Духовная ситуация времени

После II мировой войны о духовной ситуации нашего времени писали К. Ясперс, К. Мангейм, М. Хайдеггер. С.Ф. в книге «Свет во тьме» отвечал тем, кто имел вес в светской культуре: Б. Расселу, А. Камю, Ж.‑П. Сартру — атеистам, защищавшим позицию добра. Известны слова Достоевского: «Если Бога нет, то все дозволено». Сартр понял, что это серьезный вызов атеизму, и дал альтернативный ответ по схеме импликации: «Бога нет, но это не дает никому из нас никаких алиби». Отсутствие Бога, по Сартру, означает максимальную нравственную ответственность.

Б. Рассел считал вселенную абсурдной игрой слепых, жестоких, сметающих все на своем пути сил. Таков же социальный мир с его бесчеловечными режимами, войнами, лагерями, расстрелами. Жизнь человека в таком мире ничего не стоит; человека легко уничтожить, слепые силы могут его даже не заметить, но вопреки этому нужно стоять на позиции добра. Камю тоже утверждал достоинство человека вопреки абсурду мирового бытия. С его точки зрения, абсурд — результат того, что если в XIX в. помнили, что когда-то выпали из Эдема, то в XX забыли и это. Дж. Ст. Милль еще в середине XIX в. заявил, что он верит в Бога всеблагого, но не всемогущего, и с этим многие охотно согласились.

С.Ф. писал, что не нужно их осуждать. Их разум утверждает, что вселенная глубоко безразлична к добру, но они верят, вопреки «власти тьмы в мире», что человек должен не изменять добру, иначе он уже не достоин имени человека. С.Ф. назвал это «скорбным неверием» — «одним из самых характерных и трогательных явлений духовной жизни нашей эпохи» (1, с.421). Это не цинизм или нигилизм — полное отрицание святынь, ценностей. Это неверие, имеющее решимость «защищать безнадежную позицию добра против победоносной, всемогущей силы зла» (с.422). Здесь на бессознательном уровне сохраняется преемство с христианской верой. Когда так верны добру — это своеобразная религиозная вера без признания разумом реальности абсолютного Источника бытия. Это не субъективизм, потому что признана абсолютность добра, его значение поставлено выше всех сил зла. Но есть что-то гностическое в такой вере в далекого от мира и бессильного Бога, есть и гордость в противопоставлении себя всей вселенной: «духовное состояние скорбного неверия есть состояние гордого индивидуалистического героизма» (с.424). В ответ на эту «веру надломленного сердца», полуверу без радости и надежды нужно свидетельствовать полноту христианской веры.

Полнота веры — в Богосыновстве, сознании усыновленности, принятости Отцом через Христа. «В своей трагической судьбе на земле человек почерпает мужество и смысл жизни не только в поклонении святыне и бескорыстном служении ей; последний и самый прочный фундамент его жизни есть утешительное, успокоительное, дарующее блаженство чувство его собственной сопринадлежности к некой небесной родине — к дому Бога, как родного Отца, его обреченности и ненарушимой сохранности у Бога. Человек сознает себя не только слугой Бога — самое полное и совершенное выражение религиозного чувства есть то, что он есть дитя Божие» (с.427‑8). Осознав себя принятым в дом Отца, человек не считает мир абсурдным.

Франк писал, что в ХХ в. немыслимо считать, как думали раньше, что Бог может использовать зло, чтобы получить большее добро. Достаточно Гитлера, чтобы отвергнуть такую теодицею. Как же понимать всемогущество Божие? Оно открывается в религиозном опыте, когда мужественный борец за правду чувствует, что его ведет высшая сила. Святость Божия настолько притягательна для верующего человека, что ничто в мире не может остановить такого человека, если он идет по пути к Богу, если он возлюбил Бога и устремляется к свету Его святости: «Святыня есть неодолимая и всепобеждающая сила, т.е. ее верховенство означает некое внутреннее, имманентное ее всемогущество» (с.430).

Бог всемогущ в запредельном порядке бытия, а в нашем мире Святыня «выступает только как одна из сил, которые должны бороться с другими. В составе мира Бог борется с “князем мира сего”, сила благодати наталкивается на противодействующую ей злую волю» (с.431‑2). Есть «кенозис» высших сил, когда они действуют в нашем мире, здесь они могут страдать и терпеть иногда поражение, а не только побеждать. Но не нужно говорить о полном бессилии добра. Силам тьмы не дано подавить сил Света, не дано лишить их притягательности для всех, кто любит Бога и идет к Нему: «Свет во тьме светит» (Ин.1.5).

Это трактовка отличается от Бердяева, для которого Бог не всемогущ, а только добр. Н.Б. заявлял о своей верности доброму и страдающему от зла Богу. Франк пишет иначе: «Страдающий Бог — Бог, разделяющий страдания творения, из любви к нему соучаствующий в его трагическом борении, ценою собственных мучений подающий человеку спасающую и укрепляющую руку, — есть необходимое восполнение всемогущего Бога» (с.434‑5). Новый Завет дает нам образец более основательного понимания всемогущества Божия: «А у вас и волосы на голове все сочтены» (Лк 12.7). Впрочем, тайна всемогущества остается тайной.

Историю С.Ф. понимал эсхатологически. Прогресс не является восхождением по ступеням совершенства, он не ведет к победе духа над бездуховностью, это созревание мира для суда. В мире есть поляризация сил, движение к финалу, которое означает, что к концу времен все будет полностью готово для Суда. История необратима — назад дороги нет. Царство зла растет внешне убедительно за счет своей подавляющей силы; царство добра растет как царство Святыни, которое не имеет силового превалирования, но святыня Божия влечет к себе всех. Не нужно, говорит Франк, быть пассивными в ожидании Суда. Тем не менее о. Флоровский назвал «Свет во тьме» «насквозь пессимистической книгой» за то, что в ней нет никаких надежд на историю. Франк не возражал, возложив всю надежду на Бога.