Нарратология

В идеализованном акте наррации прагматические соображения (создание правдоподобного и интересного нарратива, чтобы привлечь внимание слушателя, предупредить перебивания и т. д.), как правило, вторичны по отношению к главной цели, информативной. Между тем роль прагматических соображений в отборе говорящим модели рассказывания истории среди других способов сообщения информации не может быть недооценена. Поэтому современные нарратологи среди прочих отличий истории выделяют то, что она представляет собой тип выражения, которым пользуются для передачи опыта скорее в целях собственного проявления (показа), чем в целях передачи информации или каких-то иных целях. Это указание на самопредставление рассказчика посредством его повествования лишено каких-либо обличающих обертонов, оно увязывается с тем фундаментальным обстоятельством, что повествование есть не только информирование слушателей, что имели место такие и такие события, но побуждение их пережить этот опыт, сообщение им чувства, что они были там, где все происходило. Вместе с тем отмечается, что одна из (предположительно, бессознательных) целей, которые преследуют говорящие, выбирая нарратив среди других способов сообщения информации, это “показ” себя и стремление заслужить одобрение в адрес их мастерства как рассказчиков.

В компетенцию исследователей прагматики нарратива входит и вычленение его особенностей в сопоставлении с другими способами вербализации опыта, с разнообразными дискурсивными формами, используемыми для преобразования опыта в язык. Например, рапорты объединяет с нарративами такая черта, как уникальность референта (они отобража-

==537

 

Нарратология

ют специфические события, которые произошли один раз, и прошлую темпоральность). Но они отличаются от нарративов тем, что не объясняют, не отвечают на вопрос, почему некто сделал что-то в некоторый момент времени в некотором мире, а также то, почему другие обстоятельства, имевшие место в соответствующий момент времени в этом мире остаются внешними по отношению к тексту. Рапорты поэтому могут быть рассмотрены как нарративы, которым недостает оценки. Важное прагматическое отличие между повествованиями и рапортами в том, что рассказчики ответственны за демонстрацию уместности их текстов на фоне общего дискурса и контекста ситуации, слушатели повествований не должны удивляться: “В чем же тут смысл?” В то же время в случае рапортов ответственность за определение уместности представленной информации лежит на слушателе. Очевидно, что рассказчик вымышленной истории (реальный рассказчик, автор) не сталкивается с тем же “бременем уместности”, что и говорящий, включающий нарратив в разговор. На романиста не возлагается необходимость убедить читателя, что его роман есть подходящее чтение для читателя в какой-то определенный момент его жизни. Читатель выбирает текст и решает, когда его взять с полки, а когда поставить обратно. Позиция профессиональных рассказчиков в этом отношении ближе к позиции естественных рассказчиков: они, как правило, сами должны обосновать уместность своих историй. Нечто подобное содержалось в ранних литературных жанрах, где бремя демонстрации приемлемости текста часто лежало на вымышленном Говорящем, который создавал “апологию”, оправдывающее предисловие для истории, содержащейся в книге.

Внимание к прагматике повествования в последние годы было обусловлено, однако, не столько внутренними затруднениями Н., сколько подъемом социолингвистических исследований и развитием теории коммуникации, нарастанием интереса к читателю со стороны литературных критиков, развитием когнитологии. Все эти дисциплины и направления исследований подтолкнули нарратологов к осознанию того обстоятельства, что нарратив должен рассматриваться не только как объект либо продукт, но и как процесс, точнее говоря, как обусловленное конкретной ситуаций взаимодействие двух сторон (рассказчика и получателя, воспринимающего), обмен между ними, обусловленный желанием, как минимум, одной из этих сторон. Среди нарратологов звучат призывы повысить, так сказать, социальную чувствительность своей дисциплины, в частности, рассмотреть роль в производстве нарративов таких факторов, как гендер, раса, этнос, регион, возраст и т. п. (С. Лансер, Р. Уорхол).

Функции нарратива разнообразны — упорядочивающая, информирующая, убеждающая, развлекающая, отвлекающая внимание. Вместе с тем одним из самых значительных достижений Н. как дисциплины стало обоснование  того, что нарратив способен выполнять ряд специфических, точнее, уникальных, функций: условно говоря, трансформирующей и темпоральной. По мнению Дж. Принса, уникальной является способность нарратива не просто отражать некую последовательность событий, но открывать либо изобретать то, что может произойти: “нарратив посредничает между законом того, что есть, и человеческой устремленностью к тому, что может быть”. Ф. Кермоуд, анализируя в “Смысле завершения” прозу Ж. П. Сартра, отрицавшего, как известно, тезис Аристотеля о том, что нет изменения без потенциальности, без возможности, показывает, что собственные сочинения Сартра противоречат его теоретическим принципам, да иначе и быть не может, ибо “в романе изменение без потенциальности невозможно. Все романы имитируют мир потенциальности”, без нее они превратились бы просто в хаос. С еще большей силой значимость нарратива для конструирования возможных миров оттенена Кермоудом в работе “Происхождение скрытности. Интерпретация нарратива” (1979), в которой нарратив определяется как интерпрета

==538

 

НАРРАТОЛОГИЯ

ция принципиально “неуловимого” мира. Нарративы, как правило, отображают проблематичные отношения и ситуации с т. зр. драматических событий и характеров, так что необходимость рассказать о распятии Христа привела Марка и других евангелистов к принятию сюжетной функции предательства, которое, будучи воплощенным в фигуре Иуды, в конечном итоге становится характером, живущим своей собственной жизнью. Нарративная последовательность есть и “великий мнемоник”, т. е., обладая компактной и выразительной формой, эффективно способствует запоминанию важных событий, их запечатлению в памяти человечества. Вместе с тем она, согласно Кермоуду, позволяет замалчивать “неуклюжие вопросы”, неслучайно историки предпочитают нарративы объяснениям. Хотя нарратив начинается как демистификация, в интересах своей связности, полноты и живости, он всегда говорит больше, чем строго необходимо для того, чтобы выразить смысл. Разнообразные “лишние” детали открывают дорогу множеству интерпретаций, отсюда следует, что “нарратив всегда влечет некоторую степень смутности”.

Представляя собой специфический тип знания (см. “Нарратив”), нарратив не просто регистрирует события, он конституирует и интерпретирует их как значимые части осмысленного целого, причем целым может быть ситуация или общество, проект или жизнь человека. Нарратив может дать объяснение судьбе индивида или народа, единству “я” или смыслу существования группы. Показывая, что разрозненные ситуации и события образуют одну означающую структуру (или наоборот), упорядочивая возможную реальность и связуя ее воедино присущим лишь ему способом, нарратив задает модели трансформации или переописания этой реальности. Неслучайно ряд нарратологов (М. Л. Райан, Дж. Принс), среди факторов, обусловливающих ценность повествования как такового, выделяют такие, от которых зависит его “рассказываемость” (tellability). Разработанная М. Л. Райан формальная модель сюжета предполагает, что последняя является функцией нереализовавшегося ряда событий (неудачных действий, нарушенных обещаний, разрушенных надежд и т. п), что эта функция нарастает в случае, если нарратив “снует” между соперничающими планами различных героев. Дж. Принс связывает функцию рассказываемости с тем, что он называет “нерассказанным”: теми словами, фразами и пассажами, которые относятся к тому, что не имело места (то, что могло быть, не не случилось), не зависимо от того, имеет ли их в виду рассказчик, либо они проистекают из взглядов и размышлений героя. “Нерассказанное”, по мнению теоретика, помогает прояснить действие логики нарратива посредством того, что каждая функция нарратива открывает альтернативу, совокупность возможных направлений его развития, и каждый нарратив развивается в определенном направлении, противоположном другим, возможным, направлениям его развития. При том, что “нерассказанное” может выполнять такие функции, как индивидуализация персонажа, либо способствовать развитию темы повествования, более важная его функция — риторически-интерпретативная. Относясь к видению нарратора, рассказчика, оно обрисовывает определенные способы создания мира повествования, создания ситуации либо нарушения той или иной конвенции, тем самым подчеркивая ценность нарратива в силу того, что в нем задействованы различные и интересные нарративные стратегии.

Темпоральная функция нарратива состоит в том, что он является способом постижения времени: он выделяет различные моменты во времени и устанавливает связь между ними, позволяет усмотреть смысл в самих временных последовательностях, указывает на финал, отчасти уже содержащийся в начале истории, раскрывает значение времени, внося, так сказать, человеческие смыслы в его течение (см. “Нарратив”). Иными словами, Н. продемонстрировала, что нарратив есть структура и практика, которая освещает человеческое существова-

==539

 

НАРРАТОЛОГИЯ                                                                                                                                                                                                                                                        НАРЦИССИЗМ

ние во времени и представляет людей в качестве темпоральных существ. В силу этого возрастает роль Н. для самопонимания людей, ибо изучение природы нарративов, того, как и почему люди их конструируют, запоминают, пересказывают, организуют их на основе таких категорий, как сюжет, рассказчик, характер есть, по сути, изучение одного из фундаментальных и уникальных для человека путей осмысления сущего и себя самого. Этот момент получил существенное развитие в социально-конструктивистском подходе к нарративу. Согласно ему, индивидуальное сознание расценивается по преимуществу как место возникновения и сохранения нарративов.

Кроме того, что Н. представляет собой автономную область поэтики, в рамках нее сложился значительный корпус нарратологической критики, в которой, в свою очередь, можно различить две главные формы (типология Дж. Принса). Во-первых, сегодняшняя нарратология связана с поворотом внимания критиков к закономерностям чтения, в этом смысле любая “техническая” характеристика нарратива оказывается связанной с конструированием значения, любое “как” может привести к “почему” (Ж. Жене). Так, Н. способствует прояснению читательских реакций на определенные тексты (сила воздействия “Постороннего” А. Камю объясняется в этой парадигме на основе способа, которым Камю исключает возможность локализовать момент повествования в пространстве и времени), позволяет прийти к определенным версиям интерпретации (переход Флобера от повествования в первом лице к повествованию в третьем лице в “Мадам Бовари” осмысляется как результат его отказа от субъективного повествования) либо становится предпосылкой новых интерпретаций (перечисление множества причин и следствий в начале Гомеровой “Илиады” как указание на то, что жизнь людей обусловлена высшими силами, а совмещение важных событий с самыми банальными — указание на бессилие человека перед миром, изобилие предчувствий — выражение фатализма и т. д.

Во-вторых, характеризуя элементы, необходимые для любого нарратива, определяя принципы, лежащие в основе создания нарративов, изучая способы, которыми нарративы отражают сами себя, собственный код, уточняя, что именно конституирует данный текст в качестве должным образом рассказанного, прослеживая начальные и финальные точки повествований, а также связь между ними, И. облегчает выбор исследователями нарратива как тематической рамки, что в последние двадцать лет стало весьма популярным. Так, это выражется во множестве “нарративных” прочтений классических либо популярных текстов. В ходе них раскрываются т. н. нарративные стратегии рассказчиков,  романистов (всеведущий автор, рассказ от первого лица, внутренний монолог), демонстрируются многочисленные конвенции, задействованные в повествованиях. Последние становятся особенно очевидными, когда нарративы, созданные в рамках одной культуры, воспринимаются носителями другой культуры: начиная от тех “сбоев” в восприятии, которые происходят, когда, положим, английский читатель читает французские либо русские романы и кончая нередкой неспособностью к восприятию кинофильмов представителей “примитивных” культур. В ходе таких исследований было показано, что великие нарративы можно распознать по содержащемуся в них знаку того, что их содержание есть не что иное, как драматизация их собственного функционирования: “в “примерных” нарративах наррация есть теория наррации”; “в конечном итоге, не существует предмета нарратива: нарратив обсуждает только сам себя, нарратив рассказывает сам себя” (Р. Барт).

Постижение нарратива в качестве темы в рамках Н. связано, во-первых, с пониманием нарратива как определенного числа последовательностей, объединенных посредством соединения, чередования либо включения одного в другое, во-вторых, с различением наррации, нарраторов и их адресатов; в-третьих, с рассмотрением нарратива как структуры и процесса структурирования, объекта и

==540

 

действия, продукта и процесса его производства; в-четвертых, с допущением частично упорядоченных серий трансформации нарратива; в-пятых, с демонстрацией движения нарратива на основе стремления к завершению и его отсрочкой, в-шестых, с его способностью “дешифровать” темпоральность и временность. По мнению Дж. Принса, эти специфические для Н. понимания нарратива черты позволяют артикулировать тему нарратива следующим образом: “Нарратив есть акт и есть объект. Этот акт и этот объект обладают определенной ценностью, которая... может быть модифицирована в терминах воли, долга, знания, власти, из которой нарратив происходит или которую он подразумевает, и которая может быть негативной либо позитивной в зависимости от обстоятельств, в которых возникает нарратив, и от задействованных в нем участников”. Е. Г.Трубина

НАРЦИССИЗМ — привязанность либидо к собственному Я как к внешнему объекту. В психоанализе различаются первичный и вторичный Н. Первичный Н. заключается в любви к себе, в предоставлении своего собственного тела для нужд либидо — состояние, предшествующее способности полноценно общаться и адекватно проявлять любовь к другим. В этом случае Я и Оно еще не отделены друг от друга. Вторичный Н. заключается в размещении в пределах самости всего объективного мира или в неспособности отличать друг от друга самость и внешние объекты. Существует распространенное мнение, согласно которому нарциссическая личность понимается как отрезанная, изолированная от других, поглощенная самой собой, тщеславная и надменная в манерах поведения. Это находит свое объяснение и в самой культурной этимологии, ведущей свое начало от мифа о красивом греческом юноше Нарциссе, который влюбился в свое отражение в воде, думая, что это другой человек.

В клиническом употреблении термин “нарциссическое отклонение личности” относится к жизни, погруженной во внутренние переживания, в бесплодные фантазии, также и к проявляющимся при этом специфическим чертам в манерах поведения и свойствах характера. Однако многие нарциссические пациенты вполне успешно ориентируются и эффективно действуют на социальном уровне.

Считается, что нарциссические тенденции сохраняются на протяжении всей жизни человека и могут принимать как здоровые, так и патологические формы в зависимости от обстоятельств и культурно-исторического контекста.

Нарциссические расстройства рассматриваются прежде всего как результат родительского воздействия, лишенного эмпатии (искреннего сочувствия), ведущего к неспособности ребенка формировать адекватное представление о себе, к становлению такой личностной структуры, в которой внешнее демонстративное приукрашивание камуфлирует глубинное чувство опустошенности и утрату самоуважения.

Нарциссическое развитие следует своим собственным путем (так же как объектные отношения), имеет свою специфику. Не существует изначальной причины, из-за которой нарциссические наклонности и объектные отношения с необходимостью оказывались бы противоположными. Напротив, они взаимодополнительны по отношению друг к другу Нарциссическое развитие подразумевает позитивные инвестиции и когнитивные усилия, направленные во внутреннее пространство самого себя, развитие и утверждение самоуважения, установление и достижение целей и предметов стремления. Вместе с тем, индивид действует в режиме поиска новых жизненных ориентиров, в постоянной переоценке ценностей и идеалов. Поэтому нарциссическое развитие требует значительных личностных ресурсов и является задачей всей жизни.

При работе с пациентами нарциссической ориентации требуются особая осторожность и модификация аналитической техники. Тенденция или механизм освоения такими пациентами объектного

==541

 

НАТУРАЛИЗМ

мира сами по себе служат им помехой в способности к символической деятельности. Более того, интерпретации переноса в данном случае могут стать результативными только после долгого периода взаимоотношений эмпатии, в течение которого время и пространство разрушат манию величия у нарциссического пациента. Мания величия нарциссического типа является искаженной, гипертрофированной версией индивидуальности, нормальную форму которой пациент мог достичь во взаимоотношениях со своим окружением, но по разным причинам не достиг.

К. Ю. Багаев

НАТУРАЛИЗМ — направление в философии, отождествляющее социальные процессы с природными явлениями, распространяющее принципы и методы естественных наук на область социального познания. Хотя существует множество разновидностей Н., они единодушны в отношении некоторых фундаментальных принципов, на которых основывается направление в целом: 1) в теоретическом отношении из философии элиминируются “метафизические” вопросы, проблемы, понятия и положения традиционной философии, которые в силу их высокой абстрактности не могут быть разрешены; 2) социальные явления, с т. зр. методологической задачи, качественно идентифицируются с природными явлениями; 3) универсализация принципов и методов естественных наук и, соответственно, экстраполяция методов анализа, применяемых в естествознании, в понимании человека и общества; 4) философский анализ сводится к выработке обобщенных эмпирически обоснованных теоретических положений, которые должны стать ориентиром для прогнозирования социальных явлений. И. объясняет социальную реальность как внешнее по отношению к человеку, где действуют внеположные человеческой деятельности нормы и ценности. А это ведет к незаконной реификации общества. Вопрос о том, каким образом конституируется такое общество, остается открытым. Социальная

реальность начинает восприниматься как сама собой разумеющаяся естественная основа, исходя из которой объясняется вся человеческая деятельность. Применение натуралистических теорий к социальной реальности, экзистенциальному продукту человеческой деятельности ведет к непродуктивному исследованию природы этой реальности, к незаконной объективации социальных процессов.

Т. X. Керимов

НАУКА — специфическая форма деятельности человека, обеспечивающая получение нового знания, вырабатывающая средства воспроизводства и развития познавательного процесса, осуществляющая проверку, систематизацию и распространение его результатов. Выделение и оформление Н. происходит в конце первого тысячелетия до н. э.; родиной европейской Н. традиционно считается Древняя Греция. В этот период вырабатывается язык Н., включающий четкое употребление понятий, определенность их связи, обоснование их следования, их выводимость друг из друга. Элементы этого языка сопрягались так, чтобы их можно было подвергнуть логической и вместе с тем публичной (в доказательстве, в споре) проверке. В XV — XVIII вв. возникают экономические и технические стимулы, юридические и моральные ориентиры для развития и широкого распространения Н. Обновляется техническая основа Н.: изобретаются и совершенствуются приборы, создаются инструменты, многократно усиливающие естественные органы человеческого восприятия, изготавливаются экспериментальные аппараты, искусственно вызывающие природные эффекты, формирующие процессы, вещи, материалы с заранее определенными свойствами.

Эксперимент раздвигает привычные рамки человеческого опыта. В Н. утверждаются нормы экспериментальной проверки и доказательства, количественной обработки и представления данных. Абстрактные формы получаемого знания способствуют его связыванию, суммированию и, как представляется тогда, неук

==542

 

НАУЧНАЯ ШКОЛА

 

лонному росту. Н. начинает работать и развиваться по стандартам крупного машинного производства. Объем научного знания быстро растет, вместе с тем в организации и методологии Н. обнаруживаются серьезные противоречия и изъяны. Стандартизация и “машинизация” Н. фактически блокируют выполнение ею функций по добыче новых знаний, по обновлению деятельных и познавательных способностей людей. Узко понятый практицизм Н. вступает в конфликт с широко понимаемой в XX столетии практикой человеческих проблем. В начале XX в. выявилась непродуктивность отождествления объекта и вещи, реальности и мира вещей. В сфере научных исследований фиксируются пульсирующие, волнообразные, самоорганизующиеся, прямо не воспроизводимые и не наблюдаемые объекты. Для их обнаружения, “взвешивания”, понимания требуются новые экспериментальные методики, новое логическое и философское обеспечение. Возникает необходимость философского обоснования перспектив Н.

Прагматическая связь Н. и производства также оказывается неэффективной, т. к. не способствует обновлению организационных форм экономики и промышленности, усиливает тенденции дегуманизации как индустрии, так и Н. Последняя становится производительной силой не сама по себе, но преломляясь через личность работника. Внедрение Н. в производство меняет по сути соотношения живой и овеществленной, личной и обезличенной, творческой и нетворческой деятельности. В этом смысле Н. стимулирует создание организационной и технической среды, мотивирующей интенсивную деятельность людей, располагающей к “умножению”, а не только к простому сложению их сил. В этом плане перспективы Н. также требуют философского обоснования. В XX столетии в адрес И. была направлена критика различных философских школ, общественных и политических движений. Эта критика, в значительной мере справедливая, стимулирует философский анализ оснований, структур и ориентиров современной Н. (см. “Гносеология”, “Мышление”, “Творчество”).

В. Е. Кемеров

НАУЧНАЯ ШКОЛА - один из типов научного сообщества, особая форма кооперации научной деятельности. Развитие многих направлений науки связано с деятельностью Н. ш.

Н. ш. является таким социальным феноменом науки, который позволяет рассмотреть когнитивные и социальные характеристики научной деятельности в их единстве и взаимообусловленности. Н. ш. образует ту динамическую единицу науки, которая обеспечивает преемственность научного знания и создает оптимальные условия для его развития.

Понятие о школе существовало уже в древности. Как социальная форма развития познания Н. ш. играла существенную роль в эпоху античности. Ранние достижения математических, естественнонаучных и философских исследований были в значительной степени обусловлены взаимопереплетением деятельности больших, именитых школ и характерного для них взаимоотношения учитель — ученик. Характеризуя античную науку, Виндельбанд отмечал, что отдельный ученый, вступая в одну из больших школ, приобретал твердую опору для своей т. зр. и определенные принципы подхода к интересующим его вопросам и предметам. Известно, что развитие античной философии осуществлялось в рамках конкретных, отличающихся своеобразием философских школ, а также благодаря преемственности и противостоянию между ними (школ перипатетиков, стоиков, эпикурейцев, сократиков и др.). Исторические особенности зарождения, развития и упадка этих школ получили отражение в истории философской мысли. Борьба школ, принимавшая порой ожесточенные формы, чаще всего продвигала вперед научную мысль, обеспечивала приращение научного и философского знания.

Понятие “научная школа” многозначно и имеет различные смысловые оттенки. Этимология слова указывает на

==543

 

НАУЧНАЯ ШКОЛА

 

то, что первоначальной функцией школы являлась воспитательная. Школа служила каналом коммуникации учителя с учениками, создавала особое поле общения, посредством которого ученики приобщались к научным традициям, идеям, выдвинутым учителем, и методам исследования. И. ш. часто обозначают именем выдающегося ученого (школа Резерфорда, школа Бора, школа Сеченова и т. п.), иногда названием университетского города (например. Оксфордская школа); говорят также о национальной Н. ш. (например, русская школа нейрофизиологии). Важнейшей, атрибутивной функцией Н. ш. является трансляция системы знаний. История каждой школы неповторима, как и биография каждого ученого — ее основателя. Каждая школа в науке отличается одной лишь ей присущими свойствами. Воспроизведение известного, стандартного знания, изобретение изобретенного противоречит природе науки. Поэтому функция обучения, приобщения к традиции неразрывно соединена в Н. ш. с поиском нового знания и новых методов решения задач.

Н. ш. — это особый феномен, сопряженный с другими научно-социальными объединениями и структурами науки, такими, как дисциплина, научное направление, организация (институт, лаборатория, сектор, кафедра), “невидимый колледж” и др., неидентичный им и вместе с тем включенный в сложную сеть отношений с этими образованиями. Для того чтобы выявить характер взаимоотношений Н. ш. со множеством других структурно-динамических единиц науки, необходимо выявить ее отличие от этих образований. Идентификация Н. ш. является одной из сложных проблем науковедения и требует комплексного подхода.

Важнейшие, инвариантные черты Н. ш., позволяющие отличить данный тип научного сообщества от других его видов, состоят в следующем: 1. Н. ш. — особая форма кооперации научного труда; 2. Конституирующей основой Н. ш. является научная идея и исследовательская программа, которую развивают и реализуют все члены данного научного

сообщества; 3. Создателем школы является крупный ученый, выдвинувший научную идею и сформулировавший основы исследовательской программы для ее разработки, обладающий личным и научным авторитетом для всех участников Н. ш. В перечне заслуг ученого почетное место отводится созданию собственной Н. ш.; 4. В процессе разработки исследовательской программы и решения научной проблемы происходит одновременное обучение и воспитание ученых, повышение их научной квалификации (в т. ч. обучение в аспирантуре, подготовка и защита кандидатских и докторских диссертаций, обучение экспериментальному мастерству и методам теоретических исследований). При этом исследовательские цели и задачи подготовки научных кадров выступают в Н. ш. как равнозначные; 5. Участников Н. ш. объединяют общие духовные и социальные ценности, проявляющиеся в мотивации научной деятельности, нравственный этос, характеризующий социально-психологический климат и межличностные отношения между учеными и руководителем школы, особый стиль научного мышления, побуждающий к творчеству. Отношения координации, неформальные личные контакты (горизонтальные связи) в Н. ш. превалируют над отношениями формальной субординации (вертикальными связями); 6. В Н. ш. создаются условия для свободного проявления индивидуальных способностей и творческого роста каждого участника школы; Н. ш. проходит в процессе своего развития необходимые стадии — возникновения, расцвета, кризиса и распада.

Термином “научная школа” обозначаются следующие основные типологические формы: а) научно-образовательная школа; б) школа — исследовательский коллектив; в) школа как научное направление, приобретающее при определенных социально-исторических условиях национальный, а иногда и интернациональный характер. Однако в “чистом” виде эти типологические формы Н. ш. встречаются довольно редко, и подлинная Н. ш. объединяет чаще всего эти три ипостаси. Так, школа русского

 

==544

физиолога И. М. Сеченова, как и школа Н. Бора, Э. Резерфорда, представляла собой одновременно и научное направление, и исследовательский коллектив и выполняла научно-образовательные функции воспитания ученых.

В литературе различают “классические” и “современные” Н. ш. К. Ланге (1973) видит основное различие между ними в том, что якобы классические школы создаются исключительно при университетах, тогда как “современные” могут возникать на базе научно-исследовательских институтов. На наш взгляд, данное отличие не является существенным. Более весомое отличие современной Н. ш. от “классической” состоит в том, что ученые, принадлежащие к современной Н. ш., могут одновременно работать в других формальных научных учреждениях, однако должны поддерживать неформальное сотрудничество со “своей” школой, развивать и реализовывать исследовательскую программу, быть носителем ценностей и стиля научного мышления, составляющих характерные черты школы, с которой исследователь связан своими корнями.

В концепции Т. Куна, как известно, стержневым является понятие парадигмы. Первоначально Кун признавал феномен школы несвойственным “нормальной науке”, т. е. ее парадигмальной стадии. Предпарадигмальный же период науки характеризовался противоборством Н. ш. С утверждением парадигмы и переходом к “нормальной науке” ситуация изменяется, школы сходят со сцены. При этом устанавливается общность теоретических и методических позиций всех представителей данной дисциплины. Однако дальнейшее развитие науки приводит к выявлению фактов, которые невозможно объяснить с помощью господствующей парадигмы, в “нормальной” науке наступает кризис. Тогда, как и в Предпарадигмальный период, научное сообщество снова распадается на школы. Научная революция кладет конец господству старой парадигмы; на смену ей устанавливается новая.

Впоследствии, под влиянием критики, Кун отказался от трактовки Н. ш. как несовместимых с “нормальной” наукой и парадигмой. Термин же “парадигма” занял столь прочные позиции во всех отраслях знания, что многие последователи Куна и исследователи науки стали называть парадигму важнейшим конституирующим критерием Н. ш.

В 70-е гг. советским психологом и науковедом М. Г. Ярошевским была разработана весьма продуктивная трехаспектная модель науки, в т. ч. в ее применении к И. ш. Согласно данному подходу, ни один феномен науки, и прежде всего Н. ш., не может быть адекватно описан вне системы трех координат: предметно-логической, социально-научной и личностно-психологической. Основной единицей анализа Н. ш. в этом случае выступает исследовательская программа, включающая эти три взаимодействующих компонента (в отличие от “одноплоскостного”, чисто логического понимания программы Лакатосом).

Важнейшее значение для формирования Н. ш. имеет научная идея, выдвинутая лидером Н. ш. и получающая развитие в реализации исследовательской программы. В разработке и реализации исследовательской программы под руководством главы школы принимают участие все ее члены.

Н. ш. объединяет ученых, которые принимают выдвинутую лидером научную идею или теорию в качестве парадигмы, а предложенный им метод — как способ решения научных проблем. Эта идея (или теория) и развивается в исследовательскую программу, которая дает опорные точки, позволяет увидеть в определенном ракурсе объект исследования, перспективу анализа научной проблемы. Структура и первоначальное содержание программы продуцированы лидером в ответ на проблемную ситуацию, возникшую под влиянием логики науки, развития ее категориального строя.

Н. ш. — это пример научного сообщества, в котором влияние на него личностных качеств лидера особенно обнажено. Ученый формируется не только под непосредственным воздействием на-

==545