«Философия хозяйства»

В философии Булгакова было нечто экологичное: он считал, что отношения человека с природой должны стать одухотворенными, нравственно ответственными, а не утилитарными. Ключевой принцип: одухотворенное отношение к природе возможно лишь тогда, когда есть одухотворенное понимание самой природы. Протестантов того времени он упрекал за то, что они превращают христианство в этическое учение, теряя при этом религиозную космологию. Он писал, что хозяйство — не просто работа, это исполнение заповеди Божией, данной еще в Эдеме: возделывать и хранить райский сад. Нужно вернуться к древнему библейскому пониманию того, что труд — это наша ответственность перед Богом. Человек призван трудиться. Нет проклятия труда, как можно часто услышать, есть лишь более сложные условия труда после грехопадения.

Господь дал заповедь: «Обладайте и владычествуйте над всею землею» (см. Быт.1.26-28). Человек — не самовластный господин над природой, а управляющий ею, подотчетный Богу как подлинному Хозяину. Он своим трудом осуществляет господство над природой. В наше время господство над природой часто дискредитируют из экологических соображений. Мы, дескать, не имеем никакого права господствовать над природой после того, что мы с ней сделали. Человек должен гармонизироваться с космосом. В результате появляется неоязычество с экологическим привкусом.

Многое изменилось после грехопадения, но заповедь Божия не отменена, она свята. С.Б. развил эти темы: призвание человека трудиться — от Бога, человек именно перед Богом несет ответственность за свой труд и никто не вправе отчуждать от человека продукт его труда. Ни капитализм, который превращает труд в предмет купли-продажи, ни социализм, который превращает труд в рабскую работу на систему. Человек отвечает перед Богом за труд и за то, как используются его результаты. Он должен участвовать в решениях, как распределяется общественное богатство, на что оно идет. Власть имеющие несут ответственность перед Богом и тружеником за использование его труда. С.Б. фактически утверждал, что возможен и нужен третий путь — средний между капитализмом и социализмом.

С.Б. писал также, что труд космически важен — содействовать силам жизни в их непрестанной борьбе с силами хаоса и смерти. Труд преображает мир. Слова «возделывать и хранить» Эдемский сад (Быт.2.15) означают, что человек своим трудом призван облагораживать, очеловечивать окружающий мир. С.Б. приводит еще и идеи из немецкой мистической литературы — о том, что человек — это «мессия природы» (Новалис, Шеллинг и др.): «Человек есть микрокосм, распространяющий свое влияние в макрокосме. Этому микрокосму принадлежит центральная роль в макрокосме, образующем для него периферию, а вместе с тем и объект хозяйственного воздействия. Человек представляет собой как бы “стянутую вселенную” (Шеллинг), а космос — потенциальное тело человека. На этой связи основана возможность постепенного овладения природой в научном знании и объект хозяйственного воздействия» (6, т.I, с.303).

Вспомним Рим.8, где говорится, что тварь стенает и мучится доныне, ожидая откровения сынов Божиих; спасение Христово через спасаемого человека распространяется на все мироздание. Эта прекрасная идея — не единственная в Св. Писании. Тварь природная и человек созданы для жизни в единстве перед лицом Божиим и история спасения охватывает и человека, и природу. Спасение охватывает весь мир. Об этом же — у св. Максима Исповедника, который писал, что спасение — космично; Христос спасает человека, но через человека спасается весь природный мир. Жизнь Христова отдается за жизнь всего мира, поэтому Христос — Начальник жизни мира.

С.Б. придал своей концепции некоторые черты, взятые из философии жизни. Царство жизни окружено враждебной стихией смерти. В борьбе против всего губящего, ценой страшных усилий, постоянно истребляемая, несовершенная в себе жизнь все же сохраняется и проникает все глубже и глубже в царство безжизненной природы. Человек призван сместить баланс борьбы сил хаоса, зла и смерти в сторону торжества сил жизни. Природа без человека, согласно С.Б., не может добиться победы жизни над смертью. Жизнь медленно и неуклонно осваивает неживую природу, но ей это удается только до каких-то пределов. Природа сама не может реализовать все свои потенции, но человеку дано овладевать силами природы во имя утверждения жизни. Он призван быть их хозяином, потому что он — существо разумное, трудящееся, видящее пути возвышения природного мира. Природа готова быть послушной разуму трудового человека, хотя и не позволяет ему полностью овладевать собой. И если человек трудится во имя исполнения заповедей Божиих, то такой труд действительно облагораживает природу. Человек становится в каком-то смысле «космоургом», если отклоняет соблазн магического овладения миром с помощью техники и хозяйства для чисто земных интересов.

В книге «Свет Невечерний» С.Б. позднее писал, что природа после грехопадения человека стала ему мало послушна потому, что он принял соблазн магизма — овладения миром недуховными средствами. Адам перестал быть «богоносным и богоприемлющим существом», прельстился вожделением власти, превратился «из прирожденного царя и господина в мага-узурпатора» (2, с.304). Но кто претендует быть магом, в действительности сам теряет духовную свободу. Труд становится подневольным, а человек — невольником своего труда. Возвышенность призвания человека «затемнена была этим его пленением: хозяйственный труд есть серая магия, в которой неразъединимо смешаны элементы магии белой и черной, силы света и тьмы, бытия и небытия, и уже само это смешение таит в себе источник постоянных и мучительных противоречий» (2, с.305).

Главное противоречие — это несоответствие высшего задания и замысла хозяйственного труда и его фактического состояния: «Хозяйство есть творчество и не может не быть им, как всякое человеческое делание. Но хозяйство в то же время есть рабство необходимости, нужде и корысти, несовместимое с творчеством и вдохновением» (2, с.305).

Это проявляется, например, в сопоставлении хозяйства и искусства. Эстетическое отношение к миру не связано с экономической корыстью. В своих высших проявлениях оно «показывает то, чего жаждет и о чем тоскует душа, являя тварь в свете Преображения. Его голос есть как бы зов из другого мира, весть издалека» (2, с.306). Искусство вдохновенно, хозяйство же прозаично. Хозяйство, с другой стороны, имеет мощь и силу, оно даже «делает историю», искусство же слабо. Но и искусству не чужд соблазн завоевать власть над миром, превратиться в чарующую художественную магию, изменить своей задаче — просветлять материю красотой в свете Преображения.

Отсюда взаимное влечение искусства и хозяйства в динамике мирской жизни. Хозяйство стремится иметь художественный стиль, отражающий дух эпохи, иметь эстетический минимум, но вовсе не склонно искать в искусстве свою высшую меру, предпочитая просто использовать для себя доступные ему возможности искусства. «В этом взаимном притяжении искусства и хозяйства, в стремлении искусства стать действенным, а хозяйства художественным, сказывается их изначальное единство» (2, с.308). В Эдеме они были едины, но после Эдема их единство уже не осуществимо.

Хозяйство стремится перерасти себя, не только «вытягиваясь» в сторону искусства, но пытаясь реализовать себя как высшее метафизическое самоутверждение твари, заменить собой религию, стать чем-то вроде земной эсхатологии. Но нет у него эсхатологических задач. Хозяйственный наш труд — это наше «послушание» Богу, в нем есть и кара за грех. Евангелие учит духовному преодолению хозяйственной необходимости, учит внутренней свободе от хозяйства, но попускает хозяйству быть, пока не кончился мир, пока остается в силе «послушание».

Н. Федоров, предложив «проект» всеобщего воскрешения отцов сыновьями, по оценке С.Б., имел смелость придать хозяйственно-технической деятельности человека теургический характер. С.Б. спрашивает: отвергнуть ли такой проект целиком как мираж и прелесть? Его следует интерпретировать не по букве, а по духу, отвечает С.Б.: это «первый зов земли к небу о восстании умерших, и радостно думать, что в мире уже был Федоров» (2, с.316). Это слишком ранний провозвестник, со слишком уродливым выражением своих предчувствий. Не ведает хозяйство своего завершения во времени, своего исхода в вечность, не доходит до грани двух миров, нет в нем эсхатологии и подлинной теургии, а есть экономизм, работающий на созидание новой вавилонской башни мировой экономической системы и мировой политической империи. Но в высшем идеальном замысле, считал С.Б., хозяйство, искусство и теургия едины, несмотря на то, что в истории осуществить это нет возможности.

С.Б. писал также, что все человечество в целом, вся его разумная творческая деятельность, направленная на облагораживание природного мира, весь экономический процесс в целом являются по своему заданию софийными, т.е. призванными осуществлять высший разумный замысел о мире. Софийны наука, техника, труд, хозяйство, теократическая власть в обществе. Наука — «дитя Софии, организующей силы, ведущей этот мир к Истине, а потому и на ней лежит печать истинности, Истины в процессе, в становлении… Можно сказать, что в науке выражается пробуждение мирового самосознания, причем с мира спадает постепенно его мертвенное окоченение… Наука есть орудие оживления мира, победы и самоутверждения жизни. Ее положительный итог тот, что мир косный, мертвый, непроницаемый все более теряет эти черты и уступает надвигающейся жизни» (6, т.I, с.191-192). В Софии, считал здесь С.Б., в принципе дано все, и человеческое творчество не создает ничего нового, такого, чего бы не было дано в высшем софийном замысле.

Природный мир также софиен, потому что, писал он, София охватывает собой все сущее, она является «божественной первоосновой мира, его всеединой красотой и изначальным добром» (видны пантеистические уклоны). Вездесущие Божие у С.Б. превратилось в «божественную первооснову мира». София, считал он, выражает удивительную и невыразимую близость Бога и твари. Сама философия предстала здесь как любовь к Софии, соединенная с религиозной верой.

С.Б., конечно, использовал соловьевские идеи, но придал им свой смысл. София становится у него духовной основой экономической деятельности человечества, развертываемой под знаком ответственности человека перед Богом. «Над дольним миром реет горняя София, просвечивая в нем как разум, как красота, как … хозяйство и культура» (6, т.I, с.158). Но здесь, оговаривал он, не должно быть иллюзий: «Хозяйство софийно в своем основании, но не в продуктах, не в эмпирической оболочке хозяйственного процесса с его ошибками, уклонениями, неудачами. Хозяйство ведется историческим человечеством в его эмпирической ограниченности, и потому далеко не все действия его отражают на себе свет софийности» (с.160). Кроме того, хозяйство не творит новых форм жизни, оно их лишь защищает и сохраняет.

Мир, считал С.Б., потенциально софиен, но по своему нынешнему состоянию мир от Софии удален. Экономический процесс не безбожен, человек действует как вице-хозяин, как управляющий, поставленный в мир Богом и действующий согласно Софии и чтобы внести в мир больше софийности. Бердяев писал, что у С.Б. Бог — «Хозяин», Который с помощью Софии («Хозяйки») хозяйствует в мире, а люди воспринимают все возможности софийного мышления и осуществляют их в своей каждодневной деятельности — каждый на своем месте.