форм, характерные для общества последней трети XX столетия. Речь идет уже не о

социальной системе в парсонсовском смысле, а об обществе, прежде всего о развитом западном обществе, переживающем определенные проблемы, связанные с изменением характера действия его структур, участия людей в их воспроизводстве. Если ранее (в 60-е гг) Д. Хоумэнс говорил о необходимости вернуть людей в теорию, то теперь (в середине 70-х) британский социолог П. Ворсли убеждает вернуть в теорию общество. И общество возвращается в С уже не в образе равновесной структуры, а как проблема жизни людей (в т. ч. — и социологов), проблема их взаимосвязи, взаимодействия, взаимопонимания. Это “возвращение” осуществляется в работе разных социологических направлений· гуманистической и экзистенциальной С., феноменологии и этнометодологии, неомарксизма и Франкфуртской школы. И сами эти направления, находившиеся на “периферии” социологической теории в 80-е гг., теснят функционализм и теперь уже во многом определяют предмет С., фиксируют социологическое познание на трактовках общества через проблематику совместной жизни и деятельности людей. Социологи, представляющие разные традиции и направления (Д. Хоумэнс, В. Вайт, Д. Александер, Э. Гидденс, П. Бурдье), утверждают по сути общую ориентацию на характеристику социальной формы, воспроизводящейся и возникающей в социальных взаимодействиях индивидов. И это — не возвращение к микросоциологии 60-х, это способ понимания общества, его меняющихся структур, это — средство трактовки социальных систем, видоизменяющих режимы своего существования. В концепции И. Валлерстайна достаточно определенно показано, что становление нового мирового порядка (мир-системы) может быть продуктивно обосновано только с позиций, учитывающих, как социальная проблематика возникает, оформляется, трансформируется во взаимодействиях на уровне бытия социальных индивидов. На это же, по сути, указывают и постмодернистски ориентированные социологи (например 3. Бауман), переносящие акцент с

==852

аппарата описания на контекст оформления социальной проблематики.

В 90-е гг. С., выясняя “все, что происходит с людьми, когда они взаимодействуют друг с другом” (Н. Смелзер), фокус своего внимания переносит с того, что происходит с людьми, когда они приспосабливаются к социальной форме, на то, что происходит с ними, когда они, взаимодействуя, воссоздают и создают социальные формы. Поскольку субъектами этого процесса выступают индивиды, роль С. в воссоздании социальных форм остается вопросом открытым. (См. “Обществознание”, “Социальная философия”, “Мир-системный подход”.)

В. Е. Кемеров

СОЦИОСЕМИОТИКА (или социальная семиотика) — является исследованием общества и его составляющих в качестве семиотических объектов, т. е. знаковых систем, определяющих человеческое поведение и взаимодействие, хранящих и передающих информацию в социальном пространстве и времени. По своему предмету С. пересекается с антропологией и социологией. Антропология больше ориентирована на изучение “первобытных” и/или далеких от культуры самого исследователя обществ, а социология — на изучение “современных” и синтезирует прочие социальные науки в перспективе с т. зр. исследователя (преимущественно в европейской традиции). С. допускает оба подхода, но в меру признания семиотического характера реальности социального. Основные методологические направления С. можно классифицировать в рамках оппозиции между коммуникацией и сигнификацией (обозначением), которую У. Эко возводит к дихотомии “акт-потенция” у Аристотеля. По словам У. Эко, “всякая система коммуникации между людьми предполагает, в качестве необходимого условия, соответствующую систему сигнификации”. В методологиях, ориентирующихся на изучение коммуникации, больше используются теория информации и кибернетика, методы бихевиоризма. Это направление ориентировано на исследование прагма

тики и эмпирические методы, свои теоретические истоки связывает с семиотикой Ч. С. Пирса. Другое направление ориентировано на теоретическое моделирование систем сигнификации, его истоки связаны со структурной лингвистикой и семиологией Ф. де Соссюра. Это направление наиболее выражено во французском структурализме. Означенные парадигмы могут рассматриваться и как взаимодополнительные. Предыстория структуралистской парадигмы в С. связана с социологией Э. Дюркгейма, сочетающей позитивизм с реализмом: СОЦИОСЕМИОТИКА

“Система знаков, которыми я пользуюсь для выражения моих мыслей, денежная система, употребляемая мною для уплаты долгов, орудия кредита, служащие мне в моих коммерческих отношениях, обычаи наблюдаемые в моей профессии, и т. д. — все это функционирует независимо от того употребления, которое я из них делаю”.

Социологический реализм преобразовался в лингвистический и семиологический у Ф. де Соссюра, который противопоставил язь:к (как надиндивидуальную систему знаков) речи — индивидуальному и психофизиологическому процессу его употребления. Рассматривая сходным образом другие системы знаков (символические обряды, формы учтивости, военные сигналы и т. п.), он выдвигает задачу создания семиологии как науки о жизни знаков внутри общества, правда, включаемую им в социальную психологию (влияние Г. Тарда). Поскольку социальное рассматривается Соссюром как семиологическое, его можно считать отцом С. Идеи Соссюра оказали большое влияние на структурную антропологию. Становление второго направления в С. проходит через этно- и социолингвистику. Этнолингвистика как приложение лингвистических методов для изучения плана содержания культуры, представленной в слове, обычаях, предметах культуры наиболее активно развивалась в США. Ф. Боас исследовал семантику грамматических категорий, показав, что она определяет те аспекты опыта языкового коллектива, которые

==853