Духовные основы общества

Рассматривая их, С.Ф. на первое место ставит солидарность, свободу и служение. Если должное сочетание свободы и солидарности в обществе не достигнуто, если чувство служения утрачено, тогда общество легко придет в состояние нескончаемой борьбы социальных сил, которая доведет общество до вынужденного выбора между гнетущей деспотией и разнузданной анархией. Всякое общество — это единство разнообразного. Единство выражается прежде всего в солидарности — чувстве взаимной сопринадлежности друг другу и обществу как целому, чувстве «мы». Это «некая первичная категория личного человеческого, а потому и социального бытия» (1, с.51).

Всякое разграничение «я — ты», «я — они» могут быть только в рамках «мы». С.Ф. не мыслил личность без принадлежности определенному «мы». В подлинном чувстве «мы» нет потери человеческого лица, погружения в социальный муравейник. «Мы» — не целенаправленно организованный коллектив (не армия, не фирма, не колхоз), где личность тонет. «Мы» — это взаимно скоординированная жизнь духовно пробужденных личностей, которые сотрудничают и поддерживают друг друга, личностей, нравственно и социально зрелых и ответственных, таких, что каждый уважает свободу, права, долг и призвание другой личности.

Конечным источником уважения личностей друг к другу в рамках «мы» является то, что каждая предстоит перед Богом и исполняет свой долг перед Ним. Ничто в обществе не должно препятствовать человеку исполнять свой долг перед Богом. Специфику и относительную устойчивость западного правопорядка С.Ф. объясняет тем, что служение Высшему и уважение к достоинству личности все еще не умерли на Западе, хотя ясное понимание смысла этого служения потеряно из-за секуляризации.

Человек является, с одной стороны, принадлежит ближайшему к ней сообществу «мы», а с другой, она включена в общество как целое. Общественная жизнь имеет два слоя. Общество как система — это законы, правопорядок, структуры и институты власти (включая полицию, армию, налогообложение и проч.). Здесь каждый подчиняется единой организующей воле. И есть другое — внутреннее органическое единство общества, которое он назвал словом «соборность». Она возникает из чувства душевной и духовной сопринадлежности каждого общественному целому, из «чувства “мы”». «Под всяким механическим, внешним отношением между людьми и объединением людей скрывается и через него действует сила соборности, внутреннего человеческого единства» (с.57). Формы такой соборности — брачно-семейная и религиозная, а также «соборность, основанная на общности судьбы», на «общности жизни» (с.60). Термин «судьба» имеет здесь не язычески-демонический смысл, а означает совместное принятие объективно данных условий жизни и общих жизненных задач.

Общество как систему нужно организовывать, и этим занимается полномочная власть. А соборность организовать невозможно — она формируется спонтанно как результат духовной работы и преданности всех участников. Если общество атеистическое, то соборности, конечно, не будет. Но если каждый человек осознает себя не просто как индивидуальное «я», а как «я» с Богом, то появляется «мы», где каждое «я» — это «я» перед Богом в соборном «мы», это единство всех с Богом.

С.Ф. критикует капитализм, который противопоставляет солидарности частный интерес, и социализм — за то, что он превращает общество в жесткую организацию, в которой нет соборности. Коммунизм, как и капитализм, не имеют ничего общего с подлинными духовными основами жизни. Критикует С.Ф. также и демократию. Воля народа, на которую уповают демократы, по Франку, отрицает соборность и личность, навязывается личности. Это фикция, поскольку механизм ее определения через выборы позволяет активным политическим группировкам и их лидерам сильно влиять, вплоть до манипуляции, на сам выбор. С другой стороны, говоря о правах человека, он не отрицал их необходимость: там, где законность, там и права. Но права должны быть соотнесены с долгом перед Богом.

«…Высшей и подлинно первичной категорией нравственно-общественной жизни человека является только обязанность, а не право; всякое право может быть лишь вторичным рефлексом и производным отражением обязанности. Ни отдельный человек не может первичным образом ничего требовать ни от другого человека, ни от общества, и ни общество не может первичным образом ничего требовать от человека. Ибо всякое требование и притязание любой человеческой инстанции должно быть сначала взвешено на весах правды, должно сперва оправдать себя, доказать свою правомерность, т.е. свое соответствие той абсолютной правде, исполнение которой есть обязанность и отдельного человека, и общества. Во всем человеческом, как таковом, т.е. вне связи его с божественным началом, нет ничего священного; “воля народа” может быть так же глупа и преступна, как воля отдельного человека… И каждый человек, и общество в конечном счете исполняют не свою собственную и не чужую человеческую волю, а только волю Божию, волю к правде» (с.109).

Единственное, что, с его точки зрения, более всего из известных форм общественной жизни приближается к описанному идеалу, — это конституционная монархия. Это не абсолютистская монархия, а такая, где царь и общество объединены взаимным доверием, где есть строгая ответственность царствующего лица перед Богом и перед обществом за то, как он исполняет свои обязанности.

Общество, в котором есть развитое чувство «мы», имеет соборное сверхвременное единство и с прошлым, и с будущим. Воля ушедших имеет значение для ныне живущих. Те, кто оставили наш мир, тоже имеют право голоса. Консервативность выражает уважение к их голосу. Поэтому консервативность является неустранимой чертой любой здоровой социальной жизни, ее основой. Революции как разрыв с прошлым безумны — они разрушают духовные основы жизни общества и совершают социальное самоубийство. Без сохранения духовной традиции нет нормального общества. Общественное всеединство в социальном плане создается традицией. Воссоздавать традицию — в этом задача работы по совершенствованию мира. Позиция социальной консервативности означает особенно внимательное отношение к тем нитям преемственности, которые упорно и целенаправленно обрываются силами, враждебными добру и святыням, как и к тем, которые уже оборваны в истории, но еще не забыты и могут быть воссозданы снова.

На Западе преобладает понимание демократии как общества, которое само себя регулирует и перестраивает, которое не нуждается ни в какой санкции свыше, ни в духовной преемственности. С.Ф. выдвигает против такого понимания теократичность традиции. Теократичность не в смысле Вл. Соловьева, а в том, что традиция верна Богу и признает первенство Его воли. В конце концов верность духовным основам жизни означает, что общество где-то сохраняет свои религиозные корни. Они объективны, потому что создаются традицией. Здесь нет отрицательной оценки всего объективного, как у Бердяева, здесь нет отчуждения от мира, от народа и Церкви — наоборот: объективное — это надличностное, в нем мы обретаем себя и полнокровно действуем. Традиция несет в себе духовный опыт — глубокий, всесторонний. Мы принимаем ее свободно.

С.Ф. настаивал на важности авторитета. Здесь нет хомяковского отрицательного отношения к авторитету. Общество традиционное, с прочными духовными основами, имеет также и авторитет. Подлинный авторитет самоочевиден, он несет в себе высшую правду. Если он является ее носителем, тогда он оправдан, он становится источником права, власти. Авторитетное лицо тем и отличается, что оно лучше знает правду о том, каковы духовные основы жизни, каковы основы традиции, и способно эту правду осуществить. Поэтому в нормальном консервативном обществе послушание авторитету по долгу и совести — добровольное, потому что мы действительно понимаем умом и сердцем, что авторитет — носитель тех высших ценностей, которые мы сами разделяем.

Авторитет нужен в силу внутреннего разнообразия общества. Люди различаются по степени понимания духовных основ жизни, по характеру видов служения, поэтому авторитет неустраним. Франк писал, что гибельное заблуждение демократии состоит в том, что она высшей инстанцией государственной жизни считает какую-то спонтанную волю народа. Воля народа — это, с его точки зрения, вовсе не воля, а выражение каких-то страстей данного момента, которое характерно для того, что он назвал «избирательным стадом». Воля народа вовсе не такова, чтобы перед ней преклоняться. В демократии демагоги занимают место мастеров. Лучшим выразителем социальной правды должен быть именно авторитет, который является ее носителем, а не воля народа. Подлинным основанием авторитета является харисма — духовный дар, ясное знание Высшей правды и ее социального осуществления. Харисма проявляется в сознании объективной избранности данного лица для исполнения роли того авторитета, который руководит обществом, и общество узнает в этом человеке того, кто вправе быть авторитетным, носителя духа правильно понятой власти.

Авторитет опирается на меньшинство, хорошо понимающее суть дела, на аристократию или элиту. Традиционная власть духовно ответственного меньшинства — лучшая форма власти, что бы ни утверждали сторонники демократии. Лучший авторитет — это единовластие, которое С.Ф. обозначил словом «монократия». «Единовластие в том или ином виде есть в такой же мере адекватная форма выражения внутреннего единства общества в области организующей, напряженно-творческой воли, как власть меньшинства есть адекватная форма постоянного, длительного направления общественной жизни» (с.120). В ХХ в., считал он, монархия дискредитирована настолько, что лучше назвать монарха монократом. Он должен быть носителем харизматического сознания, т.е. иметь сознание своей объективной избранности и той правды, которой обязан служить.

Существует ли равенство в консервативном обществе? Да, писал Франк, и вот в каком смысле. Все равны в том, что каждый призван служить в солидарности со всеми. Равенство в служении вполне согласуется с неравенством разных видов служения и разных положений в обществе. Харисма и иерархия ранжируют граждан, разводя их по разным слоям корпоративного общества. Каждый, понимая это, призван к свободному служению в таком обществе.

Таков общественный идеал Франка: творчество в единстве с консервативностью, авторитет, харисма, иерархия, аристократия, власть меньшинства и равенство в долге служить Богу и ближнему. Власть в обществе должна быть религиозно освящена, монархию не следует трактовать утилитарно (с точки зрения привычности или удобства для данного общества), сословное строение общества следует ценить и уважать. «Если общество вообще призвано творить не свою собственную, человеческую волю, а волю Божию, осуществлять не удовлетворение субъективных человеческих потребностей, а объективную абсолютную правду, то и верховная власть есть не приказчик человеческого коллектива, а по самому существу своему — слуга Божий, блюститель правды. Конкретно это выражается именно в том, что она охраняет не интересы сегодняшних членов общества, а интересы общества как сверхвременного единства, как соборного лица, имеющего свое целостное религиозное призвание, свою всемирно-историческую миссию. В монархической идее царя как “помазанника Божия” содержится поэтому глубокая и верная идея, отнюдь не связанная непременно с формой династической монархии…» (с.131).