Литература:

1. Бердяев Н. Самопознание. М.: ДЭМ, 1990.

2. Бердяев Н.А. Собр. соч. т.3. Типы религиозной мысли в России. P.: YMCA-Press, 1989.

3. Н.А. Бердяев: pro et contra. СПб: РХГИ, 1994.

4. Бердяев Н. Философия творчества, культуры и искусства. В 2-х тт. М.: Искусство, 1994.

5. Левицкий С.А. Очерки по истории русской философии. М.: Канон, 1996.

6. Флоровский Г., прот. Пути русского богословия. P.: YMCA-Press, 1983.

7. Бердяев Н.А. Философия свободного духа. М.: Республика, 1994.

8. Бердяев Н. О назначении человека. М.: Республика, 1993.

9. Хоружий С.С. Философский пароход. — В его кн.: После перерыва: Пути русской философии. СПб.: Алетейя, 1994.

10. Бердяев Н.А. Царство Духа и царство кесаря. М.: Республика, 1995.

11. Бердяев Н. Истина и откровение. Пролегомены к критике Откровения. СПб: РХГИ, 1996.

12. Зернов Н. Русское религиозное возрождение ХХ века. P.: YMCA-Press, 1991.

13. Франк С. Русское мировоззрение. СПб: Наука, 1996.

14. Мамардашвили М. Необходимость себя. М.: Лабиринт, 1996.

15. Бердяев Н.А. Собр. соч., т.5. P. — М., 1997.

16. Карташев А.В. Вселенские соборы. М.: Республика, 1994.

17. Степун Ф. Бывшее и несбывшееся. СПБ: Алетейя — Прогресс — Литера, 1994.

18. Бердяев Н. Философия неравенства. М.: ИМА-Пресс, 1990.

19. Франк С. Духовные основы общества. М.: Республика, 1992.

20. Бердяев Н. Истоки и смысл русского коммунизма. М.: Наука, 1990.

21. Булгаков С., прот. Автобиографические заметки. P.: YMCA-Press, 1991.

22. Бердяев Н. Судьба России. М.: Сов. писатель, 1990.

23. Бердяев Н. Истина Православия. — «Вестник русского западно-европейского патриаршего экзархата», P., 1952, N 11.

24. Федотов Г.П. Судьба и грехи России. СПб: София, т.1, 1991.

25. Архиеп. Иоанн Сан-Францисский (Шаховской). Последний Бердяев. — В его кн.: Избранное. Петрозаводск: «Св. остров», 1992.

О. Сергий Булгаков

Сергей Николаевич Булгаков (1871‑1944) родился в Ливнах Орловской губернии в семье священника. В этом тихом городе в его детское сердце было брошено семя любви к Церкви, к России, к многострадальному нашему народу, к природе и к священному. «Здесь, в Софийном храме Успения, — писал он, — я родился и определился, как чтитель Софии, Премудрости Божией, как чтитель преп. Сергия в его простоте и смирении, соединенной с горением и дерзновением, в его народолюбии и социальном покаянии. И здесь я определился как русский, сын своего народа и своей матери — русской земли, которую научился чувствовать и любить на этой горке преп. Сергия и на этом тихом смиренномудром кладбище» (1, c.15).

В 1884 г. С.Б. поступил в Орловскую духовную семинарию, но в 14 лет потерял веру, совершил «отшествие блудного сына из дома отчего» и перебрался в гимназию, которую и кончил в 1889 г. Учился он хорошо и направился в Московский университет. Там в отроческой беспомощности перед нигилизмом заразился ядами «интеллигентщины», втянулся в марксизм. «Меня влекла область филологии, философии, литературы, я же попал на чуждый мне юридический факультет в известном смысле для того, чтобы тем спасать отечество от царской тирании, конечно, идейно. А для этого надо было посвятить себя социальным наукам, как каторжник к тачке, привязав себя к политической экономии. К прохождению через это чистилище я сам обрек себя и тем искупил свой грех блудного сына» (1, с.36). В 1894 г. окончил юридический факультет и был оставлен преподавать политэкономию.

Его дальнейший путь был возвратом к вере, но не сразу. Чтобы избавиться от гнета марксизма, нужно было разобраться с его научной обоснованностью, и это С.Б. сделал. Он выявил, например, что сельское хозяйство не живет по законам Марксова капитализма. А затем он освободился от «панического страха перед “научностью” и ее синедрионом» (2, с.13), потому что атеисты назойливо требовали от верующих научно доказывать свою веру. Здесь кое-какая польза была для него и от Канта. Но нужно было идти дальше Канта. Постепенно он уяснил, что религиозный опыт не подсуден науке, что здесь важны прежде всего открытость сердца и встреча с Богом. Однажды в красоте южнорусской природы ему открылась высшая Красота и присутствие Божие: «Передо мной горел первый день мироздания. Все было ясно, все стало примиренным, исполненным звенящей радости» (2, с.14). «Ныне отпущаеши», — так он обозначил тогда происшедшее освобождение от гнета безбожия. Но еще не прозвучало «Христос Воскресе!». Затем был другой зов, была, как он потом писал, «чудесная встреча» с Сикстинской Мадонной в Дрездене: «Сама Ты коснулась моего сердца, и затрепетало оно от Твоего зова» (2, с.14).

В 1900 г. выходит его книга «Капитализм и земледелие». Он получает кафедру политэкономии в Киевском политехникуме, преподает, постепенно переходя к философии. «От марксизма к идеализму» шел путь его мысли (осталась и книга с таким названием — СПб, 1903). Он принял идеал цельного знания на основе метафизики Всеединства Вл. Соловьева, чтобы свидетельствовать христианскую веру во всеоружии философии и науки и практически менять окружающую жизнь. «Пойдем за ним!» — призвал он в те дни, провозгласив, что именно его философия дает целостное христианское мировоззрение. Осталось без внимания, что метафизика Всеединства вовсе не была построена.

В 1906 г. С.Б. возвратился в Москву, преподавал в Московском Университете, а с 1907 г. в Коммерческом училище. Принимал активное участие в работе Религиозно-философского общества Вл. Соловьева. Был избран депутатом Второй Государственной Думы от Орловской губернии, попытался организовать «Союз христианской политики». Будучи тогда беспартийным христианским социалистом, он хотел очистить социализм от атеизма, от всякой ненависти, следуя Достоевскому, что Православие — это и есть русский социализм (см. 3). Православным было чуждо сближение с социализмом, а социалистам было чуждо все религиозное. Никому в Думе это было тоже не нужно. С.Б. оказался совершенно один, без поддержки и понимания.

Нездоровая атмосфера в Думе навсегда отвратила его от левых кругов, да и не только левых: «Дума для меня явилась таким обличением лжи революции, что я и политически от нее выздоровел» (1, с.81). Один лишь Столыпин произвел на него в Думе сильное впечатление. Тем временем его душа внутренне менялась. И тут, помимо всякой Думы, в 1907 г. происходит решающая на его духовном пути встреча со старцем в одной пустыни, имени которого он не называет: «От старца услышал я, что все грехи человеческие как капля пред океаном милосердия Божия. Я вышел от него прощенный и примиренный, в трепете и слезах, чувствуя себя внесенным словно на крыльях внутрь церковной ограды» (2, с.15). Православию он отдал целиком и свое сердце, и свои труды.

В 1909 г. участвует в «Вехах» как религиозный философ, принявший истину Православия. С 1910 г. подружился с Флоренским и с кругом М.А. Новоселова. К этому времени изменилось и его отношение к монархии: «Я постиг, что царская власть есть в зерне своем высшая природа власти, не во имя свое, но во имя Божие» (1, с.82). По-другому он стал оценивать русскую историю. «Любовь к боговенчанному Царю» навсегда вошла в его сердце, но одиноким он оставался в этой любви и все вокруг постоянно попирали ее. Над ней издевалась не только, как он выразился, «интеллигентская чернь», но и те, кто, казалось бы, должны были отнестись с пониманием: «Н.А. Бердяев бердяевствовал в отношении ко мне и моему монархизму, писал легкомысленные и безответственные статьи о “темной силе”; кн. Е.Н. Трубецкой плыл в широком русле кадетского либерализма и, кроме того, относился лично к Государю с застарелым раздражением (еще по делу Лопухина). Г.А. Рачинский, конечно, капитулировал по всему фронту и был левее левых (впрочем, он и прежде был таков же). Из моих друзей только П.А. Флоренский знал и делил мои чувства в сознании неотвратимого и отдавался обычному для него amor fati [лат. любовь к року]… Я видел совершенно ясно, знал шестым чувством, что Царь не шофер, которого можно переменить, но скала, на которую утверждаются копыта повиснувшего в воздухе русского коня» (20, с.60-61).

С.Б. видел, что Россия стремительно росла экономически, но духовно разлагалась. Медленно и мучительно умирал душой вместе с монархией. Государь император Николай II, по его оценке, вел дело к «самоубийству самодержавия». С.Б. чувствовал себя ответственным за те безумия и преступления, которые творились тогда в России именем царской власти. «А в то же время в своей любви к царю я сразу же отделил от его личности вины, за которые он не был ответствен, и зло, ему не принадлежавшее, и полюбил его в это мгновение какой-то любовью до гроба, какою обещаются перед алтарем жених и невеста» (1, с.82). С «хамократами», оскорблявшими государя, он отказался иметь что-либо общее.

Служение Церкви стало главным делом его жизни. Боговоплощение заняло центральное место в его философии и затем в богословии. Православие, считал Булгаков, формирует особый душевный склад, где преобладают любовь, смирение, искренность и простота души. Оно формирует сердце человека и красоту его души — здесь он верен И. Киреевскому. В этом внутренняя сила Православия и его внешняя слабость. Призыв ап. Иоанна «Дети, будем любить не словом и не языком, но делом и истиной» (1 Ин.3.18) С.Б. принял как обращенный к нему лично. Он услышал и исполнил, и Православие открылось ему сохранившим дух любви ап. Иоанна, дух особой внутренней близости ко Христу.

Самые известные его философские произведения: «Два града» (1911); «Философия хозяйства» (1912); «Свет Невечерний (созерцания и умозрения)» (1917); «Тихие думы» (1918). «Трагедия философии (философия и догмат)» (1918) была издана на немецком в 1927 г., а в 1993 г. на русском (6). «Философия имени» (1952; переиздание: 16) — последняя философская книга Булгакова, посвященная спорам, связанным с имяславием. На эту тему писали также Флоренский и Лосев.

Еще не будучи священником, он активно работал для Поместного Собора 1917‑18 гг. в качестве члена Высшего Церковного Совета. А когда заявил о намерении принять рукоположение, сам Св. Патриарх Тихон сказал ему: «Вы нам в сюртуке нужнее, чем в рясе». Это было не отказом, а признанием его заслуг. Он стал священником в День Св. Духа 11.06.1918 в Даниловом монастыре. «То было вступление в иной мир, в небесное царство. Это явилось для меня началом нового состояния моего бытия…» (1, с.41). Принятие священства означало изгнание с кафедры. В 1919 г. С.Б. уехал в Крым, где и служил в Ялте вторым священником Александро-Невского собора.

В первые годы коммунистических гонений на Церковь С.Б. прошел через серьезное искушение Римом и его силой, когда Православная Церковь казалась беззащитной и дезорганизованной врагами извне и предателями-обновленцами изнутри. Это увлечение Римом он преодолел (помогли иезуиты) и впоследствии находил его в чем-то даже полезным — в качестве предохранительной прививки против Католицизма: «Главное, я — думаю навсегда — потерял к папизму духовный вкус» (с.49). Думы этого периода отразили диалоги «У стен Херсониса», которые автор не стал публиковать при жизни (см. «Символ», № 25, 1991).

13.10.1922 ГПУ арестовало С.Б. как «пользующегося авторитетом среди духовенства и верующих», «монархиста по убеждениям», занимавшегося также «активной ученой работой против рабочего движения при б. царском правительстве». Начальник следственно-оперативного отдела ГПУ в Москве Менжинский предписал «проф. С.Б. после ареста выслать за границу бессрочно». Вскоре он был освобожден и 27.12.1922 выслан с семьей в Турцию. Оттуда направился в Прагу, где преподавал богословие и каноническое право на Русском юридическом факультете университета. Участвовал в работе РСХД, а также в ряде экуменических инициатив. Смысл своего участия видел в том, чтобы свидетельствовать истину Православия другим исповеданиям и укреплять в православных церквах дух вселенскости, унаследованный с раннехристианских времен, но потерявший былое звучание. Чувство вселенскости Православия зажглось в его душе во время посещения храма св. Софии в Константинополе в 1923 г. — «Храма, зовущего “к единению всех”» (1, с.97-98).

С 1925 г. он декан и профессор догматики Богословского института на Сергиевом подворье в Париже, где и трудился до смерти в 1944 г. Эти годы были посвящены литургическому и духовническому служению в церкви этого подворья, проповеди, преподаванию и богословскому творчеству. Среди его духовных детей были, например, мать Мария (Е.Ю. Кузьмина-Караваева), а также с. Иоанна (Рейтлингер), с. Елена (Казимирчак-Полонская) и др. монахини в миру. Современники видели в нем священника, который по милости Божией обрел полноту благодатного служения Богу и людям:

«Как духовный отец и исповедник, он пользовался горячей любовью духовных детей своих и ко всем, искавшим его помощи и совета, относился с глубочайшим интересом. Настолько разнообразны были его знания и способности найти подход к каждому с сочувствием и пониманием, что он мог руководить и ученым-философом, и простой набожной женщиной. В каждом — видел образ и подобие Божие и сознавал, что, как пастырь, он ответственен перед Судьей живых и мертвых за спасение людей, доверившихся ему» (18, с.158-159).

С.Б. продолжал заниматься экуменическими делами. В частности, на Лозаннской конференции 1927 г. предложил всем участникам единогласно исповедать веру в Божию Матерь как Объединительницу всех христиан. Судя по всему, С.Б. предложил это, имея в виду слова иеромонаха Исидора, старца Гефсиманского скита, который, по свидетельству о. Павла Флоренского, говорил: «Надо молиться Божией Матери. Чрез нее произойдет это соединение, а людскими силами не может быть совершено» (19, т.1, с.592‑93).

Это предложение не приняли протестанты, которых там было большинство. Успешнее шли дела в Содружестве св. Албания и преп. Сергия, в рамках которого с 1928 г. было немало встреч с англиканами, сохранившими апостольское преемство. Но и здесь были свои пределы. С.Б. предложил церковным властям обеих сторон благословить «частичный интеркоммунион», не дожидаясь восстановления канонического общения на основе догматического единства. Большинство было против, и вопрос был снят. Помимо риска раскола есть и еще одна причина сдержанного отношения к предложению С.Б.: примирение не должно совершаться ценой потери полноты веры Христовой и экклезиологической истины, не должно осуществляться чисто человеческими усилиями и планами.

Богословские работы С.Б. образуют две трилогии. Первая: «Купина неопалимая» (о почитании Божией Матери, 1927), «Друг Жениха» (посвящена Иоанну Крестителю, 1927) и «Лествица Иаковлева» (об Ангелах, 1929). Следующая трилогия посвящена Богочеловечеству и включает работы «Агнец Божий» (1933), «Утешитель» (1936) и «Невеста Агнца» (1945). Кроме того, в Париже вышли также: «Апокалипсис Иоанна (опыт догматического истолкования)» (1948); «Св. Петр и Иоанн. Два Первоапостола» (1926); «Православие (Очерки учения Православной Церкви)» (1930); «Икона и иконопочитание (Догматический очерк)» (1931); «О чудесах евангельских» (1932); «Радость церковная» (1938). Также сборник статей «Христианство и еврейский вопрос» (1991). Разбор его богословских работ не входит в задачи философского курса. Ограничимся лишь кратким замечанием, что как новатор он часто шел в богословии на риск, но разрушителем не становился, т.к. имел четкое чувство непреходящей ценности Предания, знал, что значит быть верным догматической чистоте Православия, и понимал, сколь важно для священника быть в послушании иерархии.

Свою последнюю литургию о. Сергий отслужил в Духов день 5 июня 1944 г. Скончался 13 июня 1944 г. Митр. Евлогий (Георгиевский) сказал в надгробном слове: «Дух Святой преобразил в душе твоей Савла в Павла. Ты был истинным христианским мудрецом, учителем жизни, поучавшим не словом только, но и всем житием своим, в котором — дерзаю сказать — ты был апостолом» (4, с.179).