Церковь и культура

Есть в творчестве С.Б. тема «Церковь и культура». Это тема 1900-1910-х годов, ей посвящена более поздняя работа «Тихие думы». В Россию во второй половине XIX века пришло то, что в Европе началось еще в XVI веке, — наступила эпоха гуманизма, когда в самой Европе гуманизм активно начали хоронить такие люди, как Ницше, Маркс, Фрейд и некоторые другие. Гуманизм С.Б. истолковал как всемирно-историческое удаление от Бога, уход из отчего дома — из Церкви. В России люди культуры пошли по пути гуманизма как раз тогда, когда на Западе блудный сын осознал, что ему нечем уже питаться в той культуре, где он думал обрести полноту жизни.

С.Б. истолковал это так. Блудного сына можно и нужно в какой-то мере понять, что не означает его полного оправдания: это творчески активный человек, который стал взрослым и осознал, что ему тесно в отчем доме. Он решил испытать свои силы на стороне. В Церкви блудного сына смущало историческое предание и аскетическое отношение к жизни, которое он не хотел применять к себе. Если на Западе инквизиция и папизм отдаляли чутких людей от Католичества, то и в России синодальная система многих смущала и отталкивала от Церкви. В России, с одной стороны, образовалась внецерковная культура, а с другой, осталась Церковь, из которой ушла культура.

Человек культуры решил испытать на стороне далече свои способности и силы. Это, может быть, даже и полезно для его отрезвления, и Бог попускает сыну уходить. Но настает время, когда он осознает духовный голод. В наш религиозно беспочвенный век в нем пробуждается тоска по отчему дому. Он тянется в Церковь, несмотря на ее тесноту (или что он считал теснотой). Он готов вернуться, но старший брат, который не уходил, смотрит настороженно и не хочет признать в нем своего брата. Блудный же сын имеет более открытую душу и более готов к покаянию.

Задача в том, чтобы оба нашли общий язык: каждый должен признать свою вину — и тот, кто ушел из отчего дома, и тот, кто, оставшись в отчем доме, мнил себя единственным его истинным хранителем. На основе взаимного покаяния следует прийти к взаимопониманию, чтобы созидать подлинно церковную христианскую культуру. С.Б. настаивал, чтобы в Церкви культурный уровень стал не ниже, чем за ее пределами, чтобы люди, которые считают себя взрослыми и самостоятельными, будучи не в Церкви, обнаружили, что члены Церкви не менее взрослы, ответственны и результативны в своей работе.

Церковь, писал С.Б., это не только храм, обряд, Богослужение, но и люди, их культура и ответственность. Он призывал к воцерковлению деятелей культуры, чтобы через культуру, науку, философию церковная духовность могла проникать в окружающий мир. Он не требовал воцерковления самой культуры — он призывал скорее к взаимодействию со светскими людьми за пределами Церкви, к свидетельству в мире веры Церкви. В конце концов, настаивал С.Б., ничего чисто светского не должно быть. Церковь должна заявлять свою позицию и духовно присутствовать во всех областях человеческой жизни, свидетельствовать правду Божию в культуре, политике, экономике: «…Нужно любовно, без кичливости, но с христианским смирением, — писал С.Б., — открыть свое сердце “светскому” миру, и, может быть, тогда и старший брат вместе с Отцом дождется радостного дня, когда увидит, что блудный сын был мертв и ожил, пропадал и нашелся» (3, с.77-78).

С.Б. делал акцент больше на культуре, чем на политике, которую он воспринимал как периферийное социальное служение, где Церковь тоже должна себя явить. Он считал, что через культуру Церковь может действовать намного более эффективно, долговременно и результативно, чем через политические инициативы в Думе или где-то еще. Сам он Думой, впрочем, не пренебрегал. Он считал, что время Средних веков миновало, что культуру уже невозможно воцерковить целиком и сделать ее достоянием Церкви. Известный тезис Дж. Фрэзера «вся культура — из храма» он считал применимым к древности, но не к ХХ веку. Он призывал христиан быть чуткими и понимать, чем живет светский мир, уметь говорить с этими людьми так, чтобы они понимали и принимали Церковь.

В преддверии Конца эта работа важна еще и вот почему: тесно сплотившаяся община должна быть готова «встретить последнего врага и последнюю битву». Нужно не перечеркивать, не предавать культуру анафеме, а внести в нее животворящее начало, чтобы слово Церкви вновь стало теми самыми дрожжами, которые всквашивают все тесто общественной жизни.

Осуществимо ли это? Нужно упорно трудиться и не думать, все ли мы сможем сделать. Наше дело сеять на любые почвы, сеять неустанно и не скорбеть слишком сильно о том, что на одних почвах что-то выросло, а на других — ничего. Трудиться, пока есть силы, иначе мы будем, как тот персонаж из притчи, который спрятал талант в землю, а когда пришел грозный Судия, ему нечего было сказать в свое оправдание. Нужно, писал С.Б., разжигать пламя христианского творчества и вдохновения. Современная душа, выросшая в окружающей культуре, нуждается в том, чтобы ей дать пищу куда более чистую, живую и прекрасную.

Приведем теперь также ряд его соображений в пользу творческого призвания христианина, использовав для этого работу Зандера (9, т.I, с.379-80). Христианство дает поддержку культуре так:

— возводит космичность человека на новую ступень, чтобы он творчески соучаствовал в становлении мира;

— научает любить землю, где ходил Христос, трудиться на земле так, как трудился сам Господь, и любить человека;

— научает любить мир творчески, в труде и ответственности за мир;

— «все истинное, что есть в культуре, в творческом отношении к миру, принадлежит Христу и будет явлено в своей принадлежности Церкви» (с.380);

— нередко творческое служение включается в дело спасения (так, некоторые святые — это культурно-исторические деятели, например, равноапостольные князья и цари, великие учители Церкви, иконописцы, духовные писатели, врачи);

— любому культурному творчеству присуща антиномия дерзновения и послушания; послушание Церкви рождается из полноты душевных сил, из духовной зрелости человека; подлинное творчество и церковность поэтому нераздельны;

— тот, кто отвергает творчество во имя аскетизма, в действительности делает это во имя нигилизма; подлинный аскетизм следует рассматривать как величайшую творческую силу в мире;

— высшие достижения культуры теургичны; художнику нужно духовно родиться, чтобы увидеть высшую божественную Красоту и явить ее в своем творчестве; культ — колыбель культуры, но это — потерянный рай; однако призвание культуры служить религии никто не отменял, поэтому нужно ждать и молиться, чтобы его осуществление действительно стало реальным;

— творчество человека не может иметь абсолютного значения, не заменяет собой эсхатологию, а принадлежит этому веку;

— а главное, мы должны помнить слова Христовы: «без Меня не можете делать ничего» (Ин. 15.5).