Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:
Русская религиозная философия.doc
Скачиваний:
9
Добавлен:
26.08.2019
Размер:
816.64 Кб
Скачать

Иван Киреевский

Иван Васильевич Киреевский прожил недолго (1806‑56) и написал немного — два дореволюционных тома. Наиболее примечательны работы «О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению России» (1852) и особенно «О необходимости и возможности новых начал для философии» (1856).

Жизненный путь его был труден. Поначалу увлекся западными идеями в их масонском виде и взялся издавать журнал «Европеец», но дело не пошло. По милости Божией он удачно женился. Жена его — Н.П. Арбенева — была духовной дочерью старца Филарета из Новоспасского монастыря, а впоследствии трудилась с мужем у старцев Оптиной пустыни. В конце своей долгой жизни она содействовала трудам священномученика Серафима (Чичагова).

Она подсказала Киреевскому, что волновавшие его проблемы, поднятые Шеллингом в «Философии откровения», известны оптинским старцам по трудам Св. Отцов. Он познакомился и стал православным. От западников постепенно дистанцировался. В начале 40‑х гг. Герцен признал: «Между им и нами стояло Православие» (5, с.LVI). Оптина приняла его. Духовником семьи стал старец Макарий. «Из всех мирских лиц, перебывавших в Оптиной Пустыни, И.К. ближе других подошел к ее духу и понял, как никто другой, ее значение как духовной вершины, где сошлись и высший духовный подвиг внутреннего делания, венчаемый изобилием благодати даров стяжания Св. Духа, и одновременно служение миру во всей полноте, как в его духовных, так и житейских нуждах. Он видел в Оптиной претворение в жизнь мудрости святоотеческой» (И.М. Концевич, 9, с.207).

Вера и труд принесли плоды. Святоотеческое наследие стало основой его мысли, а вопросы политические он навсегда отложил в сторону. Западная философия и тогдашняя образованная Россия не знали Отцов. Сообразовать с преданием Св. Отцов все вопросы тогдашнего образования и философского творчества — вот что стало жизненным делом И.К. Впоследствии о. Георгий Флоровский и др. продолжили эту нелегкую работу — «вхождения в разум Отцов», чтобы вновь обрести в их наследии образец для христианской мысли и жизни.

Вместе со старцем Макарием и С.П. Шевыревым И.К. работал над переводами текстов свв. Исаака Сирина и Максима Исповедника. Митр. Московский Филарет дал благословение, и в результате вышли в свет «Житие и писания Молдавского старца Паисия Величковского» (1847) и труды названных и других отцов-подвижников (см. 11). Но жизнь Киреевского была недолгой. Оптина Пустынь воздала ему честь тем, что его похоронили рядом с старцем Львом, а на могильном камне поместили слова Прем. 8.2.21.

И.К. занялся философской антропологией, сосредоточив внимание на динамике духовной жизни верующего человека. Он привлек духовный опыт Православия, противопоставив его западному христианству, т.к. считал последнее утратившим преемственность с полнотой духовного опыта древней Церкви. И.К. не увлекался прогрессом и цивилизацией, как Чаадаев: Запад потому и динамичен, что, потеряв связь с духовными корнями, компенсирует эту потерю разными подменами. Но они духовно не убедительны, жажда правды не насыщается и Запад постоянно идет от одних подмен к другим, жаждет обновления — отсюда весь его динамизм.

И.К. обратился к «любомудрию Святых Отцов», которое он считал источником и основой той подлинно православной философии, которую нужно создать в России в ответ на вызовы западной культуры. Святоотеческую мысль, «просвещенную высшим зрением», он назвал «зародышем этой будущей философии…, зародышем живым и ясным, но нуждающимся еще в развитии и не составляющим еще самой науки философии» (5, с.276). Готовой святоотеческой философии у нас нет, писал он, создаст ее не одинокий автор, а общее единомыслие многих («добрые силы в одиночестве не растут» — с.279). И.К. призвал образованных русских смело взяться за решение сверхзадачи — овладеть «всем умственным развитием современного мира», чтобы «истина христианская тем полнее и торжественнее явила свое господство над относительными истинами человеческого разума» (с.277).

Начинать нужно с восстановления полноты духовного опыта, чтобы достичь единства веры, разума и нравственности, цельности души, целомудрия. Душа обычного (невоцерковленного) человека внутренне фрагментирована, его мышление не опирается на правильно поставленную жизнь сердца, на добродетель, и такой человек не может постичь истину. Такой человек думает одно, делает другое, мечтает о третьем. Он не знает, что в глубине его души есть та любовь к Богу, которая должна стать главным движущим мотивом разума. Тот же, кто обретает внутреннее единство души, правильный душевный строй, получает доступ к истине. Именно в Православной Церкви преодолевается фрагментация внутреннего мира человека, потому что она сохранила преемственность с духовным опытом древнего христианства.

Человека плотского И.К. описал как расщепленного на внутреннего и внешнего. Внешний человек — душевный; он живет страстями. Внутренний как бы дремлет. Некоторые люди могут всю жизнь оставаться в таком состоянии. Страсти внешнего человека связаны с «эго», отчужденным от его сердца. Для восстановления цельности своей души он должен пробудить сердце и вверить себя Богу. «Эго» должно отойти на второй план. Душевные силы должны отделиться от «эго» и укорениться во внутреннем «я» — в сердце.

Найти глубинное «я» нелегко тем, кто постоянно жил поверхностными интересами и страстями. Христианин с доверием вручает свое сердце Богу, и тогда начинается долгая и трудная спасительная работа по перестройке души, созиданию подлинно нравственного ее строя. В древности это называли путем добродетели. Разум, совесть, творческие способности, эстетическое чувство — все здесь отлагается от «эго» и переукореняется в сердце. Происходит «возвышение разума» — достигается его «сочувственное согласие с верою», «цельность разума» (5, с.248, 251). Эту цельность он часто называл «первобытной», имея в виду, надо думать, состояние разума до грехопадения. Эта аскетическая работа совершается в Церкви, в ней «собирается душа» — разум, воля, чувства, совесть — в живое единство.

Для «цельности разума», настойчиво подчеркивал И.К., необходима «цельность жизни». Чтобы достичь ее, нужно иметь мужество вступить в решительную борьбу со своей самостью, борьбу под знаком той любви Богу и ближнему, которая должна охватить всего человека. Нельзя быть христианином наполовину. «Только с той минуты, когда решительное и всецелое обращение сердца к Христу отрезывает все корыстные стремления и внушает волю, твердую до мученичества, — только тогда начинает в душе заниматься заря другого дня» (5, с.444).

И.К. настаивал на соборном характере духовного труда и борьбы. Победа не будет индивидуальной — это победа всей Церкви, ее благодати, это синергия. Все должны содействовать обретению и сохранению благодати каждого. Победа каждого человека — победа всех; она вносит свой вклад в то, чтобы другие люди могли пройти по этому пути и достичь победы над страстями. «Каждая нравственная победа в тайне одной христианской души есть уже духовное торжество для всего христианского мира» (5, с.285).

Анализируя внутреннюю работу человека, И.К. пришел к выводу: тот, в ком эта работа, по милости Божией, принесла серьезные плоды, привела к достижению «цельности жизни» и «цельности разума», способен обрести истину. Это истина верующего сердца — сердца, в котором любовь к Богу, вера, воля к добру и совесть соединены с мышлением. Мышление здесь едино с любовью к Богу и ближнему, а душа воскрешена от пленения в эгоизме. Истина созидает нового человека, живущего полнокровной жизнью, «разумно-свободную личность» (5, с.281), поэтому так важны верность истине и любовь к ней. Достигший духовной просвещенности разума улучшит качество своей мысли и вправе будет серьезно заниматься философией. Западный идеализм и рационализм не предполагают такой духовной работы, значит полноты истины в них нет и быть не может. Разум, который западная культура оставляет в падшем состоянии, далек от разумения истины.

Он писал: «Внутреннее сознание, что есть в глубине души живое общее средоточие для всех отдельных сил разума, сокрытое от обыкновенного состояния духа человеческого, но достижимое для ищущего и одно достойное постигать высшую истину, — такое сознание постоянно возвышает самый образ мышления человека; смиряя его рассудочное самомнение, он не стесняет свободы естественных законов его разума, напротив, укрепляя его самобытность и вместе с тем добровольно подчиняет его вере. Тогда на всякое мышление, исходящее не из высшего источника разумения, он смотрит как на неполное и потому неверное знание, которое не может служить выражением высшей истины, хотя может быть полезным на своем подчиненном месте и даже иногда полезным на своем подчиненном месте и даже иногда быть необходимою ступенью для другого знания, стоящего на ступени еще низшей. Потому свободное развитие естественных законов разума не может быть вредно для веры православно мыслящего. Православно верующий может заразиться неверием — и то только при недостатке внешней самобытной образованности, — но не может, как мыслящий других исповеданий, естественным развитием разума прийти к неверию» (5, с.249-250).

Неполное знание не следует считать всегда неверным, ведь за всю историю рода человеческого никто не достигал полноты ни в какой области знаний. Свою далеко идущую оценку И.К. сам ограничил рядом оговорок и признал «относительную истинность» тех знаний, которые получает разум в невоцерковленном состоянии (5, с.251). При этом он прав в критике рационализма как самомнения разума, как гордости ума в западной философии, социальной жизни, западном христианстве. Рационализмом он объяснял появление Filioque (лат. «и от Сына») в католическом Символе веры, хотя дело не только в этом.

Еще пример его критики. Рационалист Декарт исходил в философии из горделивого чувства личного самосознания: Cogito ergo sum (лат. «Я мыслю, я есть»). Разум человека, как думали Декарт и его последователи, способен не нуждаясь в вере выйти на прямое созерцание безошибочных истин, осмыслить их и построить надежную систему знания. Но, возражал И.К., самосознание, отделенное от всех и от Церкви, не достигает безошибочности.

Была ли его критика Запада во всем справедливой? Начиная с Паскаля, там тоже критиковали рационализм, так что не следует сводить все западное целиком к рационализму. Киреевского нередко сопоставляли с Паскалем, который тоже писал о познании Бога и о сердце человека. И.К. трактовал неправоту рационализма так: индивидуалистический разум не достигает истины, потому что мыслит в отрыве от реальности, воспринимаемой сердцем, полным верой. Вера просвещает душу, формирует разум, вводит его в истину, и он уже не думает об истине как о чем-то внешнем. Сама истина становится в нем светом, позволяющим осмысливать все остальное.

Истина открывается тем, кто достигает единства сердца и разума, а сердце — единства с Богом в Церкви, живого общения с Ним. Когда сердце и разум едины в любви к Богу, в живом и ответственном церковном служении, им открывается тайна истории, тайна внутреннего мира личности — здесь И.К. прав. Как именно верующее мышление обретает глубокое внутреннее единство с реальностью, И.К. конкретно не разъяснил. Некоторые авторы указывали на недостаточную философскую ясность его слов «цельность разума», «верующее мышление» и «только существенность может прикасаться к существенному» (5, с.280). Под «существенностью» И.К. понимал, судя по всему, внутреннюю собранность разумно-свободной личности, которой таинственным образом дано войти в контакт с реальностью. Вере такой личности придается смысл не только общения с Богом или «взора сердца к Богу» (с.290), но и способности доступа к внутренней жизни созданного Богом мира. Мы вправе сказать, что обретение цельности в смысле И.К. следует понимать скорее как условие достижения истины, чем как ее гарант. Можно допустить, что вера, понимаемая как верующее мышление, получает доступ к реальности через особые личные акты откровения свыше, которые могут даваться по крайней мере некоторым из тех, кто стал разумно-свободной личностью.

Духовная истина Православия раскрывается в Церкви в ходе исторического процесса, охватывающего народную и государственную жизнь. Триединую формулу «Православие, самодержавие, народность» И.К. трактовал в том смысле, что именно Православию принадлежит духовно ведущая роль. Народ нуждается в руководстве Церкви, потому что хотя он и сохранил еще веру, «но, по несчастью, нельзя не сознаться, что он потерял уже одну из необходимых основ общественной добродетели: уважение к святыне правды» (5, с.272). Народ должен быть в глубоком духовном единомыслии со своей Православной Церковью и народность следует понимать как «соборность духовно-свободных личностей» (И. Смолич), всецело преданных Церкви.

Государство должно проникаться духом церковности и ее верой, брать на себя служебную роль по отношению к верующему народу, единому с Церковью. И.К. готов был ждать обращения государственных деятелей к вере церковной и народной, он был решительно против того западного понимания, что государство и его институты должны быть отделены от Церкви. Он был также против произвольного вмешательства властителей в дела Церкви, поэтому оценивал Ивана Грозного как «еретика» за его поступки в отношении к Церкви, «еретика», очевидно, не в догматическом смысле.