Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:
Русская религиозная философия.doc
Скачиваний:
9
Добавлен:
26.08.2019
Размер:
816.64 Кб
Скачать

Приложение 4. О причащении Вл. Соловьева священником-униатом

18.02.1896 г. В.С. причащался в Москве у католика-униата о. Николая Толстого, закончившего МДС и изменившего Православию за пару лет до этого события. Присутствовали Д.С. Новский и кн. Е.В. Долгорукова. Нередко это считают его тайным присоединением к Католичеству. О. Толстой свидетельствовал, что В.С. перед обедней прочитал Тридентский символ веры (с Filioque), добавив личное исповедание, которое соответствовало ранее написанному им: «Как член истинной и досточтимой православной восточной или греко-российской Церкви, говорящей не устами антиканонического синода и не чрез посредство чиновников светской власти, но голосом великих Отцов и Учителей своих, я признаю верховным судьей в деле религии того, кого признали таковым св. Ириней [дан также ряд других святоотеческих имен — Л.В.], — а именно, ап. Петра, живущего в своих преемниках…» и т.д. (т.XI, с.173).

В.С. по-своему согласился с центральностью папы в христианском мире, но признания ex cathedra здесь нет. Соответствует ли эта цитата духу древнего Предания? — Никак нет. Есть ли здесь признание примата папы в полном объеме, как это в католической доктрине? Тоже нет. Скорее что-то среднее между древнецерковным уважением к кафедре Рима и чуждым Православию учением I Ватиканского собора о примате папы. Была ли измена Православию? Здесь осторожно констатирую, что В.С. не был по-настоящему воцерковлен в Православии, более чем нерегулярно исповедался и причащался как до, так и после этого акта. Это было какое-то периферийное, духовно рискованное пребывание не то на границе Православия, не то в каком-то межконфессиональном пространстве. Сам В.С. не думал, что он этим актом порвал с Православием, что бы ни заявляли его враги в России. Да и считать ли присоединением к католичеству однократное его причащение, после которого не было больше ни участия в таинствах у католиков, ни соблюдения католической дисциплины?

Иезуит М.Н. Гаврилов настаивал, что В.С. — одновременно «католик и православный», и утверждал, что присоединение В.С. к Риму действительно произошло. (Гаврилов М.Н. Был ли Соловьев католиком или православным? — «Россия и Вселенская Церковь», Louvain — Bruxelles, 1954, № 5(23), с.3-25. Перепечатка: «Символ», 1999, № 41). Для пропаганды может быть и сойдет заявление, что он «католик и православный» одновременно, но с точки зрения католического канонического права это невозможно. Стоит обратить внимание и на то, что акт о присоединении был составлен лишь в 1917 г. в греко-католической общине о. В. Абрикосова в Москве на основании свидетельств тех же Д. Новского и кн. Долгоруковой — на удивление поздно и почему-то без нужды в участии самого В.С., умершего в 1900 г. (Текст этого документа см. также: <Около-Кулак А.> Владимир Соловьев и католичество. — «Символ», Париж, 1997, № 38, с.167).

Не все в этой истории до конца ясно. Трудно поверить, что В.С. всерьез считал папу «верховным судьей в деле религии» после всего, что он сам написал как суровый судья о никуда не годном духовном состоянии разных церквей. В.С. мог, допустим, думать, что он пребывал над границами, разделяющими церкви, или даже думать, как считал Гаврилов, что он оставался православным, став еще и католиком. Но, насколько я знаю по недавним делам, от православных, переходивших в Католичество, требовали не того, что говорил или думал В.С. или что думал за него Гаврилов, а другого. Во-первых, полного («с должным повиновением Св. Престолу») принятия латинства, согласия на признание себя «заблудшей овцой», возвращающейся из «схизмы» в «стадо верных», возглавляемое папой. Такой статус определил тогда С-ву Лев XIII, а вслед за ним и еп. Штроссмайер, который С-ва не причащал. И, во-вторых, решительного заявления: «Только в Римско-Католической Церкви — полнота Церкви Христа».

Ритуальное произнесение такой формулы во время мессы означает отказ признать за Православием достоинство Церкви, отречение от Православия. С тем, как это делалось в XVI в., можно ознакомиться по документам, приведенным Митр. Макарием, а затем А.В. Карташевым, по поводу измены Православию инициаторов Брест-Литовской унии епп. Ипатия (Потея) и Кирилла (Терлецкого). В 1595 г. они подписали в Риме полное согласие с католическим вероучением, как если бы сами были еретиками. Их обязали «обещать и клятвою подтверждать истинное повиновение» папе как «наместнику Иисуса Христа», а также отречься от Православия как от раскола и предать его проклятию: «А все противное, всякие схизмы и ереси, осужденные, отвергнутые и анафематствованные Церковью [Римом — Л.В.], и я осуждаю, отвергаю и анафематствую» (Карташев А.В. Очерки по истории Русской Церкви. М.: Наука, 1991, т.1, с.662).

Это создает совершенно жесткую ситуацию выбора, которую С-ву явно было позволено миновать. В.С., во-первых, вовсе не хотел соглашаться на признание себя «заблудшей овцой», «схизматиком» или «еретиком», он хотел строить свои отношения с Римом, как сам считал нужным, а, во-вторых, имел своеобразные взгляды на вселенское христианство в виде «религии Св. Духа», которая, как он заявлял, «шире и вместе с тем содержательнее всех отдельных религий». Это В.С. излагал, разумеется, не Льву XIII и не архим. Антонию (Вадковскому), а малоцерковному В. Розанову, в письме от 22.11.1892 (см. Письма, т.III, c.44). Едва ли В.С. мог всерьез произнести формулу отречения, если он не раз говорил и писал об односторонности всех христианских конфессий, включая и Католичество, которому от него же крепко доставалось за «папоцезаризм». Не придавая должного значения границам между церквами, В.С., на мой взгляд, спокойно позволял себе не считаться с каноническими и дисциплинарными вопросами, возникающими при причащении у католиков, а также делать вид, что формулы отречения вроде бы и не существуют (по крайней мере, лично для него). Думаю, что, понимая это, о. Николай Толстой — заметим, ученик В.С. — мог и не потребовать таких жестких формул, а решил минимально удовлетвориться общим его признанием центральности папы.

Похоже, о. Н.Т. сам нарушил католические дисциплинарные нормы, но затем оформил нужный отчет для Ватикана. (Отчет нигде не публиковался, в отличие от упомянутого акта, но, если его и напечатают, он скорее всего будет вызывать такие же сомнения.) Предполагать возможность нарушения допустимо, поскольку католические иерархи иногда признавали целесообразными нарушения некоторых своих канонических норм для потайной работы в сложных и опасных российских условиях.

Гаврилов занимался упрощенным идеологическим оформлением всего происходившего и ни слова не сказал о формуле отречения или о нарушениях норм. Нужно сказать, что и в 80‑е гг. ХХ в. некоторые в России все еще произносили подобную формулу. Продолжалось ли это в том же виде в 90‑е гг. и позже, не исключаю. Теперь Рим, по крайней мере официально, не требует от переходящих из Православия отречения от него как от ереси, но настаивает на полном католическом исповедании веры. В «Чине принятия в полное общение с Церковью во время мессы» лицо, переходящее в Католичество, обязано произнести следующее: «Верую во все, во что как в богооткровенное верует святая Вселенская Церковь, чему она учит и что возвещает, и все это исповедую» (Чин христианского посвящения взрослых. М., 2002, с.160). Прямо не сказано, что только в Римско-Католической Церкви — полнота Церкви Христа, но подразумевается, поскольку это есть в катехизисах и в экклезиологии.

Вернемся к В.С. Есть одно примечательное свидетельство: «Мысли Соловьева по церковному вопросу в то время были смутны. Католический священник Иоанн Дейбнер передавал мне, что когда он задал Соловьеву вопрос: “Признаете ли Вы непогрешимость римского первосвященника”, Соловьев задумался и затем ответил: “Когда войско идет в бой, оно должно быть уверено в непогрешимости своего вождя”» (Соловьев С.М. Жизнь и творческая эволюция Владимира Соловьева. Брюссель, 1977, с.348). Вопрос возник, надо думать, не случайно — о. Дейбнер, более строгий по части католической доктринальной и канонической дисциплины, чем о. Толстой, догадался о какой-то сомнительности этой истории. Не столько смутный, сколько уклончивый ответ С‑ва свидетельствует об отсутствии его веры в истину католической доктрины. Он лишь прагматически согласился признать военную целесообразность католической организации дела в боевых условиях борьбы с антихристианскими силами.

Иезуиту о. Мартынову В.С. дал понять, что готов стать «волонтером-союзником» Рима в армии, возглавляемой папой, но не «регулярным солдатом». А в военных условиях В.С. не собирался препираться с Римом по вопросам Filioque, ex cathedra или о том, действительно ли Рим — это единственная настоящая Церковь, всем церквам наставница, но не сестра, а все прочее — схизма. Но Рим не звал в свои ряды никаких «волонтеров» со своими особыми взглядами. Сравним это с тем, что в 1886 г., когда В.С. приехал к Штроссмайеру, уровень его амбиций был куда выше — быть пророком вселенской теократии. Потом он согласился на заведомо меньшее — на «волонтерство» без «солдатской» присяги Риму. В.С. хотел оставить себе свободу, зарезервировать особый статус, где-то не доверял Риму.

Спустя время (неясно, через год или раньше после этого причащения) В.С. решил исповедаться у православного священника. Прот. проф. Александр Иванцов-Платонов, которого можно было бы представить себе в качестве исповедующего священника, к тому времени уже скончался, значит принимал кто-то другой, возможно, как некоторые считают, о. Орлов. Вполне понятно, что в ходе исповеди священник предъявил ему серьезные вопросы по поводу всего происшедшего. Что, кроме пастырски строгой отповеди, могла вызвать дисциплинарная безответственность С‑ва? В результате В.С. не был допущен к Св. Причастию.

В.С. затем не обращался к католическим священникам ни восточного, ни западного обряда. Он имел все основания встретить с их стороны холодный прием как человек, которого о. Толстой почему-то причастил, не присоединив к Католичеству должным образом. Они обязали бы С‑ва проявить послушание, перестать нарушать нормы, признать себя «схизматиком» и «заблудшей овцой» и произнести ту самую или аналогичную формулу. Но я полагаю, что В.С. думал тогда о примирении с Православием. В пользу этого косвенно говорит то, что он весьма внимательно рассматривал в своих статьях то, в каком духовном состоянии завершали свой жизненный путь А.С. Пушкин и М.Ю. Лермонтов — один в примиренном, а другой — нет. К тому же как мыслитель он, наверное, философски понимал, что если он решил не предъявлять претензий Риму по поводу его уклонений от чистоты древнего Предания, то тем более должен был бы догадаться снять претензии и к своей Матери-Церкви и принять ее со смирением.

А.Ф. Лосев писал о «невозможности чересчур ригористических требований к соловьевскому конфессиональному сознанию» (Лосев А.Ф. Вл. Соловьев и его время. М., 1990, с.400), но решительно не уступал С‑ва католикам. В.С. был для Католичества «слишком свободомыслящим человеком», — писал Лосев и цитировал его слова Л.М. Лопатину: «Меня считают католиком, а между тем я гораздо более протестант, чем католик» (с.398). Слова говорят сами за себя и пренебрегать ими нельзя. Их можно не принимать всерьез на все 100%, поскольку В.С. ни в какую протестантскую общину никогда не думал записываться, но лучше видеть в них определенное покаянное признание: В.С, не раз сам писал, что суть Протестантства — это противопоставление личного мнения церковному Преданию, а в данном случае он адресовал этот упрек уже себе.

Нужно обратить внимание, что Лосев утверждал: «…на самом деле он всегда был и оставался только православным» (с.391). С. Хоружий безжалостно иронизировал над этими, как он их назвал, «православно-патриотическими» словами, вплоть до обвинения в лукавстве, весьма сурово судил и самого С‑ва за «импровизаторство и самочинство» (и тут он прав), но почему-то без всякой критики принял слова Гаврилова, что В.С. «официально присоединился к Римско-Католической Церкви» (Хоружий С. О старом и новом. СПб, 2000, с.174). Почему нужно верить о. Толстому и Гаврилову, не знаю.

Кто-нибудь возразит, что в спорах о принадлежности В.С. к Православию или о его примирении с Православием слишком много гипотез и «православных пристрастий». Мол, пусть этого С‑ва католики забирают «со всеми его закидонами», пусть будет правдой, что В.С. стал католиком. «Правда» об уходе В.С. из Православия в Католичество — не более, чем сомнительная гипотеза. Для ее обоснования придется привлечь серию других гипотез, что В.С. под конец жизни измучился, ослабел духом, перестал придавать серьезное значение всему, что писал раньше по межцерковным отношениям, забыл, наконец, о своей любимой «религии Св. Духа» и «волонтерстве», так что в итоге сдался Риму без всяких условий по испытанному примеру российских униатов. А затем получил от папы Льва XIII, у которого никогда не был, особые инструкции, как вести себя в России, чтобы не «засветиться» в качестве «агента Ватикана» и не угодить в руки полиции. Странно, что, имея столь высокие инструкции, В.С. больше трех лет вообще ни у кого не исповедался и не причащался. О каком католическом послушании или воцерковлении тут говорить? А после этого В.С., дескать, уже не имея возможности перед смертью искать католического священника, вынужден был обратиться к православному из соседней деревни с усадьбой кн. Трубецкого, но «темнил» на последней в жизни исповеди, не говоря о самом важном. Ну что ж, пусть предъявят хотя бы эти инструкции папы в виде достоверного документа.