Бог и личность

Персонализм означает признание высшей ценности личности, ее Н.Б. рассматривал в непреложной соотнесенности с Богом. Человек, рассуждал Н.Б., есть «микрокосм и микротеос», он сотворен по образу и подобию Божию, он не автономен, а всегда соотнесен с Богом. Человек описан у Н.Б. как целостное существо, не принадлежит природе, внутренняя жизнь которого не вместима в общественную жизнь. Человек как субъект есть акт, есть усилие. В нем раскрывается идущая изнутри творческая активность. Если человек — это образ и подобие Божие и если Бог — Творец, то человек творец. Узнается соловьевская теургия как творческое преображение жизни христианами, но Н.Б. ее усиливает: быть личностью, значит непременно быть творцом, иначе человек не состоится как человек, не исполнит замысла Божия о себе.

Бердяев был очень чуток к тайне личности и решительно настаивал, что библейские слова «образ и подобие Божие» означают именно личность. Человек — это личность и природа. Его природа — это его индивидуальное телесно-душевно-духовное единство. Как индивид человек принадлежит природе и обществу, он подвержен действию законов этого мира. Будучи личностью, человек свободен и активен, он обращен к Богу и входит в глубокое экзистенциальное общение с Ним. Личность — это «категория духа», это огромный «внемирный мир». Не человек — часть природы, а наоборот — весь мир как бы часть человека: «Все в мире со мной произошло» (10, с.24). Личность раскрывается в соотнесенности и общении с другими личностями, с миром и с Богом. Личности нет, если нет Бытия, выше нее стоящего.

Человек должен, ориентируясь на Высшее бытие, преодолеть ограничения своей природы, преодолеть свою внутреннюю раздвоенность и страстность, свои постоянные метания между любовью и ненавистью, правдой и ложью, добром и злом, преодолеть свою замкнутость на себя. Быть личностью — значит установить полнокровное общение с Богом и другими личностями, в котором одиночество личности преодолевается. Личность «творится Богом и самотворится и она есть Божья идея о всяком человеке» («Путь», 1936, № 50, с.13). Личность постоянно борется за то, чтобы быть личностью — вопреки всем силам деперсонализации. Этой борьбе нет конца, поэтому личность никогда не достигает совершенства, завершенности, она всегда осознает себя не достигшей соответствия себя высшему замыслу.

Пути личности в мире трагичны. От нее постоянно требуют отказа от себя и от своего призвания, уступок давящим силам мира сего, отказа от свободы. От личности постоянно требуют приносить в жертву то, что ей свято и дорого, чем она могла бы и хотела бы располагать. Но приносить себя в жертву она не вправе, т.к. это означало бы отказ от Божьей идеи о человеке. «Личность есть боль. Героическая борьба за реализацию личности болезненна. Можно избежать боли, отказавшись от личности. И человек слишком часто это делает. Быть личностью, быть свободным есть не легкость, а трудность, бремя, которое человек должен нести. От человека сплошь и рядом требуют отказа от личности, отказа от свободы и за это сулят ему облегчение его жизни. От него требуют, чтобы он подчинился детерминации общества и природы. С этим связан трагизм жизни» (с.14).

В свете сказанного понятна и общая его формулировка: «Личность есть целостное духовно-душевно-телесное существо, в котором душа и тело подчинены духу, одухотворены и этим соединены с высшим, сверхличным и сверхчеловеческим бытием. Такова внутренняя иерархичность человеческого существа. Нарушение или опрокидывание этой иерархичности есть нарушение целостной личности, в конце концов, разрушение ее» (с.19).

Меньше он писал и о том, что есть также и «соборное» отношение или отношение «мы», понимая его как специфически личностное отношение, а не как погружение в родовое сознание, в теплоту коллектива. Одиночество личности в мире в каком-то смысле неизбывно. Соборность Н.Б. трактовал как «экзистенциальное “мы”», как духовное сообщество, духовную солидарность, которые могут скрыто существовать в глубине обычного общества. «Общение, соборность есть общество духовное, которое скрыто за внешним, объективированным обществом. В общении «я» с «ты» в «мы» неприметно приходит Царство Божье. Оно не тождественно с церковью в историческом, социальном смысле слова» (с.22).

Достичь всего этого нелегко. В нас самих таится тот враг, который препятствует раскрытию в нас личности. Это эгоцентризм. Но есть враги и вне нас — те внешние бесчеловечные силы, которые стремятся нас поработить. Быть личностью — значит непрестанно бороться со всеми наглыми требованиями перестать быть личностью. Значит постоянно получать удары и испытывать боль, постоянно жить под знаком риска. И вот в творческом акте становления личности в себе человек перестает быть подвластным внешним силам и перестает быть поглощенным собой и терзать себя.

Понимая, что такая трактовка личности близка к экзистенциалистскому самоутверждению человека, раненому чуждым миром, Н.Б. довольно часто оговаривает, что в конечном счете личность творится Богом, что она есть «Божья идея» о всяком человеке, но при этом она же и «самотворится». Н.Б. старается выдержать что-то вроде «богочеловеческого баланса» между тем, что Бог творит личность по Своему замыслу, и тем, что личность сама себя творит, но нередко основной пафос вкладывается именно в последнее. «Личность есть абсолютный экзистенциальный центр» (10, с.15-16), «она гражданин Царства Божьего» (с.22) — писал он иногда, рискуя получить упреки в том, что он непомерно превозносит личность. Тем не менее он глубоко прав в том, что никто не вправе отказаться быть личностью и осуществлять «Божью идею» о самом себе.

Нередко наблюдается, что формальное исповедание веры и принадлежность к Православию не освобождают от одиночества, а даже делают его еще более жгучим и мучительным, особенно когда нет подлинной любви, а есть условность благочестивых жестов и речей. В своем же приходе можно оказаться намного более одиноким, чем с людьми других убеждений и верований. Ответ на эту проблему нужно искать, очевидно, в определении разумного равновесия уединенности человека в его личном предстоянии перед Богом и его принадлежностью общине, которая служит тоже Богу. Это вопрос духовно-практический. Н.Б. давал ответ только в общем виде, как философ-теоретик: «Тайна христианства есть, конечно, тайна преодоления одиночества “я”, преодоления в Христе-Богочеловеке и в Богочеловечестве, в теле Христовом» (7, с.282).

Полного и ясного решения проблемы одиночества личности, однако, не видно. О соборности сказано явно мало, чтобы считать это решением. Мешает постоянно декларируемая абсолютизация личности. Лучше выписано у Н.Б‑ва то, в чем выражается духовное пробуждение человека как личности: в чувстве трагизма бытия, в готовности к жертвенному исходу, в трагизме борьбы, в понимании того, что личность не вправе покидать поле борьбы, ибо в борьбе за высшую правду действует сам Бог, готовый к риску, страданиям и жертве. Будучи чутким к тайне искупления, тайне Голгофы, Н.Б. писал, что каждый человек должен в своей душе пройти через Голгофу, через распятие, через жертву. Христос в каждом из нас рождается, проходит крестный путь в глубинах духа, страдает, умирает, воскресает.

Этот опыт он назвал «эзотерическим христианством», или христианством духовным, т.е., подчеркнем, христианством для немногих, для некоей элиты. Его приверженец, утверждал он, никогда не принесет личность в жертву никаким безличным силам, но во имя спасения личности согласится принести в жертву свою жизнь. Н.Б. во многом прав, но озадачивает его манера изложения своих идей, которая ставит под вопрос возможность их принять. Он просто предъявляет читателю «абсолютный нравственный императив»: непременно стань свободной и творческой личностью, иначе погибнешь, но оставляет неясным, от имени какой инстанции это требование предъявляется. Читатель вправе решить: предъявляет только он сам. Ясно, что о ценности личности лучше говорить не по-бердяевски.